Возрождение

      Бег. Бесконечный бег по этому почти девственному сибирскому лесу. Ноги двигаются механически. Я не чувствую прежнего спокойствия и наслаждения красотами природы. Спокойной игривости ручейков. Веселого перешептывания листвы в кронах деревьев. Только вперед. Туда. На зов. Хотя сейчас это скорее ЗОВ. Он уже не кажется эхом, а превратился в полноценный крик, отдающийся в моем сердце.       Я запрещаю себе оглядываться. Назад пути нет. И никогда не было. Я себя обманывал, думая, что смогу стать таким же, как и все. Смогу построить собственный дом, завести семью... Несбыточная, но такая сладкая мечта. Иллюзия. И она разбилась с его смертью. Нельзя оглядываться, иначе я снова увижу его лицо... услышу, как он зовет меня домой ужинать... Но этого больше не будет. Никогда. Но я выполню последнюю волю своего отца и приму свое прошлое. Я, наконец, узнаю, кто я такой и откуда пришел.       Несмотря на свой опыт и знания, я не заметил коварного корня под ямкой в листве. Итогом стало падение, сначала на землю, а после - в скрытый за кустом овраг. Последняя картинка - приближающаяся сероватая шершавая поверхность камня. И мысль - "...только бы не нашли".       Почти двадцать лет назад. Где-то в предгорьях Байкала.       Я плохо помню первые дни. Отец рассказывал мне, как нашел меня в ходе похода в горы. "Осматривал свои охотничьи угодья", как любил он говаривать. Вот и тогда в ходе подъема на одну из высот услышал странный грохот в небе. Подняв голову, наткнулся глазами на дымный след от чего-то горящего и быстро падающего в нескольких километрах от него. Он решил, что снова испытывают новую технику - "самохлеты". Он повидал их еще после революции, да и в Первую Мировую. Тогда и понял для себя простую истину - надеяться на технику можно, но двигаться лучше на своих двоих - целее будешь. Пароходы, паровозы и даже автомобили он признавал и частенько ими пользовался для выездов в город, но не любил. Считал крайне ненадежными и слабо защищенными.       Что же касается отчаянных смельчаков, что водили все это, то он признавал их храбрость, но ругал за дурость и глупую жажду острых ощущений. Свое-то отец выхлебал еще в войну. Пройдя через окопы под взрывами снарядов и заливаемые огнем фронтовые поля он окончательно понял для себя истинную цену человеческой жизни и не понимал, как можно так наплевательски к ней относиться. Тем не менее спасти жизнь своего товарища - это было для него основным принципом в жизни. За то его любили и уважали все знакомые. Все знали, что могут положиться на "деда Петро". А вот попытаться "поездить" на нем не стоит - кулак у него дюже был крепким и скорым на ход.       Потому, увидев крушение в небе батя и поспешил в сторону падения. Вопроса "спасать или не спасать" даже не стояло. И вот каково же было его удивление, когда на месте катастрофы он нашел небольшую для раздавшегося взрыва воронку - диаметром не больше пары десятков метров - и странный аппарат в центре. Выглядел он внешне как цилиндр с непонятными выступающими частями. А уж когда началось непонятное перемигивание разноцветных огоньков на поверхности этой штуки, так и вовсе залег на землю от греха подальше - вдруг бабахнет. Видал он такие искрящиеся штуки на фронте. Но ничего не происходило. Минута, две... Вдруг раздалось шипение... "Ну вот ты и отбегался, доброхот" - подумал отец. Но снова ничего. И он выглянул из своей лежки. Аппарат все также стоял на своем прежнем месте, но кое-что в нем изменилось - исчезла одна из прямоугольных граней, смотрящая в его сторону. А на земле под ним - ребенок. Обычный ребенок, крохотный совсем - лет двух-трех. Лежит и дрожит. Тут сердце мужика не выдержало и он подбежал к мальчику. Это да - мальчику. Бледному, черноволосому, худенькому, но с такими яркими голубыми глазами, в которых, казалось бы, отражалась вся синева неба в чистую погоду над Байкалом. И эти глаза заставили черствое, но доброе сердце Петро сжаться и сделать перебой. Он понял - вот его счастье, которое он не заслужил за всю свою жизнь. Не нашлось той, что смогла бы прийтись ему по душе и принести детей. Да и не верил он больше хитрому и подлому женскому племени, после одного случая. А теперь вот у него есть тот, кто сможет продолжить род. Так думал мой отец, когда заворачивал меня в свой тулуп.       