ФИННИК
Всё началось с того, что я забыл поставить будильник. Полуденное солнце, попавшее в комнату через щелку в шторах, щекотало мои плечи, но не стремилось поднять с постели. В два часа дня оно трусливо скрылось за соседним небоскрёбом, а когда я перевернулся на живот и сбросил с кровати обёртку от шоколадки, готовилось к закату. Я оставил Мегги записку, в которой уверял, что вернусь в Центр до прихода стилистов, но морфлинг прошёлся чудодейственным огоньком по моим венам и остановился в мозгу возле рубильника под названием «разум». Это всё — моя вина. Было особенно тошно получить её записку вчера. Минуя официальную почту, конверт проник в мою спальню бесцеремонно; будто желая ударить больнее, он указал на интимность происходящего и фривольно опустился на подушку. Эльзадора любила драму и показную послушность. Она брала меня в аренду чаще других, поэтому воспринимала, как свою собственность, а не разового поставщика услуг пикантного свойства. Наша встреча начиналась в парадной, где Эльза, отослав прислугу, помогала мне снять пальто, целовала и выспрашивала, как прошёл день. Ведя меня в столовую, где уже был накрыт ужин, женщина держалась за мой локоть, будто мы были супругами, а накладывая салат, рассказывала о пользе овощей для желудка. Мы переходили черту, когда она клала большую белую таблетку на язык и заползала под стол. Не видя лица Эльзадоры, мне было просто изобразить наслаждение ласками — инертно постанывая, я проматывал в голове картинки былых наслаждений, в которых мне не приходилось притворяться и действовать подобно племенному быку на вязке. Когда, наконец, мой член механически реагировал на движения Эльзы, я получал в награду свою порцию морфлинга и возможность взять её прямо на ковре у камина. Чувствуя меня сзади, она воспринимала это проявлением мужественности, для меня же такой вид наслаждений был лишь шансом не видеть водянистые голубые глаза, возрождающих воспоминания о белых розах и запахе крови. Я плохо помнил, что происходило дальше, поскольку дозировки, к которым привыкла Эльза, были высоки, а понять, что я вовсе не приучен к морфлингу, она не могла. Внебрачная дочь президента брала от жизни всё и всех ещё за десять лет до моего рождения, поэтому на пороге пятидесятилетия в её окружении не было ни одного «чистого» человека — половину к наркотикам приучила она сама, другая же часть пришла в её жизнь благодаря ним. В их компании угасающих аристократов и ярких новоришей я был единственным нетронутым разрушительными увесилениями телом, поэтому с моих пятнадцати лет они тянулись своими липкими пальцами к коже, но из-за моей неопытности проваливались глубже. Минуя мышцы и кости, кровожадные руки останавливались ровно напротив сердца и копошились, меняли, загрязняли, портили мою душу по своему образу и подобию. К девятнадцати годам я стал ничтожной, жалкой тенью человека, потерявшим не только своё будущее, но и настоящее. Мальчишка на привязи, который лает, но не кусает: меня приручили настолько, что я лизал руку, которая ещё несколько часов назад хлестала кнутом. Ближе к пяти часам вечера моё сознание начало проясняться — выбираясь на поверхность дремоты, я соскальзывал назад, но боролся, стремясь хоть ненадолго увеличить периоды туманного бодрствования. Мне понадобилось примерно полчаса, чтобы расшевелить одурманенный морфлингом разум и благодаря настенной компьютерной панели понять, что я снова подвёл Мегги. Дряблая рука Эльзадоры обивала мой торс, так что я бесцеремонно сбросил её с себя — за вечер женщина принимала не меньше четырёх таблеток, так что её разум, если мне повезёт, не вернётся в тело до ночи. Наученный предыдущим опытом, я медленно сел на кровати, а затем, опершись на тумбочку, встал. В глазах потемнело, а в ушах зазвенело, так что я опустил подбородок к груди и сосчитал до пятнадцати — каждый раз число увеличивалось, и этот факт играл не в мою пользу. Аккуратно сложенные рубашка и брюки обнаружили себя на комоде, куда их наверняка положил кто-то из прислуги. Чувство отвращения огнём прошлось по телу — было неприятно думать, где и в какой позе нас могли застать. Мне хотелось покидать дом «заказчиков» незамеченным, но для большинства из них моё тело на пороге было показателем статуса и поводом для гордости, поэтому каждый мой выезд сопровождали десятки любопытных глаз прислуги, которым приплачивали за сплетни. Одевшись, я сходил в туалет, сделал быструю зарядку и умылся в