Добро пожаловать на Игры, Энни Креста

ФИННИК

      Баранина под брусничной подушкой пахнет просто восхитительно. Я сглатываю и едва сдерживаюсь, чтобы не наброситься на свою порцию раньше, чем безгласые поставят тарелки всем. Цимбелин морщится и прикрывает нос рукой. Тёмно-синие бархатные перчатки придают её движению элегантности, но не скрывают информацию от опытного следопыта — выросшие на сахарных голубях и мандариновых рогаликах девочки лишены вкуса и способности к выживанию. Я бы с радостью бросил её на арену и посмотрел, как она в панике попробует отбиваться от трибутов своими сапогами на толстом деревянном каблуке. Жуткая безвкусица, да ещё и непрактичная.       Безгласые, будто чувствуя моё нетерпение, слишком медленно разносят тарелки с мясом. Две девушки в белых балахонах, обтягивающих тело целиком и оставляющих открытым только запудренный овал лица, двигаются грациозно, заученными движениями перенося блюда с сервировочного стола. На них грубые фартуки из выбеленного денима и резиновые ботинки того же цвета. Мой не затронутый хорошим образованием разум сразу же подкинул простецкую параллель с ангелами, которые ярко выделялись на фоне нашего загаженного и жестокого мира — столовой с чёрным мраморным полом, стенами грязно бежевого цвета и мебелью тёмно-коричневых оттенков. В этом году ремонт казался мне слишком скучным для столицы — вполне вероятно, за неделю моего отсутствия успел смениться не один тренд в интерьере; в прошлом месяце все обожали маленькую мозаичную плитку и ковры с длинным ворсом, в которых тонут ноги. Моя собственная комната в Тренировочном Центре была обита тёмно-красными панелями и напоминала спальню дорогого борделя. Стоит ли мне поискать очередной привет от Сноу? Может, под подушкой меня ждут наручники и приглашение, испещрённое скользкими намёками? Я так глупо проболтался про стол. Разумеется, я знаю, как выглядит президентский кабинет в его дворце, сгори он к чёрту.       Наконец Мегз последней получает свою порцию и берёт в руки вилку; в ответ мой желудок съёживается от предвкушения. Не помню, ел ли я что-то сегодня, кроме несчастного яблока во время примерки, которое, должно быть, давно замариновалось в виски в моём кишечнике. Не стоило столько пить — борьба с похмельем никогда не была моим коронным номером, вот если надо где-то потрясти своей рожей на камеру, тогда пожалуйста, я весь ваш.       Я отрезал кусочек мяса и отправил его в рот; капелька ярко-красного соуса упала на сложенную на моих коленях салфетку. Все, кроме Цимбелин и Энни, скрежетали ножами по тарелке и молча расправлялись с первым блюдом. Цимбелин, по всей вероятности, выступала против любой человеческой радости просто из вредности, но вот у Энни была другая проблема — Мегги, которая с большим удовольствием уплетала мясо. Моя новая подопечная застыла с открытым ртом, так и не донеся кусочек баранины, наколотый на вилку, до рта. С него в тарелку капал соус, и я напряжённо наблюдал за движением этих красных точек в воздухе, готовый в любой момент либо пожелать Энни здоровья после удачного чиха, либо бежать к настенному пульту для вызова врачей на аллергическую реакцию или вспышку истерики. В этот день Цимбелин первый и последний раз поразила меня своей полезностью в нашей команде. Она бесцеремонно влезла в напряжённый момент единения нашего четырёхугольника, включавший Энни, Мегз, меня и капли, и процедила:       — Девочка, отомри, невежливо так пялиться на людей, особенно когда они потребляют пищу.       Энни дёрнулась и задела вилкой бокал с мятной водой, оставив на бортике бардовый след.       — Ох, простите! И правда жутко невежливо. Мегз, вы не обижаетесь?       — Дорогая, не бери в голову, во время «потребления пищи», как выразилась наша незаменимая Цимбелин, я предпочитаю смотреть к себе в тарелку.       — Но мясо… Простите, разве вы едите мясо?       — От случая к случаю. Сегодня ужин настолько хорош, что я просто не устояла. Может ли меня убить холестирин из этого барашка? Может. Но вопрос лишь в периодичности потребления яда, дорогая. Если на десять килограммов зелёных овощей будет приходиться одна утиная ножка или этот потрясающий ягнёнок, вред минимален.       