Аппарат он оттащил в один овражек и спрятал за срубленными сучьями и листвой. Позже с годами тот и вовсе ушел в землю и казался естественным холмиком в бескрайних лесах. Отец хоть и был очень далек от всей этой машинерии, но сразу понял, что такое необычное устройство не советского производства. Да и на немчуру не похоже. А больше то и некому. Были, конечно, еще япы и заморские англичане, вот только не верил Петро, что у них заводы и наука ушла настолько вперед выше упомянутых. А все необычное - это к беде. Кому рассказать или доложить в комитет - значило сразу лишиться своего сына и пройти через мытарства. Патриотизм патриотизмом, но и свое разумение иметь надо, так считал Петро. И потому живым вернулся на родину, что еще больше уверило его в правильности своего жизненного опыта и выводов. Ну какую опасность может представлять малыш, свалившийся с неба?! Аппарат? Так он поврежден - взрыв-то ого-го какой был. Да и не было ничего внутри - только странные кнопки, стекла и сидение для ребенка. Откуда что пришло - он не знал, да и знать не хотел. Он вообще предпочитал склоняться к тому, что получил заслуженный шанс на семью, которым обязательно воспользуется.       Так и появился у лесника Петро сынишка Ярославка. Красивый темноволосый ребенок с живыми глазами и неуемным любопытством. У меня был неугомонный характер и самым большим наказанием в детстве я считал отдых и стояние/сидение на месте. Мне нравилось изучать все, что я видел. А "батько Петро" усиленно помогал мне в этом. Он и сам хотел передать мне все, что умел и знал, а тут еще и такое живое движение навстречу. Впору подумать о чуде свыше. Так отец и предпочел относиться к нашей жизни - как к заслуженному потом, кровью и болью шансу. А упускать такое он точно не стал бы.       Вместе с ним мы облазили все леса и горы возле озера, изучали все тропинки и ручейки. Отец передал мне все свои знание о живой и неживой природе. И не только Байкала, но и всех других мест, где успел побывать: его родного Урала, китайских холмов, низин и побережья северной нипонщины, не говоря уже о тепличном климате Германии и Франции.       Хоть водная гладь озера и была прекрасной в своей чистоте и обширности, но меня всегда больше привлекала тайга. Хоть летняя пора скорее была порою гнуса и особенно клещей, но нет ничего такого, что нельзя преодолеть или превозмочь. "Русская смекалка - она такая, ничто не возьмет тебя, пока будет в тебе желание идти, куда разуменье твое ведет" - говаривал батя. И так и было. От насекомых - мази и одежка, что не оставляла и шанса поганой мошкаре добраться до тела. От крупных хищников - острый слух и зоркий глаз... ну и ружье за плечом. А то как же. Хоть и редко тут какой бурый косолапый гуляет рядом с хожеными тропами, но тут поди угадай наперед. Про волков и росомах и слова не говорю - видели часто и много. Но это мы. Обычные туристы, которых мы водили по нашим заповедным местам, вряд ли видели кого-то кроме змей и перепелов.       Первой моей жертвой на охоте в восемь лет стал соболь. Черный мех, остренькая мордочка и необычные округлые ушки. Очень был похож на раскормленного кота, только немного другое строение головы, да и хвост с окрасом подкачали... Тогда же и началось мое учение по внутреннему строению животных... и человека, "что такая дрянь, что не раз еще пожалеешь, что сам не животное". Да, не любил Петро людей, сильно не любил. Что не мешало ему с ними работать время от времени и честно выполнять все дела за оговоренное вознаграждение. Ну да, другого такого знающего и опытного лесника на ближайшую тысячу километров не сыскать. Так в дальнейшем и повелось - обучение охоте, готовке, ночевке, рыбалке, разделке добычи - мы могли неделями жить в дикой природе и вполне себя неплохо чувствовать. А уж как отец расхваливал мой талант снайпера - тетереву с пары сотен метров в глаз попадал бывало.       