Пистолеты и розы

kate moss and pete doherty – Die for U

— Я не вовремя? — Артур неуверенно помялся на пороге, поправил ремень футляра с гитарой и сделал пару шагов вперед, осматривая репетиционную. Керкленд выглядел непривычно. Его немного нарочито подчеркнутый классический стиль сменился на более непринужденный и неформальный. Штаны сменились на джинсы, свитер и рубаха на футболку и джинсовую куртку, а вместо привычных оксфордов — кеды. Артур выглядел почти нелепо, ходя одежда на нем смотрелась вполне гармонично. Артур выглядел нелепо в глазах музыкантов, потому что выглядел не привычно для них. Нельзя сказать, что они виделись много раз, чтобы сильно привыкнуть к Арти, но уже при первой встрече закладывается определенный образ в голове, от которого, в последствии, довольно тяжело избавиться. А потому ребята удивленно рассматривали «нового» Артура, а сам Керкленд чувствовал себя неловко из-за столь обильного внимания и затянувшейся молчаливой паузы. — Кхм, так… я не помешал? — Окончательно задолбавшись тянуть эту «театральщину», Артур скинул с плеча футляр и поставил гитару на пол. — Нет-нет, ты как раз вовремя. Мы только закончили отстраивать инструменты, — будучи самым вежливым и воспитанным, Франциск очнулся первым, перестав оглядывать смущенного Керкленда. Гилберт выпустил из губ очередную порцию терпкого табачного дыма и отвернулся к инструменту, немного нервно стуча ногой по бочке. Его нервозность была больше связана с напряжением между Тони и Францем, Артур особого впечатления на него не произвел. Антонио, заметив футляр с гитарой за спиной новенького, кинул мимолетный взгляд на свою гитару и в тайне обрадовался тому, что у Артура есть свой инструмент, ибо своей любимицей он делиться не любил. Не привыкший мерить людей по одежде, Каррьедо тоже особо не заинтересовали перемены в образе Керкленда. Единственным, кто действительно был удивлен столь необычным преобразованиям, на самом-то деле, был Бонфуа. — У тебя с собой акустика? — Гилберт покрутил в пальцах палочку и звякнул по тарелке. В Байльдшмидте каждый раз просыпался синдром навязчивого действия, как только он попадал за барабанную установку. Ему было просто жизненно необходимо по чем-нибудь постучать, чем-нибудь звякнуть, или просто тарабанить палочками по коленям. Неугомонная натура давала о себе знать. — Да. Я подумал, что вам для начала нужно просто послушать меня. — Артур достал из футляра гитару и присел на одну из колонок. — Верно подумал. Начни с чего-нибудь классического, типа фламенко или танго какого-нибудь. — Я никогда не играл классику. — Керкленд забавно приподнял бровь и с усмешкой взглянул на Гилберта. — Мы же не в консерватории, в конце концов. — Арти, можешь играть, что хочешь. Неважно, что ты исполнишь, главное — как оно будет звучать. — Франциск одобрительно кивнул и очаровательно улыбнулся. Керкленд немного поразмыслив, опустил пальцы на струны и взял первый аккорд. Медленная и тягучая мелодия срывалась из-под пальцев Артура, заполняя собой все пространство репетиционной. Она плавно обтекала комнату, с каждым новым аккордом заползая все глубже в мысли и проникая под кожу, вызывая эйфорический взрыв мурашек, быстро разбегающихся по всему телу. Он играл что-то очень знакомое, но настолько виртуозно переделанное «под себя», что ребята и не сразу догадались, что за мелодия так будоражит их сознание. Первым в подстроился Гилберт, отбивая в такт на нижних бочках, придавая мелодии наполненности и ритма, такого же неспешного, как звучание гитары. Франциск щелкал пальцами в такт ударнику, а дождавшись нужного момента, низким и немного протяжным голосом запел знакомые слова. Это была песня на троих. Артур специально выбрал ее, чтобы показать только свои способности, не примешивая второго гитариста. И ему это удалось. Антонио остался в стороне, наблюдая за тем, как слаженно играет троица. Наблюдая за тем, как исподлобья улыбается Артур, чувствуя себя победителем в этом небольшом соревновании; наблюдая за тем, как красиво двигаются губы Франциска и как он прикрывает глаза, наслаждаясь музыкой и самим собой, как напрягается жилка на его шее, когда он берет ноту