Мэгз врала. В её доме в четвёрке вся кладовка была забита мясными консервами, порошками для костного бульона и сгущёнкой. Мэгги обожала мясо, она могла питаться одними сосисками и омлетами, вспоминая об овощах лишь перед встречей со своим капитолийским доктором, который раз в три месяца выкачивал у неё пару пробирок крови для отчёта министерству пропаганды. В нашей безумной игре ей выпала обязанность воплощать образ той самой сумасшедшей тётушки, которая приходит на семейный ужин со своим контейнером, набитым овощами, и во время каждого тоста скрипит из своего угла о вреде мяса, алкоголя и жирной пищи. Мэгги была практически сиротой, её ненавистный отец-алкоголик даже не понял, что дочь забрали на Игры, пока та не вернулась с короной победителя. С неё просто нечего было взять. Нелюдимая одиночка, которая не сильно понравилась публике, получила единственную востребованную в тот период низких урожаев и голода в бедных дистриктах роль — роль немного фанатичной зожницы, которая боится сахара, холестерина и животного жира. Её несговорчивость на арене и молчаливость на интервью не давали образу Мегги притягательности для зрителей и убедительности в высказываниях, но победителей, у которых не было богатых покровителей, предпочитают выжимать до капли, даже если это бесполезно и не имеет особого смысла. Превентивный удар, как он есть.       Цимбелин усмехнулась:       — Ох, мисс Флэнаган, но вы же слишком богаты, чтобы изменять своим принципам в таких мелочах, разве нет? Это же просто вонючий ягнёнок. Терпеть не могу ягнятину.       Мэгз проигнорировала выпад Цимбелин и обернулась к Энни:       — Попробуй, это очень хорошее мясо — диетическое, но вместе с тем питательное. Если на арене попадётся кто-нибудь блеющий с рожками, советую выключить жалость, отловить его и зажарить.       Аспен, усмехнулся:       — А можно, если без рожек, но тоже будет блеять от страха?       Над столом повисло молчание, каждый пытался осмыслить сказанное в меру своей фантазии. Энни покраснела, уставившись в тарелку, Мэгги поджала губы, а Цимбелин прикрыла улыбку ладонью. Мне захотелось зачерпнуть картофельное пюре из большого блюда в центре стола и запустить этот склизкий ком в лицо Аспену, но равновесие вселенной просто не выдержало бы ещё одной драмы в нашей команде, поэтому я просто сказал:       — Не стоит. Человеческое мясо — не самая подходящая еда для прямого эфира. Никому не нравится каннибализм, так что останешься без спонсоров и, вполне вероятно, без головы.       — Ого, мой первый совет от Финника Одэйра! Я запомню его, а ещё лучше, — Аспен сделал вид, будто что-то поймал в воздухе и засунул в нагрудный карман, — сохраню его здесь, у своего сердца!       Я стиснул зубы — мне не было понятно, шутит он для исправления тягостной атмосферы, которую сам же создал, или же пытается усугубить ситуацию, поэтому просто невыразительно кивнул и вернул свой взгляд на тарелку.       Аспен помолчал пару секунд и вернулся с новой блестящей идеей:       — Знаете, раз мы все здесь, мы могли бы начать обсуждать стратегию, ваши идеи насчёт имиджа и тренировок. Чем раньше мы начнём, тем больше усвоим, верно?       Я терпеть не мог свою работу, мне и делать-то ничего не приходилось — все мои предыдущие трибуты были академиками, отвергающими любые советы, касающиеся физической подготовки. Они знали, на что шли, и были готовы получше меня — двоечника, прогулявшего добрую часть уроков в Академии; для многих в свои пятнадцать с небольшим я и вовсе был просто смазливым сопляком, которому повезло. Трибуты тянулись к опыту и с радостью отвечали на умение Мэгги найти к человеку подход, я же все пять лет нашего сотрудничества трусливо прятался за её спиной и кивал с умным видом в нужный момент. Менторы других дистриктов считали меня лучшим нашего племени, потому что наши трибуты купались в спонсорских подарках и внимании, но в том едва ли была моя заслуга, как профессионала, — всю работу делало моё лицо, язык и сброшенный на пол ремень.       Мегз посмотрела на меня, вопросительно подняв брови. Я мотнул головой и незаметно закатил глаза — к чёрту его. Мэгги, в чьей прекрасной голове наверняка ещё даже не было и наброска плана, кивнула и, улыбнувшись, предложила:       — Мы все выдохлись, это были тяжёлые два дня, так что давайте отложим планирование до утра? Усталый мозг — слабый помощник.       Аспен деловито кивнул, но продолжил давить:       — Я считаю, чем раньше мы начнём, тем больше информации успеем впитать. Отдых — это роскошь, которую заслуживают лишь покойники, а лично я умирать не собираюсь.       — Вот тебе первый совет, нетерпеливый господин: ешь, когда есть возможность и не разговаривай с куском во рту — подавишься.       Аспен, явно разочарованный, облокотился на спинку стула и сморщился:       — Ценно, весьма.       