примыкающей к спальне уборной, особо не заботясь о звуках, которые издаю — это была та незаметная маленькая месть, которую я мог себе позволить. Сидя на обшитой мехом крышке унитаза и чистя зубы щёткой из шкафчика для «особых» гостей, я пытался продумать гениальный план, способный перенести меня за считанные минуты в Тренировочный Центр. Сегодня день колесниц, первое знакомство, всем интересно, так что добрая половина города, которая была способна наскрести на билет, предпримет ту же попытку, что и я. Это значит, путь, который бы занял в обычный день минут двадцать на машине, сегодня потратит не меньше часа. До церемонии оставалось минут пятьдесят, если мне повезёт, и кого-нибудь вырвет на лошадь от волнения, задержка даст ещё минут десять. Скатившись по перилам винтовой лестницы, я чуть не врезался в лакея, который держал моё пальто на сгибе локтя и маленькую кофейную чашечку на подносе. Он выглядел надменно, будто был хозяином дома, а не наёмным рабочим, которого Эльзадора успела не раз затащить в свой прогнивший мир грёз забавы ради. — Как обстановка на улице, Джонни? — Большие пробки до самой Роузвуд стрит, господин Одэйр. Мисс Линкед распорядилась подать для вас машину утром, но вы задержались, так что её забрали племянники хозяйки. — Это плохо, Джонни! — я разом выпил кофейный шот и почувствовал облегчение, хотя и говорил обратное — появление у Центра на машине с гербами уничтожило бы меня окончательно. Не то чтобы от меня ещё хоть что-то осталось, но Игры были тем единственным, где я чувствовал себя живым, важным, значимым, пусть и форме командного талисмана, который болтается без дела и лишь светит лицом. Это помогало притвориться, будто я ещё что-то могу решать. — Я могу что-то для вас сделать, сэр? — последнее слово лакей презрительно растянул. — Не переживай, приятель, я большой мальчик, решу проблему сам! — щёлкнув по его пуговице, я, накинул на плечи пальто и пошёл к парадному входу. Толпа людей сразу же захватила меня в свои тиски и потащила в сторону главной улицы, ведущей к Центру, но я понимал, что не успею, если примкну к наивным простакам, рассчитавшим время слишком буквально, поэтому выскочил к дороге. Машин было не так много, но я был уверен, что если хоть один водитель откликнется на мой отчаянный жест поднятого вверх большого пальца, нам будет по пути. Минуты через четыре я разнервничался и был готов броситься на дорогу и на коленях умолять водителя подвезти меня за любые деньги, но, изначально пронёсшийся мимо кабриолет затормозил в паре метров, а потом сдал назад. Три девушки в высоченных париках удивлённо уставились на меня. Водительница, оказавшаяся смелее подруг, спросила: — Простите, а вы — это тот самый с Трезубцем? Я расслабленно улыбнулся, как Финник из телевизора: — Найдётся местечко для того самого с Трезубцем?***
Оставив росписи помадой на использованных салфетках, я выскочил из машины за два квартала до Центра, когда шансы преодолеть пробку до начала шоу стали совсем ничтожны. За оставшиеся десять минут я добежал до хорошо охраняемого главного входа и едва не потерял рассудок, пока искал чип-удостоверение в карманах. Каким-то чудом он обнаружился во внутреннем кармане пальто, о существовании которого портной меня даже не предупредил, так что я быстро пробежал по внутренним коридорам до подземного этажа с конюшнями. Первая колесница ждала сигнала, когда я заметил, хотя скорее услышал, свою команду — Цимбелин громко выговаривала конюху за недостаточно вычищенную конную сбрую. С моего ракурса всё выглядело идеальным, но мисс из Капитолия любила сотрясать воздух. Сделав лишь шаг, я почувствовал, как меня обвили крепкие руки. Хеймитч Эбернети оставил на моей щеке поцелуй проспиртованных губ и прокричал: — Рубака, смотри, какого юношу к нам занесло! Едва ослабло объятие ментора Двенадцатого, как откуда-то справа на меня налетел Рубака. Обхватив меня за шею, он хохотнул и прямо на ухо прошептал: — Сильно же он за тебя взялся, дружок. Где был? — от его дыхания так же пахло спиртным, а в нагрудном кармане лежало что-то напоминающее по форме и размеру флягу. Я хотел попросить глоточек, но телевизоры показывали пятнадцатисекундную готовность, поэтому просто прошептал в ответ: — У верховной ведьмы. Увидимся позже, ладно? Нужно хотя бы показаться своим. На пути до нашей колесницы я на бегу рассеянно кивал своим друзьям из менторов и их команд и подмечал образы игроков: обыденно, скучно, украдено