1
В потемневшем небе чувствовалось напряжение. Деревья тревожно шептались между собой. Внезапно налетевший ветер обдал лицо прохладой. Лютиэнь посильнее запахнула плащ. Звезды скрылись за облаками, а вскоре горизонт заволокли хмурые тучи. Где-то в вышине прокатился глухой шум, словно там ворочались тяжелые камни. Потом с новой силой промчался ветер, взъерошив волосы. Деревья застонали. Девушка, вздрогнув, прижалась к стволу дуба. Жизнь вне Дориата оказалась совсем иной: и леса другие, и звери, и небо. От отряда синдар она отстала уже давно, увлекшись наблюдением за забавными рыжими зверьками с острыми мордочками и пышными хвостами. Таких в её родных лесах не водилось. Зверьки были так прелестны, они так весело играли, а их мать так заботливо следила за ними, что смотреть на них можно было вечно. Лютиэнь и смотрела, пока мать зверят не подняла голову, принюхиваясь, а потом быстро увела своих детей куда-то в чащу. Неужели испугалась её? Дочь Мелиан удивилась: звери всегда её привечали. Следовать за очаровавшими её животными девушка не стала, она продолжила дорогу, жадно изучая все вокруг: и тенистые навесы густой листвы, и непролазные топи, и цветущие полянки, и стройные ряды сосен, и робко выбежавшего на поросшую мхом тропинку зайца. Он настороженно посмотрел на девушку, приподняв уши, а потом помчался прочь, высоко подбрасывая задние ноги. Лютиэнь вслушивалась в разнообразные звуки, царившие в этом неведомом для неё мире. Вот кто-то задорно посвистывал незатейливую песенку, вот раздался ритмичный стук, потом кто-то ужасающе заухал, да так, что сердце зашлось в груди. Дочь Владык Дориата вздрагивала, но продолжала путь. Таинственный мир этих земель её и пугал, и очаровывал. Ветер внезапно стих, а на фоне темно-серого неба ослепительно ярко сверкнула тоненькая, изломанная полоска. Она рассекла небо и упала где-то совсем рядом, осветив зловещим светом густой лес. И сразу же раздался раздирающий душу треск, а за ним резкий удар. Гроза! Да какая жуткая! В Дориате таких не было. Стало страшно. Молнии летели со всех сторон и разрубали на куски черные тучи, освещая кроны сосен. За ними следовали оглушающие удары. Лес дрожал под ними, дрожала и Лютиэнь, понимая, что ей нигде не спрятаться от этого ошеломляющего разгула стихии. Потом грянул дождь, он падал прямыми свинцовыми струями, в его шуме потонул даже рокот грома. Но молнии все сверкали. Вот удар — и вспыхнул, как свеча, стоявший невдалеке дуб. К небу потянулась пламя — бездымное, багровое. Запахло чем-то неприятным, удушливым. Принцесса Дориата бросилась бежать: ей казалось, что гром развалит лес на части, а молнии испепелят их. Но вскоре грохот стих, молнии исчезли, свинцовые тучи превратились в клубы грязноватого пара, а затем прекратился дождь. В просветах между тучами появилось небо и звезды на нем. Лютиэнь обрадовалась им, как родным. Плащ уберег от дождя, сапоги не дали промокнуть ногам, но девушка чувствовала себя уставшей и измученной. И в то же время она мечтала снова увидеть столь напугавшее её действо. Одна часть её души, когда бушевала гроза, дрожала, другая же стремилась в небо — туда, где сверкали молнии, где громыхал гром. Вскоре дорога вывела её на болота. Над ними клубился туман — какой-то желтовато-красный. С опаской Лютиэнь сделала первый шаг на бархатный моховой покров. Под сапогами захлюпала ржавая вода. Темный густой лес закончился, остались лишь чахлые искривлённые березки да жиденькие сосенки на небольших островках. Медлительная зыбкость под ногами, теплый, гниловатый и душный запах влаги. Однообразный звенящий звук хрустально-голубых стрекоз. Высокие темные камыши. Кое-где встречались полянки, поросшие ярко-зеленой травой, они так и манили к себе. Но сделаешь шаг, и трясина затянет. Неплохо ощущая, где трясина, а где можно идти свободно, девушка все же старалась держаться края болота, ближе к чахлым деревцам, зарослям ивняка и ольхи. Здесь местами поблескивали ягоды — дымчато-голубые и красно-янтарные. В этом царстве сна и зыбкости была своя жизнь: пели на разные голоса птицы, кто-то ухал, словно кричал в пустую бочку. Лютиэнь вдруг заметила высокую