Я подмигнул и показательно зачерпнул ложкой сырное суфле, которое безгласые принесли на смену баранины — мальчишка напористый и непробиваемый, но даже он должен уметь читать намёки. Во время нашего первого ужина в поезде мы, к счастью, обсуждали лишь погоду, предыдущие игры и наши с Мэгги капитолийские приключения во время менторской работы, такой вот танец вежливости. Одно из преимуществ бедняков в том, что их не воспитывают в идее, будто мир — огромная чаша, из которой ты можешь без стеснения черпать ресурсы, пока вокруг все скачут и подкладывают пуховые перины. Когда ты беден, ты умеешь работать головой, искать альтернативы и с милосердием относиться к таким же обделённым и несчастным. Я был таким лишь на половину — первые десять лет своей жизни я провёл в нищете, но после того, как попал академию, растерял все зачатки доброты и уважительного отношения к окружающим, которые с таким усердием вкладывала в мою голову мама.       Как и я сам, все мои предыдущие трибуты, прошедшие муштру и уроки превосходства академии, привыкли получать лучшее и не собирались тратить время на сантименты. Я не осуждал их и не обижался, потому что прекрасно осознавал своё положение и власть, которую над ними имел, но в этот раз мне было приятно осознавать, что Аспену, каким бы вонючим куском дохлой трески он ни был, всё же была свойственна элементарная вежливость и мягкая манера социальной игры, пусть и лишь на публике. Энни, которая, казалось, успокоилась от пережитого двух последних дней, с большим удовольствием ела суфле и вовсе проходила мимо моего внутреннего цензора с пометкой «не способна на подлость». И это — большая проблема. Ещё одна галочка в голове: узнать способности Энни в манипулировании и обмане и, если потребуется, дать пару уроков или передать её более опытному учителю, Аспен отлично подойдёт на эту роль.       Оставшиеся полчаса, пока мы доедали суфле и тарталетки с паштетом и огуречным муссом, за столом едва ли перекинулись парой фраз о красоте фейерверков, которые запускали в ближайших кварталах в честь начала сезона. Ситуация изменилась, когда в столовую внесли шоколадный чизкейк на ореховой основе и большие вазы с фруктами и печеньем — Цимбелин, которая, вероятно, копила энергию весь вечер ради одного этого момента, затараторила:       — А между прочим, в Одиннадцатом и прочих нищих дистриктах сопровождающие говорят, будто бы вам не дают десерт, но мы-то с вами знаем правду — моим драгоценным всё самое лучшее, тогда как им подают объедки. Будь моя воля, я бы и вовсе не кормила всю эту мелочь из Двенадцатого и прочих, слишком много боли нашей стране принесли эти бедняки во время Тёмных дней.       Мегз, уставшая бороться с глупостью Цимбелин за три года нашей совместной работы, сделала вид, что слишком поглощена десертом, а Аспен шумно выдохнул, сжав в руках вилку, но никак не проявил недовольство. Я покосился на Энни. Она сморщилась, будто под столом сидел гном, втыкающий ей в живот маленькие ножички, но всё же смогла выдавить улыбку, как я и просил. Недовольная тишиной Цимбелин заметила этот знак расположения, осматривая лица присутствующих. Она улыбнулась в ответ, и я тихо выдохнул — ловушка захлопнулась, и её отец узнает об этом.       Завершающим этапом нашей трапезы был крепкий кофе, который, как считалось тогда в богатых столичных кругах, улучшал пищеварение и помогал держать тело в тонусе. Мы выпили по чашечке в большой уютной гостиной с настоящим камином и огромным полукруглым коричневым диваном, который создавал уютную атмосферу благодаря сочетанию с тёмно-зелёными обоями. Из камина тянуло теплом, и я чувствовал себя почти умиротворённо из-за зашторенных окон и приглушённого света напольных ламп с кисточками на абажуре.       В районе семи вечера, когда Мэгги уснула в кресле, Энни и Аспен ушли в свои комнаты. Их сопровождала Цимбелин, которая должна была просто проводить ребят в комнаты и помочь не потеряться в запутанной планировке, но продолжала давать им очевидные наставления о раннем подъеме и тщательной утренней ванне, чтобы не ударить в грязь лицом на «Параде трибутов». Когда её высокий голос стих за очередным поворотом, и мою приватность нарушали разве что сопение Мегз и потрескивание дров в камине, я вытащил из кармана брюк то, что жгло мне бедро весь вечер. Маленький белый конверт с плотной карточкой внутри не имел подписи, но из-за оттиска с перекрещенными розой и мечом в уголке я мог не сомневаться в имени адресанта.       Она писала: «Милый Ф, наконец-то ты вернулся в столицу на целый сезон! Большая радость для всего города, но лично я надеюсь заполучить тебя раньше других — буду ждать тебя в пятницу после восьми!». Поверх текста виднелся след от поцелуя красной помадой; я случайно смазал его пальцем и почувствовал неприятную жирную текстуру, от ощущения которой в животе скрутилось десять узлов.       Я бросил конверт в камин, не от злости — это лишь часть сделки, и вышел из комнаты, стараясь не шуметь. Сегодня была пятница.