повыше; наблюдая за тем, как кайфует Гилберт, четко отбивая ритм, погруженный в томное звучание песни с головой, явно думая сейчас о чем-то своем. Впервые за несколько лет игры в коллективе он почувствовал себя лишним. Ревность тонкой иглой кольнула куда-то в область ребер. Антонио немного расстроенно хмыкнул и опустил голову, не желая больше смотреть на отлично сыгравшееся трио. В этот момент его голову посетила мысль настолько неприятная, что он готов был сорваться с места, схватить куртку с кривого крючка и выбежать из репетиционной, громко хлопнув за собой дверью. Антонио остался один. Сначала он лишился Франциска, хотя, кажется, Франциск и вовсе никогда не принадлежал только ему одному. А теперь он лишается группы, потому что Артур, пять минут назад появившийся на пороге этой конуры, уже смог очаровать своей музыкой его друзей, которые до этого никогда с первого раза не подыгрывали никому, кроме самого Каррьедо. А музыка, тягучая, густая и гипнотизирующая с каждой секундой охватывала все большее пространство комнаты, почти лишая Антонио возможности дышать. Еще две секунды. Может, три. И Антонио выбежал бы отсюда к чертовой матери, но Артур сыграл последние аккорды и мелодия прекратилась. — Мать твою, это было реально круто! — Гилберт, широко улыбаясь, стал искать позади себя сигареты. — Тони, что скажешь? Этот парень играет не хуже тебя. Антонио и так это знал, можно было обойтись без уточнения. — Да, это было здорово. Думаю, нам как раз тебя и не хватало. — Тони улыбнулся. Он всегда улыбался от всего сердца, считая, что искренность — самое важное качество в творчестве. Но не сейчас. Сейчас он улыбнулся лишь потому, что того требовал этикет. — Ох, это было просто несравненно! Я давно уже не испытывал такого кайфа от пения! Арти, ты же останешься с нами, правда?! — Красивые голубые глаза Бонфуа с обожанием смотрели на чуть смущенного такой реакцией Керкленда. Вопрос в голове Антонио назрел также быстро и ни кстати, как прыщ перед свиданием: а смотрел ли Франц хоть раз на него также, как смотрел сейчас на Артура? «Это было несравненно» — зудела в мозгах Каррьедо фраза Бонфуа, сказанная с такой искренностью и восхищением, что Тони захотелось написать эту фразу на полу и плюнуть на нее, а потом еще и размазать слюну по земле. — Пожалуй, мне стоит кое-что сказать, — Артур отложил гитару. Похлопав себя по карманам куртки, Керкленд вытащил сигарету, но зажигалка никак не хотела находиться. — Лови. — Гилберт кинул свою зажигалку Артуру. Закурив, Керкленд выпустил из губ сизый столб дыма. — Вообщем, у меня глоссофобия. Хотя сейчас мне, вроде как, уже легче. — Фобия чего? — Рассеянно переспросил Франциск, присаживаясь на одну из колонок. — Боязнь публичных выступлений, страх сцены проще говоря. — Гил поглубже затянулся сигаретой и тяжело выдохнул. — Я недавно фильм смотрел про это дерьмо. — Так ты не можешь выступать? — Возможно, в глубине души Антонио и корил себя за это, но улыбка на его лице теперь была самой искренней и счастливой за последние пару недель точно. — Ну, могу. Уже могу. Я выступаю с научными работами и различными докладами перед большой аудиторией, но давно не пробовал выступать на сцене с инструментом в руке. Так что в этом я не богу быть уверенным. И… мне бы не хотелось подвести вам в самый последний момент. — Но все же, вероятность того, что выступать ты сможешь остается? — Да, она не исключена. — Артур пожал плечами и сделал очередную затяжку. — Поэтому я и решил придти. — Франц заметно выдохнул, а растерянность в его глазах сменилась на спокойствие. — Есть идея, как это можно проверить. — Гил поднялся из-за барабанной стойки и подошел к мини-холодильнику, работающему иногда громче, чем самая сильная колонка в репетиционной. Достав из холодильника пару баночек пива, Гилберт протянул одну Артуру, — Можно попробовать сыграть акустикой уличный концерт. Людей там обычно не особо много, в основном все останавливаются на пару минут и идут дальше, поэтому сильно опозориться не сможешь. Но и проверить твою стрессоустойчивость можно. Ты как? — Отличная мысль, — кивнул Артур, забирая протянутую банку с пивом. — Жаль мне раньше не попался