ГЛАВА 1. ЧЕТЫРЕ ЦАРАПИНЫ.
В Десятой Старик объявил траур, не заикаясь о Стрелке. Вожак Десятой, худой и бледный колясник, велел всем носить месяц только светло-зелёную одежду — любимый цвет Мягкого. Старику, да и всем, кто хорошо знал Мягкого, казалось, что это будет наилучшей идеей почтить память умершего. Зная наперёд, что Мягкий заплакал бы, увидев чёрный цвет в таком обилии. Медиумы Дома говорили, что дух ещё долго присутствует с ними, пообещали следить за тем, когда душа Мягкого уйдёт из Дома. Но многие скептики подвергали сомнениям то, что души домовцев уходят из Дома… Обозначив цвет траура ещё и с той целью, чтобы не сливаться с Птицами, Старик отправил Колючего и Гранату на поиски светло-зелёной одежды. Спустя один день вся Десятая была переодета в светло-зелёные тона, напоминая собой большую лужу, оставленную после Сопли, когда он забывал взять с собой салфетки. — Можно было придумать что-нибудь получше, — фыркнул Колючий, рассматривая себя в зеркале. — Мало того, что мы половину дня как идиоты носились по комнатам, выпрашивая светло-зелёные вещи, так ещё и при нашем появлении все вспоминают про харчки и козявки… Старику было без разницы, что думают о них другие, хотя он знал, что никто в Доме не осмелится плеваться оскорблениями на чужое горе, потерю состайника, тем более, такого как Мягкий. Почти все домовцы надели светло-зелёный и носили его. Память Мягкому отдавали, повязывая на руку светло-зелёную ленту. Подобный обрезок можно было попросить у Севера, наставника Десятой, повязать себе на запястье, костыль или коляску. Север же помог раздобыть светло-зелёные вещи, каких было более чем достаточно у Маски. Старик замечал часто в толпе кончики светло-зелёных ленточек. Табаки Шакал, как и Слива, обвешался почти весь этими ленточками, забрав у Севера почти всё. Слива же вплёл ленточки в волосы и теперь окончательно походил на морскую водоросль или соплю за что едва не получил новое прозвище от своих же. Мягкий за всю жизнь никому не причинил вреда, он не противостоял Стрелку, но и никогда не делал того, что тот от него требовал. Молчаливый, скромный, большеглазый, мягкотелый… Мягкий он и есть Мягкий. Слишком безобидный даже для того, чтобы встретить смерть… В тот день Мягкий был в бледно-зелёной пижаме, Старик помнил, как окрасилась бордово-красным спина мальчишки, упавшего на пол… И как в Могильнике при каждом движении Мягкого, лежащего на животе, становилось всё больше крови. Старик ждал скорую, держа за руку Мягкого, но глаза мальчугана уставились на Старика пустотой раньше на несколько минут до приезда врачей, способных помочь. Север напел на ухо директору, что неплохо было бы потратиться на два гроба. Злой и недовольный Аргус скривил гримасу и спросил, сколько нужно. Ему хотелось пойти и переговорить с Киви о случившемся, но он понимал, что на этот раз едва ли обойдётся без криков. Дом стоил ему нервов, а ещё двух трупов… «Замечательно будет, если пресса узнает…» Но Аргус лишь сделал объявление о том, что пистолет принадлежит исключительно Киви. И на ней теперь лежит ответственность за него. Потеряв пистолет в следующий раз, она больше никогда его не увидит, как и другие ученики. — Ты уверен, что хотел бы иметь у себя пистолет, приносящий несчастья? — спросил Игла. — Я понимаю, ты злишься, но… Побойся Бога! — Я дал понять ей, что за свои опасные игрушки нужно нести ответственность, а не раскидываться ими. — Не думаю, что она сделала это специально. — Никто не думает, но вместо одного допустимого трупа у нас их в интернате двое! Кому нести за них ответственность, кому покупать гробы, организовывать поминки… — Кто ж знал, что скорая не тот маршрут выберет до Дома, Мягкого можно было спасти, приедь врачи вовремя… — Если копаться во всех этих «если бы», выходит, что Киви тут ни при чём. А при делах Скарабей, сидящий на вахте, впустивший своего дружка сюда… Если бы этого не было, никто не пострадал… Игла наклонил голову вбок и задумался, интуиция подсказывала совсем обратное. Но Игла промолчал, решив не испытывать нервы Аргуса. — М-м-м-м… Аргус, если хочешь, я возьму на себя организацию похорон… — сказал Игла. — Было бы неплохо… — проскрипел Аргус, сидя за своим столом и потирая веки пальцами. — Но теперь… Знаешь, Особняку нечего бояться, — Аргус посмотрел на Иглу, кое-как рассмотрев его лицо из-за цветных пятен перед глазами. — И я кое-что понял после того инцидента в спортзале… Стрелок — часть Ствола, а не Ствол — часть Стрелка. Да, наша юная Киви испытывала к нему глубокую симпатию, найдя пистолет, она стала Стволом, но Стрелок был Гвоздём до этого… У него под бинтами на руке был кастет, сделанный саморучно… Аргус открыл ящик стола и извлёк оттуда кастет, под каждый палец была сделана половинка трубы, прикрывающая ладонь, к каждой такой половинке крепились дужки, позволяющие надевать кастет как перчатку… А от самих трубок торчали приваренные гвозди. — Ничего себе, — Игла взял в руки приспособление и рассмотрел со всех сторон. — Да… Киви пострадала от этого оружия… Именно это оставит её левый висок на всю жизнь лысым с