птицу. Бурое оперение, длинные зеленые ноги, она чем-то напомнила цаплю, только клюв короче. Птица явно кого-то ловила — то ли рыбу, то ли ящериц или лягушек. Потом вдруг вытянула свою шею, уставила острый клюв в небо и начала опускаться, продолжая тянуть шею. И вскоре превратилась в палку, едва различимую в зарослях камыша. Как зачарованная, прекрасная дева Дориата смотрела на это чудо. Треснула ветка, раздался грубый голос. Девушка резко обернулась. Прямо на неё надвигались несколько странных созданий. Уродливые лица, немытые волосы, в руках — или, скорее, в лапах — мечи. Они говорили что-то на непонятном языке. Лютиэнь умела сражаться мечом и была искусна в волшебстве. Ей ничего не стоило бы усыпить этих жутких тварей, но от неожиданности все науки вылетели из головы. Отчаянно завизжав, девушка бросилась бежать. С гоготом мерзкие существа помчались за ней. Где-то в вышине каркнул ворон. Если бы не болото, если бы не кустарник по его краям, она бы убежала, но плащ зацепился за ветку, и кто-то грубо схватил её за руку. Откуда появилась огромная серая тень, Лютиэнь не заметила. Она увидела лишь прыжок, услышала хруст костей, и схватившая её тварь кулем упала на мох. Еще один прыжок, хруст, и снова падает на землю тело. Четыре прыжка, и четверо ужасных созданий мертвы. Расширенными глазами прелестная дева смотрела на валявшиеся на мху тела. Она никогда не видела мертвых, никогда при ней никого не убивали. Отведя глаза от жуткой картины, Лютиэнь заметила огромного серого зверя, чем-то напоминающего собаку. Только в несколько раз больше, мощнее и свирепее. Хищный оскал и неожиданно умный взгляд желтых глаз. Вот убийца этих тварей и её спаситель. В другой раз бы она испугалась такой зверюги, но сейчас чувства пребывали в смятении от произошедшего. Зверь внимательно посмотрел на неё, потом сделал шаг в сторону и обернулся, словно приглашал идти за ним. А почему бы и нет? От тварей он её спас, сейчас не тронул, и вряд ли он потащит её на обед для своих детенышей. Зверюга обнажила клыки, словно улыбалась. В желтых глазах застыла насмешка. Лютиэнь накинула на плечи слетевший плащ и решительно пошла за своим спасителем. Дорога вела через лес, на первый взгляд непролазный, но проводник Лютиэнь умело находил тропинку даже в самой густой чащобе. Вскоре они вышли к умело замаскированному лагерю. Часовые в грязно-зеленых плащах насторожились, но, увидев зверя, пропустили их. — Какая добыча, друг мой! — раздался красивый мужской голос. Прямо к ним шел высокий воин. Черные доспехи, темный плащ за спиной, черные волосы подобно струям дождя падают на плечи. Точеные, резковатые черты бледного лица и серые глаза — яркие, умные, чуть насмешливые. Сердце замерло в груди и тут же отчаянно заколотилось. Лютиэнь никогда еще не видела столь прекрасного создания.2
— И кого ты привел к нам в гости, а, Серый? — мужчина коснулся лобастой головы зверя, тот сел рядом с ним. Лютиэнь смотрела, широко раскрыв глаза, слова куда-то пропали. — Прелестная дева, черные волосы, синие очи, — все так же с усмешкой проговорил воин. — Полагаю, перед нами дочь государя Тингола? Перед глазами все плыло, силы были лишь на то, чтобы кивнуть. — Добро пожаловать в наш скромный лагерь, прекрасная Лютиэнь! — он церемонно наклонил голову и подал ей руку. — Позвольте представиться — Гортхауэр! Серые очи так и впились в её лицо. Гортхауэр! Так вот он какой! — Я рада знакомству, — покраснев, пролепетала та, которую никогда не смущали мужские взоры. Но сейчас девушка робела, как никогда раньше. — А уж я-то как рад, — пробормотал майа. — И как же столь высокая особа оказалась одна в лесу? Где твои охранники, Лютиэнь? Неужели они бросили тебя? А может, полегли в неравной схватке? — У меня нет охранников, я просто ехала с отрядом, а потом отстала, — девушка поёжилась под ледяным взглядом. — Этих недоумков следует отменно наказать за то, что упустили тебя и даже не стали искать. Я бы повесил, но их судьба в руках Владыки Дориата. — Они не виноваты! — испуганно вскрикнула Лютиэнь. — Они не знали, что я с ними иду. Я под покровом… А потом на зверьков засмотрелась и отстала. Они такие хорошенькие — рыженькие… — Потрясающе! — холодом в голосе Гортхауэра можно было бы заморозить реку. — Что ж, не буду спрашивать, зачем ты отправилась навстречу опасностям. Возможно, беспокоилась за отца, а может быть, за возлюбленного… — У меня нет возлюбленного! — вскинула голову прекрасная дева Дориата. — Я просто хотела быть полезной! — Да, особенно много пользы ты бы принесла тем урухам, если бы не Серый. Что ж, отправляйся отдыхать, — сухо распорядился майа. — Пока я уступлю тебе свою палатку. Отцу, к сожалению, сразу доставить не могу. Он далеко отсюда, а у меня дела. Но не беспокойся: здесь тебе ничего не угрожает, даже твоя неосмотрительность. Ррагнаур, отвечаешь за девушку головой! Крупный смуглый воин, прихрамывая, подошел к ней. — Постой! — окликнула Гортхаэура Лютиэнь. Столь острое чувство вины было для неё внове. Почему-то путешествие казалось ей чем-то приятным, девушка думала: ей обрадуются, тепло встретят. Но никто не рад, а она только доставляет хлопоты. — Я и без палатки обойдусь, мне много не надо! Я под кустиком могу! — сбивчиво заговорила девушка. — Здесь за все и всех отвечаю я, посему изволь выполнять мои распоряжения. Спорить, — пресек майа начавшую было возмущаться Лютиэнь, — времени не имею. Меня ждут раненые. — Я могу помочь! Я умею исцелять, — она встала посреди дороги, не давая ему пройти дальше. — И многих ты исцелила? — черная бровь приподнялась. — Не многих, но мама считала, что у меня есть к целительству талант. — Вернёшься в Дориат и продолжишь там использовать свои умения. Здесь не шуточки, не ободранные коленки и жалкие царапины, здесь кровь, гной, пот и стоны. Лучше отдохни после трудной дороги. — Меня не испугает кровь! — И даже развороченная грудь и вылезшие наружу кишки? — сколько насмешки и презрения в его глазах. Что она ему сделала?! Почему он так смотрит? Он же её совсем не знает. — Нет, не испугает! — Лютиэнь гордо вскинула голову. — Вот как?! Что ж, умойся, переоденься, и Ррагнаур проводит тебя к раненым. Улыбка озарила лицо прекрасной девы Дориата: она добилась своего. Теперь она покажет этому недоверчивому майа, насколько искусна в целительстве. — Будешь выполнить все мои приказы. Ослушаешься — вылетишь вон, упадешь в обморок — тоже больше не подойдешь к пострадавшим, — холодные слова остудили пыл. — Но я и сама умею… — Не желаю рисковать, позволяя лечить неопытной девчонке. — Я не девчонка! И я опытная, — возмутилась Лютиэнь. — Ах, ты опытная! И насколько же? — снова насмешка. Да он что, издевается? Над ней, над дочерью Тингола и Мелиан, над той, перед кем всё и вся склонялось в Дориате? Её все любили, уважали, баловали, а этот… Почему он так себя ведёт?! Румянец на щеках на этот раз был румянцем гнева. Она еще ему покажет, кто тут неопытный! — Твои очи, вне сомнения, прекрасны, но не стоит так ими сверкать! Опыта это не прибавит! — Гортхауэр обошел её и быстрыми шагами пошел дальше. — Хорошо, я буду тебя слушаться! — закричала она вслед. Рядом кто-то кашлянул. Лютиэнь перевела взгляд на стоявшего рядом воина, ожидая увидеть в его глазах усмешку. Но Ррагнаур смотрел спокойно и доброжелательно. — Пойдем, йерри. Я отведу тебя в палатку. Там и умоешься. — Йерри? — удивилась странному обращению Лютиэнь. — Так мы эллери называли, а ты хоть и не из них, но из похожего рода. — Эллери? Кто это? — Потом расскажу, харт’ан ждать не любит, — он не торопясь пошел впереди, показывая дорогу. — Конечно, раненым нужна помощь, — кивнула в ответ Лютиэнь и направилась в палатку майа. Интересно, как там у него? Жаль, времени нет разглядывать, но она еще наверстает. Острый взгляд девушки, несмотря на некоторую неловкость, которую она испытывала, оказавшись в военном лагере, подмечал все вокруг. Идеальный порядок, чистота, все заняты какими-то делами, и в то же время напряжения нет. Воины дружелюбны, чувствуется, что между ними царит уважение и понимание. Только уж больно странные эти квенди. Лютиэнь никогда таких не видела — невысокие, широкоплечие, со смугло-зеленоватой кожей, узкими и раскосыми темными глазами, массивной нижней челюстью. Грубые лица, но что-то в них есть — какое-то своеобразное обаяние. Хоть у того же Ррагнаура — умный взгляд, уверенность в движениях, спокойствие. Рядом с ним чувствуешь себя защищенной. Надо узнать, что это за народ и кто такие йерри. Но это потом, а пока надо доказать Черному майа, что она не просто так сидела в Дориате и многое умеет, даже то, что и ему не снилось. Задрав кверху свой точеный носик, Лютиэнь вошла в палатку.3