И шла бы моя жизнь обычной колеей, если бы не один случай. Мы натолкнулись на медведицу с медвежатами. Само по себе событие не слишком-то и редкое, но тут наложилось еще и то, что не сразу заметили их приближение из-за пальбы идиотов туристов по орлану. В таком грохоте был не мудрено и оркестр подпустить к себе на пять шагов. Как бы им ни говорили и ни упрашивали - но те были себе на уме. Как же - опытные вояки, из самого комитета. Да только это вам не в городе шпанье и урок гонять. Животные пренебреженья к себе не терпят. Так и вышло. Приближавшийся рев заставил оголтелых прекратить палить и начать пачкать портки. Когда же из-за пригорка неподалеку выскочила взлохмаченная бурая, то они от страха выдали нестройный залп и понеслись сломя голову назад по тропе. Само собой, они и не попали в такую мишень. Зато сами могли превратиться в неплохой обед. Отцу пришлось прикрывать этих горе охотников. Хоть опыт и знания были, но завалить такую машину смерти в одиночку и остаться целым - великая удача. Но и она не бывает вечной. Тут как ни импровизируй, но без подготовленного места, приманки и ловушек ты как с "пугачом" против танка. В два ружья мы все же справились с косолапой, но вот ногу отцу она подрать успела изрядно - тут не походишь. Да еще и эти "охотнички" настолько испугались, что добежав до своей калымаги заскочили в кабину и кузов и свинтили, не дождавшись нас. А до ближайшего поселения топать километра полтораста. Рану пришлось обработать на месте из подножных средств, но идти по лесам это вам не по ровной дороге. Пришлось делать волокушу и тащить. Еще и у батьки началось заражение, к ночи вовсе поднялась температура. Но как будто этого было мало, на утро за нами шел опасный такой хвост из серых теней. Волки. И наверняка голодные. От Петро наверняка несло кровью, а я не кажусь таким большим и опасным, чтобы отвадить целую стаю, даже не самую большую. Патроны приходилось беречь, но пару раз до обеда пришлось пальнуть в наглых тварей. Проходило время, и инстинкты снова гнали их вперед. Я решил дождаться, когда смогу бить наверняка в упор, а не в прячущихся за стволами хищников.       До вечера преследователи от нас не отставали, одно только радовало - отец стал спать более спокойно и температура стала сходить на нет. Переборол таки заразу. Ночью он даже пришел в себя и смог самостоятельно поесть, что только укрепит его. Не зря же я разделал тушу медведицы на полезные запчасти - шкуру, сало, мясо, жилы. Голову и лапы отрезал и сложил отдельно. В шкуру с обмазанной жировой прослойкой и был завернут отец. Остальное шло на обработку ран и похлебку. Не зря он меня учил своей науке - пригодилось. Но спокойной ночи у нас не вышло, костры и пахучая травка не помогли. И вот первый зверь решился прыгнуть через ослабевающий огонь. Его встретил выстрел в голову. Это остудило хищников, но не надолго. Если по-началу удавалось справляться с одиночками, то когда прыгнули сразу трое, потеха пошла по более высоким ставкам. Одного так же удалось уложить сразу. Но кинувшегося второго пришлось сбивать ногой в прыжке. От силы удара и веса летящей туши меня повалило набок, но даже из такого положения я смог выстрелить второй раз по столь близко подобравшейся цели. Пока я оглядывался в поисках последнего, услышал позади себя рычание. Обернувшись, я чуть не поседел - третий волчара пытался разодрать шкуру, в которую был завернут отец. Не знаю, что тогда щелкнуло в моем мозгу, но жар пронесся по моему телу обжигающей волной. В голове будто взорвались звезды и этот поток ударил в глаза. Не в силах терпеть эту боль, я выплеснул ее на того, кто заслуживал этого - на волка. Выкинув вперед руку с желанием ударить зверя, я не увидел никакого результата, так как боль ослепила меня. Зато жалобный всхлип-взвой я услышал отчетливо. Затем недалекий треск и тишина. Проморгавшись, я смог увидеть