такой хороший психотерапевт, как ты. — Керкленд усмехнулся и открыл банку. — Я дорого беру. — Байльдшмидт рассмеялся, отпивая смачный глоток пенящегося пива. — Пройдемся по общему репертуару и сыграем то, что совпадает у нас и у тебя, чтобы сейчас не тратить время на разучивание чего-то нового. Вечер у всех свободный? — В ответ ребята одобрительно покачали головой. — Вот и отлично. Сегодня проверим, есть шанс у нашего новенького, или бракуем его. — До следующего концерта у нас чуть меньше трех дней. Придется хорошенько потрудиться в оставшееся время, чтобы нагнать концертную программу. Готов, Арти? — Я буду готов, если ты перестанешь меня так называть. — Керкленд поморщился, убирая банку от губ. Успев за час выпить еще пару банок пива и бутылку вина, скурить пол пачки сигарет и чуть не разругавшись в хлам, ребята все-таки составили сегодняшний репертуар. Торжественно закатив вишневые глаза и взъерошив и без того непослушные волосы, Гилберт с ноги открыл скрипучую дверь, чем объявил на весь близлежащий квартал, что группа Пистолеты и розы готова покорять вечерние улицы своим звучанием и харизмой. — Послушай напутствие от старика, — голосом профессора затянул Байльдшмидт, по-дружески закинув свою руку на плечи Артура, — окружающие все равно будут тебя осуждать, неважно делаешь ты что-то хорошее или же творишь абсолютную хрень. Просто делай то, что тебе нравится и не обращай внимание на все эти разговоры, сплетни и прочую чепуху. Они заткнуться, когда поймут, что тебе на них начхать. — Ты мне прям глаза открыл, — саркастично усмехнулся Керкленд, отстраняясь от Гила и скидывая с плеч его руку. — Ты перебрал, что тебя на философию потянуло? — Франциск появился с другой стороны от Артура слишком внезапно, из-за чего Керкленд случайно пихнул своим плечом плечо Бонфуа. — Полегче! — Франц негромко рассмеялся и закинул конец длинного синего шарфа на плечо, с которого тот слетел при столкновении. — Ты же знаешь, что меня крайне сложно напоить! Да я Бог выпивки! — Байльдшмидт ударил себя в грудь кулаком и закашлялся, не рассчитав силы удара. — Но Ивана тебе не переплюнуть. Тебя я сотню раз видел пьяным, а вот Брагинского — ни разу. — Справа от Гилберта показался Антонио, который на время отстал, что-то настойчиво набирая в телефоне. — Чепуха! — Отмахнулся Гилберт, но от одного упоминания о Брагинском, барабанщик довольно заулыбался и вздернул подбородок чуть выше, гордясь своими сегодняшними достижениями. Веселая компания то и дело пререкаясь и споря черт пойми о чем, медленно двигалась к центральному парку, таща за спинами черные футляры с музыкальными инструментами, которые в вечереющем городе, освещенном желтоватым светом электрических фонарей, выглядели как крутые пушки из старых гангстерских фильмов. Ну, в конце концов, первая часть их названия — Пистолеты. И сейчас оно подходило им как нельзя кстати. Расположившись на одной из лавочек, ребята скинули футляры с инструментов. В преддверии выходных дней на вечереющих улицах появилось куда больше людей, чем обычно. Музыкальные инструменты сразу привлекли внимание гуляющих горожан. Кто-то, не решаясь подойти ближе, проходил мимо, останавливая на музыкантах заинтересованный взгляд; кто-то же более смелый подходил ближе, интересуясь, что ребята собираются играть и как долго они намереваются здесь остаться. Артура одолевало волнение. Это не сцена, а всего лишь улица, но и здесь полно людей. Проходящих мимо, останавливающихся на мгновение или на пару минут; стоящих молча неподалеку или болтающих о чем-то совсем рядом. Они не знают Артура, он не знает их и от этого становилось еще хуже. Что они скажут своим знакомым, если что-то пойдет не так? «Этот парень-гитарист облажался? Зачем он вообще взял в руки гитару, если не умеет играть? Посмешище!». У Керкленда начали дрожать пальцы. Дерьмово играть на гитаре, когда тебя не слушаются свои же руки. Артура постепенно начала обступать пелена паники. — Ты в порядке? — Туман страха, застилающий глаза гитариста, вдруг развеялся. — Выглядишь неважно. — Франциск смотрел на Артура с легким испугом. — Может, отложим выступление? — Нет. — Уверенно ответил Керкленд. — Я