Умылась и переоделась Лютиэнь очень быстро, с недоумением посмотрела на странную тунику и платок зеленого цвета, которые явно для неё положили на походную кровать Гортхауэра, и расправила несуществующие складки шелкового синего платья. Зелёный с синим сочетаются плохо, эта одежда ей не подходит. Тщательно расчесав длинные волосы, как плащом окутавшие её тонкий стан, девушка вышла из палатки. Все тот же Ррагнаур проводил её до места, превращенного в подобие целительского дома, только очень большого. В центре большой шатер, вокруг него несколько палаток все того же зеленого цвета, а также ряды лежанок и под открытым небом. Сколько же раненых! Но ничего: они с Гортхауэром вместе всех враз на ноги поставят. Голос майа послышался из шатра. Лютиэнь смело направилась туда. Гортхауэр и впрямь был там, склонившийся над большим столом. Правда, девушка его сразу не узнала. Длинные волосы скручены и убраны под зеленую повязку, поверх одежды туника зеленого цвета. Услышав легкие шаги, он поднял голову. — Ты на праздник пришла? — в серых глазах недоумение смешивалось с легким презрением. Почему он так на неё смотрит? — Нет, я исцелять собираюсь, — недоуменно распахнула глаза дочь Тингола. — Лохмы под платок убери, накидку набрось, перчатки надень и иди сюда, — бросил майа и вернулся к столу. Низенький и удивительно страшненький квенди подал ей платок и накидку, почти такие же, как те, что она оставила в палатке. Кстати, и он, и другие помощники были облачены в подобные одеяния. Потом некрасивый квенди подал ей перчатки — очень странные, из настолько тонко выделанной кожи, что они казались почти прозрачными. Надев их, Лютиэнь поняла, что движений они совсем не стесняют. — Подай зажим, — распорядился майа, когда девушка подошла к столу, на котором лежал какой-то несчастный, раненный в живот. Гортхауэр осторожно укладывается выпавшие внутренности. Лютиэнь замутило, она сглотнула и бросилась к железному подносу, на котором были разложены небольшие, но устрашающие предметы. — Вот это, — майа указал на одну из штуковин. — А в Дориате мы исцеляли силой и травами, — девушка из всех сил старалась не смотреть, что делает Гортхауэр. — А в Дориате было столько раненых? — в голосе его явно слышалась издевка. Лютиэнь прикусила губу и попробовала применить заклинание для заживления ран, которому некогда её учила мать. — Прекрати! — в глубине серых глаз майа запылало темное пламя, девушка отшатнулась. — Сила пригодится потом, когда не поможет иное лечение, — начав зашивать рану, спокойно стал объяснять Гортхауэр. — А иначе, израсходовав все на незначительные повреждения, ты не сможешь помочь остальным. Всему свое время, девочка. — Я не девочка! — Да. Ты умная и взрослая женщина и больше не будешь делать глупостей. На первый раз я тебя прощаю. Ей страстно захотелось гордо удалиться, бросив ему в лицо, что она не нуждается в прощении, но её помощь была нужна раненым. Стиснув зубы, дочь Тингола и Мелиан принялась выполнять распоряжения целителя. Постепенно обида растаяла, как дым, зато появилось понимание и уважение к столь самоотверженно лечившему воинов Гортхауэру. Теперь она старалась как можно точнее и быстрее выполнять его распоряжения и в то же время внимательно следила за его действиями. У такого целителя есть чему поучиться. Вот она и училась. Увидела Лютиэнь, как майа собирает по кусочкам раздробленную ногу, как вынимает стрелу из груди, чистит загноившиеся раны. Настои, мази, инструменты — все это было настолько странно, но и волшебство пригодилось, и не раз: когда майа спасал почти вытекший глаз одному из воинов, когда лечил пробитую голову и отрезал ногу, от которой остались одни лохмотья кожи да редкие осколки костей. — Как он будет без ноги?! — сначала возмутилась она. — Лучше без ноги, чем без