тушу волка под деревом в восьми шагах от нас. Неестественно вывернутая спина говорила о переломе позвоночника. Хотя не только, иначе бы он лежал и поскуливал, а не сдох так резко. Посмотрев на отца, я встретился с его внимательным взглядом, смотрящим на меня. Он видел. Я понял, что он видел то, что произошло с тем волком. Я сам не знаю, что сделал, но это точно не из разряда природных умений человека. Даже не притронувшись я смог отшвырнуть зверя очень далеко. Других волков в округе не осталось - либо я перебил почти всех, либо они решили поискать более слабую добычу, что не будет так смертельно огрызаться.       Как будто сговорившись, мы не поднимали темы происшествия этой ночи до самого дома. В поселке выяснилось, что туристы-чекисты прилетели туда на всех парах и рассказывали сказки, что на них напала целая стая бешеных медведей голов в десять. Они насилу отбились, а вот лесник с мальчонкой так и сгинули в пасти диких животных. Народ знающий понял, что все враки, но вот даже один хищник мог завалить взрослого крепкого человека, что уж говорить про ребенка. Так что за нас переживал и уже хотели оплакивать. Возвращение же дало новых сплетен и пересудов для честного народа и простых жителей. Удалось распродать кое-что из трофеев, включая пару лап медведицы, взамен же приобрели лекарств и кое-что из овощей. До нашей "берлоги" от поселка путь был уже близкий и там можно было отлежаться, прийти в себя и обсудить происшествие.       Я боялся реакции отца и того, что он может прогнать меня, хотя и надеялся на благополучный исход. Батя меня приятно удивил - он отнесся к моим силам философски - "все, что не убивает - делает сильнее". Нам оставалось только сделать так, чтобы сила не стала слабостью. Я должен был учиться контролировать то, что делаю и при этом не попадаться на глаза прочим людям. "Лихих и юродивых в нашем крае хватает", да еще и ходили слухи про то, что комитетчики интересуются всякими экстрасенсами и "магами", вроде как директива была от самого товарища Берии. Вот только никто таких необычных людей потом не видел. Не хотелось бы также пропасть. Так и повелось - я ходил в тайгу вместе с отцом и тренировался "толкать" различные вещи. В итоге открылось то, что я мог отталкивать довольно тяжелые предметы. Даже стволы десятилетних деревьев валились, если я делал усилие. Но однажды удалось не просто "толкнуть", а схватить падающую ветку кедра. Долго удержать ее не получилось, в глазах все стало расплываться от усилий и казалось, что я пытаюсь ухватиться за скользкую ледышку.       Уже годам к пятнадцати я уверенно применял свои способности на охоте. Но поползли нехорошие шепотки в городе про то, что у немчуры появился новый фюрер. Пока что он грозился и Франции и лимонникам, но вряд ли такой поход минет нас. Война. Вот что витало в городе. И это у нас в Сибири, а что тогда творилось в столице? Отец обучал меня не только стрельбе, но и ножевому и кулачному бою, хотя специалистом не был, зато имел богатую практику. Отбиться от неумехи сил хватит, а вот потом "хватай винтовку или колышек и шугай его по темечку". Что же касается самой службы, то речи о том, чтобы отсидеться в лесах и речи не шло - "не по мужски это - за юбку родительскую прятаться и ждать, пока за тебя сделают работу другие".       А еще через год вместо привычной передачи, под которую мы делали зарядку, раздался голос Молотова:"Внимание, говорит Москва! Передаем важное правительственное сообщение! Граждане и гражданки Советского Союза, сегодня, в четыре часа утра, без всякого объявления войны германские вооруженные силы атаковали границы Советского Союза! Началась Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков! Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!"       