у прошлых поколений. Когда же Энни и Аспен обрели чёткие очертания из-за моего приближения, я понял, что это наш день. Облокотившись на колесницу, я смог лишь выдохнуть: — Вау! Аспен был одет в скучную белую рубашку и брюки того же цвета, но большая перламутровая пластина на груди, текстурой напоминающая жемчужину, а формой неровный прямоугольник, делала образ незабываемым. Серебряные цепи, которыми она крепилась на тело, и колечки на фалангах пальцев подчёркивали не только эфемерную воинственность, но и вполне материальные мускулы и изгибы. Тёмные волосы Аспена были прилизаны в форме волны у лба, а на лице появились острые тени из-за краски и румян, из-за чего трибут был похож на злобного призрака с морских глубин. Энни же выглядела, как госпожа с древних мифических картин: прозрачное белое платье, благоразумно скрывающее грудь и гениталии подкладками из плотной ткани, было усыпано маленькими кристалликами, которые свисали с едва заметных нитей. Если она двигалась, камешки напоминали капельки, а свисающий с лифа и плеч подол морскую пену. Причёска и макияж выглядели аккуратным сумасшествием — разделенные гелем пряди вольно свисали у лица, а губы, алые в центре, но едва розовые у контура, напоминали кровожадный цветок. Два морских чудовища обещали стать украшением вечера, особенно на фоне голых тел, испачканных чёрной краской с головы до ног, и сияющих, как клоуны на арене, детей, обмотанных плёнкой с кусками хрусталя. — Отдышись и сними эту палатку, здесь слишком жарко, — Мэгз, которую, казалось, нисколько не беспокоило моё опоздание, кинула на меня взгляд и продолжила расправлять подол платья Энни. Выпутываясь из рукавов пальто, я провожал взглядом повозку Первого. Кашмира и Блеск дали друг другу «пять», когда их трибутов встретили восторженные крики. Второй дистрикт, Третий. Когда я наконец смог стащить с себя «палатку», наша собственная колесница тронулась. Проклиная себя за медлительность, я бросил взгляд на Энни, которая смотрела на меня озадаченно, будто решая что-то. Не найдя ничего лучше, я отправил ей воздушный поцелуй. Девушка поймала его кончиками пальцев и только тогда отвернулась с улыбкой на губах. Она выглядела очаровательно не только благодаря этому кокетливому жесту, платью или свежести лица, была в ней особая мягкость и отсутствие фальши, которые притягивали сильнее миленького личика. Только дурак стал бы отрицать, что она красива. Был ли я дураком? Не сегодня. Мегги потянула меня в сторону больших экранов с трансляцией шоу, подальше от Цимбелин, которая не замечала никого вокруг от застлавшего её разум возмущения. Ведущие всё ещё обсуждали образы Вторых, но толпа оживилась, когда наши трибуты выехали за ворота, и я надеялся, что их одобрительные крики адресованы моим подопечным. Безгласые медленно прохаживались вокруг с подносами с выпивкой. Подцепив два бокала с шампанским, я отпил из одного, а второй передал Мэгз: — За твою работу, ментор! И прости меня. Я опять тебя подвёл. Сделав свой глоток, она мотнула головой и прошипела: — Не могу дождаться, когда она захлебнётся в собственной рвоте. — Иногда мне кажется, первым это сделаю я. Просто из вредности, прям на её кровати. Камера переместилась к трибутам из Третьего дистрикта. Двое подростков лет тринадцати, обмотанные гирляндами из светодиодных лампочек, жались друг к другу, как цыплята. Я автоматически поставил им низкий балл и нулевой шанс на победу, заталкивая чувство вины поглубже — я просто делаю свою работу. Мегги хитро хихикнула и кивнула на Цимбелин: — Всё ещё злится на Рона. Как думаешь, когда-нибудь она его простит? — Давай пригласим её в гости после Игр и посмотрим? Рон, Герди, возможно, малышка Салли, ты, я, Цимбелин. Будет славно. — Тогда готовишь ты. — Идёт. Наконец камера переместилась на Энни и Аспена. Я улыбнулся в свой бокал — камера не только не съедала великолепие наших трибутов, но и будто бы преувеличивала их красоту. Улыбки на их лицах благодаря макияжу выглядели кровожадно, но интригующе, как бы говоря: «Поймай, если сможешь!». — Эй, крошка! — Хэймитч подошёл к Мэгз и чмокнул её в щёку, — опять привезла убийц, готовых жрать моих птенчиков без приборов? Я не слышал, что ответила моя остроумная Мегги - всё моё внимание занимала рука Аспена, уютно покоящаяся на пояснице Энни. Она не возражала и даже, кажется, была вполне довольна быть рядом с человеком, так гнусно оболгавшим её вчера. Что, чёрт возьми, мальчишка задумал?