уже в норме. — Хотя еще несколько секунд назад он готов был сбежать от сюда к чертовой матери, но сейчас Артур был уверен, что все в порядке, и ничего страшного случиться не может. Почему произошла столь резкая перемена в его состоянии Керкленд и сам не понимал, но вкрадчивый и взволнованный голос Бонфуа подействовал на Артура как отличное успокоительное. — Тогда начнем? — Не найдя что ответить, Артур просто кивнул и перекинул через плечо ремень гитары. — Тихо здесь что-то, пора навести шума! — Гилберт пару раз ударил ладонями по там-таму. Барабанный звук разнесся эхом по парку, завлекая слушателей на импровизированный концерт. Зажав струны, Артур ощутил болезненно-приятное ощущение в кончиках пальцев, когда тонкий метал врезался в успевшую обмякнуть за долгое отсутствие практики кожу. Он на физическом уровне ощутил, что ему просто необходимо сейчас же опустить вторую руку на струны и начать играть. Неважно что. Главное, чтобы его инструмент ожил и зазвучал. Легкая эйфория пронеслась по всему телу, выплескиваясь на кожу в виде толпы мурашек. Сейчас, еще пару секунд и его гитара оживет в его руках. Артур взял первый аккорд и больше не желал останавливаться. Люди суетились. Проходили мимо, останавливались, улыбались, что-то говорили, качали головой, топали ногами. Может, они осуждали его, а может хвалили. Все это было таким незначительным, по сравнению с тем, что Артур мог играть. Прямо здесь, посреди парка, на виду у десятков глаз. Он играл, пальцы прыгали с одной струны на другую, крепче вжимали метал в гриф, музыка лилась, подстраиваясь под звучание других инструментов, создавая общую музыкальную гармонию. Гармонию, которую сам Артур сейчас ощущал внутри себя. Ни осталось страха, сомнений, ни осталось и самого Артура. Были лишь гитара и музыка. И в данную секунду в них была заключена вся вселенная. Концерт затягивался, сменяя песни, людей и один раз струну. Вечер вытягивал на свои улицы все больше людей, которые, как мотыльки на свет, летели на музыку, опаляя свои души о гитарные переборы. Один из таких мотыльков, сонный, с нахлабученным на шею в несколько слоев шарфом и тлеющей сигаретой в зубах, которая каким-то чудом еще не спалила шарф, был Романо. Старший Варгас шаркающей походкой подбирался ближе к источнику звука, ломая внутри свои преграды. Романо не хотел выходить - дома все еще ждал не законченный проект, но беглая смс «приходи меня послушать» заставила его завернуться в мешковатое пальто и выбежать на улицу, на ходу закуривая. И это была вторая за полчаса. Он волновался не то, чтобы очень сильно, но сердце прыгало в такт там-тамам и рвало грудь на четкое раз-два-три. Романо, кажется, влюблялся в гитару, в ее звучание и в пальцы, что были с ней так нежны. Тони заметил скромно стоящего с боку от толпы Романо и был очень рад. Потому что теперь он чувствовал себя чуть более значимым, надеясь, что хотя бы для этого строптивого и вредного сорванца он значил чуть больше, чем сорвавшийся и растворившейся аккорд в воздухе. Потому что сегодня весь чертов день все остальные пытались доказать, что Тони здесь не такой уж и особенный. И пусть Каррьедо редко впадал в упаднические настроения, но он человек, которому тоже бывает одиноко. Даже среди такой толпы. И снова там-там навевает что-то эзотерическое, сливаясь с покорным и тихим гитарным перебором, и тонкая скрипка плачем бьется о темные небеса, сливаясь с первыми каплями дождя на продрогшем асфальте. И осень чувствует с этой мелодией свое родство. И осень плачет дождем. — Кажись, пора закругляться, — Гил задорно проходится пальцами по там-таму и разводит руки в стороны, — дамы и господа, с вами были стреляющее в самое сердце Пистолеты и бесконечно ароматные Розы. Ждем вас на следующем концерте в Red-баре! — Бес-по-доб-но! Арти, последняя импровизация была восхитительна! — Франц кутает скрипку в футляр, а шею в длинный синий шарф. Артур думает, что этот шарф такой же красивый, как его глаза, но молчит, в ответ только нервно цокая. Тони дергает от всего этого и он мечтает сбежать в ночь с Романо, потому что этот парень выглядит как его спасение. Или очередная погибель. Или все вместе. Тони