Сборы были недолгими, как и прощание. Я пошел по распределению сначала в "учебку", а затем в сухопутные войска снайпером. И не удивительно с моими-то навыками. Куда отправился отец я не знал. Письма не доходили и первые месяцы царила жуткая неразбериха. Все думали лишь о том, как убить побольше врагов и не сгинуть самим. Пораженческих настроений, несмотря на отступление и сдвижение фронта к Москве, не было. На весь батальон три паникера-нытика и те быстро остудились после пары суток на "губе". А затем их пристроили куда к обеспеченцам - патроны и обеды разносить. Ну да - кто ж таким теперь винтовку доверит. Хотя и каждый человек был на счету.       Воспоминаний о первых столкновениях почти не осталось - убивать людей оказалось немногим тяжелее, чем бить зверье в лесу. Главное только настрой, а он у нас был отменный после накачки от полковника и особиста. А дальше - все как в затяжном походе, только стрельбы много. Всюду грязь, кровь, крики раненных, трупы... Тех, кто много бахвалился либо увезли в крытых грузовиках, либо перевоспитались и стали осторожнее. Равнодушных не осталось. Мы видели нашу землю и деревеньки, что оказались под пятой фашистов. Сказать, что после такого хотелось их рвать голыми руками, значит ничего не сказать. И после такого они считают себя истинными цивилизованными людьми?! Арийцы?! Да мрази они, хуже животных. Ни один хищник не будет драть живую добычу из одного чувства удовольствия. А они явно получали наслаждение от пыток. К сорок второму году раненых фашистов, если они не были офицерами или языками, уже не брали.       Особенно мне удалось отличиться в последнем. Имея уже больше сотни "ходок" за фронт в составе отряда разведки, я часто прикрывал своих от преследования и облав. Благодаря нашим усилиям не один раз менялся расклад сил в прикомандированных частях и противостоянии. Вскоре заслужил награды "Снайпер" и "За боевые заслуги". На руки не получал - хранились в штабе, а вот "корочки" и оповещение мне показывали. Наш геройский отряд весь был в заслугах, да и рядовых уже не было - даже у меня в мои невеликие восемнадцать лет уже появились лейтенантские звезды. Сорок третий. Переподготовка, усиление, сокращенные курсы комсостава и снова в бой. Бои все дальше сдвигались к нашим старым границам. Появились устойчивые слухи про "особый отряд ставки". Их еще называли "кровавая рота". Говорили, что они как заговоренные шатались по тылам немчуры, выбивая их запасы, тыловое обеспечение и боеприпасы. А потом невредимые возвращались к нам. Довелось один раз сопровождать их выход через границу. Странные они все были. Внешне вроде обычный советский солдат, но вот глаза. Очень необычные, они как будто сияли изнутри. Такого встретишь - ни за что не перепутаешь с прочими. Столько внутренней силы в них было, что ты уже не смотришь на стать и погоны.       Так вот, во время того сопровождения мой отряд выделили, чтобы мы "пошумели" в стороне. Для связи придали одного из "особых". У меня в их присутствии сердце аж заходилось в тревоге и не зря, как оказалось. Пошумели мы на славу, подорвали склад и пять единиц техники. Вот только уйти нам в наглую уже не дали. То ли мы перестарались, то ли это было в планах противника, но за нами увязалась погоня из пришедшего подкрепления. Самыми опасными стали две мотоциклетки. Они разъезжали по дороге вдоль лесопосадки и стреляли из пулеметов, не давая скрыться от спешащей пешеходной погони. Я отстреливался в это время в арьергарде и послал своим сигнал, что продержу их еще минут десять, потом либо на прорыв, либо... И вот когда наш командир уже собирался скомандовать что-то к нему подкатился приданный "красный" и начал шептать. Капитан ему только махнул рукой, мол делай как знаешь. И вот тут мы поняли, почему их так называют, этот боец встал, вот под каской у него что-то сверкнуло и один из тарантасов на дороге внезапно вспух языками пламени и взорвался. Горящий взгляд перешел на второй транспорт с пулеметом - тот занялся слабее, но фашистам хватило, чтобы с криками вывалиться и начать стряхивать огонь с формы. Вопросов мы задавать не стали - обстановка не та. Добили врагов, взяли трофейное оружие и помчали к своим. Этого колдуна пришлось также тащить на себе. Его лицо заливала кровь, текущая из глаз и ушей, да и сам он видимо отрубился. В части его у нас приняли медики, а потом нас "принял" у себя особист. На двое суток. Мы уяснили, что тогда мы видели секретное оружие командования - тех самых колдунов, что собирали и тренировали под личным протекторатом Берии в НКВД. И тут же об этом забыли, как и обо всем, что связано с этими "особыми" отрядами.       