четырьмя полосками царапин… — Но теперь она окончательно Киви… — улыбнулся Игла. — Киви со стволом в руках… Звучит не так дерзко, как раньше… — Раньше она была в тени своего оружия, кажется, не только его… Её внешний вид будто позволял ей прятаться от чего-то… — От чего же?.. — Помнишь, Киви говорила, что ей нельзя оставаться спать у других на ночь?.. Она со своей стаей спала лишь один раз… — Как такое возможно?.. — Гипнос рассказал, что Киви — медиум. Медиумов в Доме называют Дверьми. Для неё по ночам Дом превращается в город мёртвых… Они для неё как живые, оттого на её теле столько синяков и ссадин. Она не вскрывает себе вены, нет… Это делают за неё те, кто в неё вселяется и хочет оставить след. Киви говорит, что вовремя таких вселений она ничего не помнит и не знает, что творит. В Могильник Киви вообще никогда не заходит, говорит, что тот полноценно оправдывает своё название. — Но она же осталась спать у Маски. — Лазарь не стал противостоять тому, что Маска проявил инициативу и забрал её себе. В Могильник тащить Киви бесполезно, она истратит все свои патроны, лишь бы не находиться там. Маска защитит её от этого, он сам медиум. Но у него есть четки, а у Киви — нет… Он любит её и не даст в обиду никому. — Будем надеяться… — А что Сопля?.. — поинтересовался Аргус, прищурившись. — Сопля… — Игла задумчиво произнёс. — Да, ты же проявляешь к нему интерес… Думаешь, я не заметил?.. — Ты же знаешь, с чем это связано… — отмахнулся Игла.***
Киви лежала на кровати Маски, укутавшись в одеяло. Она чувствовала всем телом, как сквозь одеяло её щупают и мнут пальцы духов, оставляют синяки и царапины, как раскалывается на части перебинтованная голова, левая её часть горела, перевернуться на другую сторону было невозможно, хотя всё тело её затекло лежать на одном боку. Духи выли над ушами, кричали, Киви щурилась, подушка под её щекой почернела и стала мокрой. Маска пришёл не так скоро и расправил раскладушку. Маска осмотрел спящую Киви, увидел её перемотанную бинтами голову и осторожно погладил по плечу. Девушка вздрогнула во сне и что-то прошептала. Маска тяжело и бесшумно выдохнул, борясь с противоречивыми чувствами в нём. На другом кругу они женаты, у них есть сын, светловолосый, как Маска… Ему хотелось лечь к Киви, обнять её и прижать к себе. Но что подумают другие, увидев их? Растление малолетних, статья… Нет, сегодня Маска поспит на раскладушке. — Иди ко мне, — попросила Киви, глядя на него в темноте. Её тело мяли пальцы духов, сильные, цепкие, ледяные… В ушах визжал какой-то женский голос… — Нет, спи давай, — Маска покачал головой. — Не могу. Мне холодно… Маска встал, достал плед и укутал им Киви: — Полежи так минутку и почувствуешь, что стало теплее… — неожиданно он увидел пальцы, десятки пальцев щупали Киви, мяли, тыкали, царапали. Он часто сталкивался с тем же и сглотнул. Её постигло тут то же, что всегда с ним. Маска осмотрелся, увидев, что их спальня полна духов, покачивающихся как водоросли под водой. Обернувшись к Киви, Маска побледнел, девушка неестественно выгнулась в спине, руки её скрючило подобно куриным лапкам, Киви издавала какие-то странные булькающие и урчащие звуки, верхняя часть её повисла в неестественной позе, оторвавшись от матраса. — Расскажи им обо мне, — прохрипела Киви, хватая за руку Маску. — Иначе будет плохо… — во рту у неё что-то булькнуло. По запястьям девушки будто полоснули ножами, четыре мощных царапины раскрылись на её руках, кровь обильно потекла на простынь, а Киви села с белесыми глазами на постели, окунула палец в царапину и начала писать на стене. Маска остановил её: — Кто ты? Что тебе нужно? Голова Киви неестественно повернулась в сторону Маски со страшным хрустом. — Они должны знать обо мне… Знать… — Давай я расскажу о тебе… Она и так сегодня устала… Желающих высказаться через Киви много, у неё просто нет на вас столько сил… Киви рухнула неподвижно на кровати такая, словно ничего не было. Но на руках её осталось восемь глубоких уже некровоточащих ран, они чернели в синеве ночи. Маска стянул с себя четки и надел их на Киви, осторожно подняв её на руках и прижав к себе. Её всю трясло, после того, как четки оказались на её шее, всё стихло, тишина стала оглушительной. Киви открыла глаза, изумленно глядя на четки и на исчезающего в дверях Маску. Никого из духов не было, голоса умолкли. Маска отвёл старика-духа в коридор, узнав в нём старого директора Дома, Акулу. Последний явно был недоволен случившимся: два трупа. Он возмущался, пока шёл следом за Маской и велел написать фиолетовой краской: «Когда снесут этот проклятый дом?», рядом он потребовал нарисовать акулу. Киви больше не трясло во сне, она не дрожала и явно чувствовала себя лучше. Киви намотала оставшуюся длину четок на свободную руку и трогала пушистую кисточку на конце, глубоко дыша. Маска надел на себя четки из тигрового глаза, и откинув все сомнения, лег к Киви и прижал её к себе: — Тебе теплее?.. — спросил Маска, обнимая её сквозь одеяло. — Намного, спасибо, — пушистую кисточку Киви сжала в руке и уснула крепко, как прежде ещё никогда не спала.