боится оставаться один. — Арти, что скажешь? Ты с нами? — Гилберт задиристо улыбается и прячет замершие руки в карманы, покрепче к боку прижимая там-там. — Если перестанете меня так называть, черт бы вас всех, — Артур разминает пальцы и смотрит на них. Только что из-под них пела музыка и разве это не лучшее, что может быть. Разве не? — Ну если тебе идет, Арти, — Франциск улыбается. Черт, зачем он так улыбается? — Гил, Тони, Франц и Арти — звучит неплохо, — Тони правда так думает, но от этого не лучше. Тони правда считает, что Артур им подходит, а поэтому улыбается и жмет руку Керкленду, — рад, что ты согласен, — Арти в ответ кивает, — ладно, ребят, я побегу, меня ждут, — Тони невзначай машет в сторону Романо и… — Романо, засранец, ты почему не здороваешься? — Гил проносится мимо, распихивая всех там-тамом, — выглядишь неважно. — Тебя забыл спросить, — бубнит в шарф Варгас, хмуря брови, а потом добавляет, — спал хреново, — потому что у Байльдшмидта все еще очаровательно-бесстыжий оскал, а по спине разбегаются красивые татуировки. — Гил, он не твоя забота, — Тони пихает плечом в плечо и подмигивает, слыша за спиной недовольное сопение Гилберта, — ты не замерз? Я провожу тебя? — Романо дергает плечами и прячет нос в шарф. — Не зря же я сюда пилил, отрабатывай, — и разворачивается на сто восемьдесят. Франциск молча провожает спину уходящего Антонио, поджимая губы и теребя концы шарфа. Вы расстались и он тебе ничего не должен. Вы расстались и ты виноват не меньше, чем он. Вы расстались, убери свой взгляд с его плеч. Вы расстались и милый Рома здесь не при чем. Вы расстались, ставь точку, Бонфуа. Вы расстались. Точка. Франц накидывает синий шарф на плечо, жмет руку Гилу, махает Арти и уходит в ночь, не замечая следящего взгляда и очередного нервного цыка. Бонфуа думает, что все правильно. Тони не обязан блюсти целибат после их расставания, и вообще, будто он заинька-паинька и ничего не творил на чужих простынях. Но обвинять себя сложнее, чем кого-то. Франциск сильнее сжимает зубы и прибавляет шагу, слушая гудки проносящихся мимо машин, тихий перестук дождя по не опавшим листьям и шум своих шагов. Осень буянит и рвет на себе одежды, сбрасывая их сухими листьями на асфальт. Осень мутит голову дождем и лихорадочным румянцем на щеках от первых холодов. Осень в голове и Франциск душевно простужен. Ему нужно пару теплых перчаток и кофе. Но пока есть только притормозившее авто. — Подвезти? — Артур за рулем и с сигаретой в зубах в эту минуту выглядит как спасение от всех бед. — Я хотел пройтись один, — Франц сдувает упавший локон со лба и отворачивается, намереваясь сделать шаг. — Ладно, — говорит Арти и поднимает стекло. Ну что за мужлан? — Стой, — обиженно вздыхает Бонфуа, — конечно, подвезти. Что за странный вопрос к человеку, у которого нет зонта под дождем? — А чего ты тогда выпендриваешься? — спрашивает Артур, когда Франц заваливается на переднее, и трогается с места почти в карьер. Франциск молчать не умеет, у Артура, кажется, докторская степень по молчанию. По крайней мере, пока его не трогаешь. А Франц привык трогать красивые вещи руками. — Что скажешь про ребят? — или про меня? — Да ничего вроде. Сыграться можно, — Артур за рулем выглядит слишком важно и это подначивает. — Как месье серьезность собирается отрываться на сцене, если он такой зажатый? — Бонфуа удостаивается взгляда, в котором уровень сарказма достигает апогея, и хмыка. — Ты меня пьяным не видел, месье, — последнее «месье» больше похоже на лисий фырк. — Хочешь напиться перед своим первым выступлением? — Франциск настолько внимательно вглядывается в лицо Керкленда, что замечает маленькие веснушки на щеках и от них почему-то тянет улыбнуться. — Хочу пригласить тебя на свидание. Пойдешь? — кажется, у Франциска ломается восприятие мира и Артура Керкленда. — С тебя кофе и никакого занудства, — с минутным опозданием все-таки отвечает Франциск, а Артур где-то внутри головы облегченно выдыхает. Авто ведет влево, рассекая фарами моросящий дождь, рассыпающийся блестками по лобовому. Каждый находит спасение в чем-то своем, даже если это пропахшая сигаретами куртка, или длинный синий шарф.