жизни! — бросил Гортхауэр. — Давай-ка, покажи свои способности — погрузи его в сон. Лютиэнь выполнила распоряжение. — Неплохо, — она все же дождалась скупой похвалы. Раненые не кончались. Кровь, боль, гной, стоны. В глазах темнело, голова кружилась, в горле пересохло. Инструменты, настои, мази, перевязки, нитки с иглами, заклинания — все смешалось в одно кроваво-серое марево. Сказать пару добрых слов, успокоить, усыпить, подбодрить, перевязать, подать воды. Кто бы ей подал? Кажется, она сказала это вслух, или он догадался. — Пей, целительница, — насмешка в голосе майа была доброй, будто её за свою признали, и этот тон — просто шуточка. Дочь Владык Дориата жадно выпила воду из небольшой чаши. Никогда вкусней ничего не пила. Поправила косынку, и все началось сначала. А Гортхауэр будто не чувствовал усталости. Чем дольше они вместе трудились, тем больше уважения испытывала она к Черному майа. Превосходный полководец, отличный организатор и изумительный целитель. Он, пожалуй, талантливее Мелиан. Кто же его учил? Эстэ, Ирмо? — Тано меня учил, не ломай голову, — бросил майа во время короткой передышки. — Мелькор, — добавил он, поймав недоуменный взгляд Лютиэнь. — Мелькор?! — У него же часть даров всех собратьев, — усмехнулся Гортхауэр как-то невесело и сразу же замкнулся в себе. Губы его сжались в нитку, глаза заледенели, черты лица заострились. О Сотворившем он не хотел говорить. Наверно, ему нелегко без него. Ей бы тоже было плохо без Мелиан и Тингола. Пусть сейчас родителей нет рядом, но Лютиэнь знает, что они не так далеко и в любой момент она может к ним вернуться. А когда самое близкое для тебя существо забрали и увезли навсегда… Вряд ли валар позволят Мелькору вернуться обратно. Мама полагает, что Отступник навсегда останется в Валиноре: великие мудры и не хотят снова подвергать мир опасности. А была ли опасность? Додумать девушка не успела. Краткий отдых закончился. И снова шатер целителя, стол, инструменты, полоски ткани, мази и чужая боль, которую она подчас чувствовала как свою. Как же жестока война! — Зачем разумные убивают друг друга? — с еле различимым стоном проговорила она. — Во имя идей, власти, земли и хлеба, — раздался рядом суховатый голос. — Разумные слишком разумные, чтобы жить в мире, — с неприятным смешком продолжил майа. — Орки просто дикие твари! — возмутилась Лютиэнь, прикладывая компресс из трав ко лбу впавшего в беспамятство воина. — Не просто и не такие уж и дикие. С урухами как раз проще всего: им не хватает места, их земли неплодородны. Но мы справимся с этой бедой, а вот когда за меч берутся во имя идеи или ради власти, то тут посложнее будет. Впрочем, нам с тобой не до умствований лукавых, у нас есть дело. «У нас с тобой». Сердце обожгло острой радостью: он все-таки признал её за свою, он принял её помощь. Теперь она старалась с удвоенной силой. — Вот и все, иди отдыхать! — распорядился майа, снимая тонкие перчатки с рук. — Нет, я лучше еще посижу, вдруг кому-то станет плохо. — Плохо станет тебе, если не отправишься спать, а тут есть кому позаботиться. Или ты так устала, что скрываешь свою неспособность дойти до палатки? Снова насмешка. Из глаз чуть не покатились слезы. — А ты способная! Благодарю за помощь, одному мне пришлось бы труднее, — вдруг сказал Гортхауэр и пошёл прочь. От его слов будто крылья выросли. Горы хотелось свернуть, к звездам взлететь, и все же распоряжения майа она ослушаться не осмелилась, тем более, что глаза сами собой закрывались. Лютиэнь не помнила, как добралась до палатки, не помнила, как сняла платок и накидку, как рухнула на узкую и жёсткую постель. Спать хотелось немилосердно, но сон не шел. Она все прокручивала в голове события сегодняшнего дня, ей хотелось узнать, как там пострадавшие, а вдруг что-то пошло не так, а вдруг кому-то нужна помощь, но сил встать не было. Свернувшись клубочком, девушка всматривалась в бархатную тьму палатки, с трудом различая скудные предметы обстановки: сундук, стол, табурет. Они казались сероватыми пятнами в тусклом свете звезд, проникающем через щель полога. Потом глаза закрылись сами собой, и сон укрыл уставшую девушку пушистым покрывалом.