А я понял, что не один такой на свете. А еще - что не хочу проходить через то же, что и они. Потому что кроме силы в их глазах было и еще одно отличие - пустота и полное безразличие. Только на войне они оживали, применяя свои способности и устраивая кровавые бани врагу. Селяне, что видели их в деле на освобожденных затем территориях только вздрагивали и бледнели. Одна девочка вообще имела седой окрас волос и вздрагивала, если видела огонь от спичек или зажигалок в руках солдат. Даже знать не хочу, что они могли видеть.       Тем временем обстановка на фронте все больше склонялась в нашу сторону. Даже отозванная с британских островов группа "Вундер Люте" не смогла помочь Вермахту. Спохватившиеся американцы стали предлагать союзникам направо и налево свою помощь людьми и средствами, вот только никто не забыл их высокомерные отказы в первые годы войны. Даже Франция отправляла этих доброхотов на другой берег Рейна. Самое ожидаемое событие прошло для меня как-то буднично - на очередном задании под Берлином в декабре сорок четвертого. По возвращении в полк нас встретили сильными объятиями и хмельными криками "ПОБЕДА!". О, да. Люди вели себя как шальные. Мы радовались всему - небу, солнцу, товарищам, еде, траве. И ведь ни капли алкоголя, да даже заядлые курильщики не сразу смогли дотянуться до махорки. А уже через пару дней возвращаясь в очередном эшелоне на родину я испытывал лишь сильную усталость и желание увидеть отца. Только бы с ним ничего не случилось. А еще захотелось в тайгу. Туда, где не будет этих картин, что въелись в глаза. Этого запах пороха и крови. Запекшихся ран на руках и лице. Пропахшей потом гимнастерки.       Я получил все письма от отца уже по прибытии в Москву. Он оказывается участвовал в обороне столицы, а затем был переведен сначала в партизанский отряд, а затем вернулся к Уралу, получив легкое ранение в бедро. Сейчас же он ждал только меня у нас дома. Его письма заканчивались почти одинаково: "Я жду тебя, сынку. Возвращайся домой." Мне стало даже как-то стыдно, я-то писать перестал еще с момента битвы на украинских степях. Жар войны слишком сильно тогда впитался в меня, чтобы за чередой перестрелок, погонь и диверсий вспоминать еще о чем-то. Домашний покой и уют казались иллюзией и мечтой, к которой мы все тогда стремились.       И я никогда не забуду тот миг, когда шел по тропинке к нашей избе и слышал оттуда стук. Явно Батя правит что-то обухом топора. Такой знакомый звук из почти позабытого детства. Мне думалось, что вся моя жизнь будет поделена на ту, что была "до" и "после" Великой Отечественной Войны.       Мы тогда долго сидели. Говорили мало, в основном смотрели в глаза друг другу и осознавали. Что вот теперь уж мы вместе до самого конца. Отец и сын. Мы тогда остро чувствовали связь друг с другом. А затем по старой привычке собрались и ушли в тайгу на пару месяцев. Тогда я еще не знал, что отсчет окончания жизни простого парня Ярослава Вранова уже начат и выйдет чуть больше, чем через год.       Возвращаясь от проводов очередных заезжих туристов я подходил к тихому дому. Первое, что насторожило - неестественная тишина в темную пору. Второе - отсутствие света лампы в окне. Я приготовил на всякий случай ружье, но шаг ускорил - мало ли, что у бати могло случиться с его ногой?       Но все оказалось гораздо хуже. Войдя, я получил жесткий удар по голени, бросивший меня на колени. Следом у меня выбили оружие из рук и стали бить ногами. Уже изрядно отметеленного и окровавленного меня притащили под руки на кухню. Там важно восседал какой-то поганый прыщ в форме "нгб-шника". Сквозь капавшую со лба на глаза кровь я смог разглядеть открывшуюся картину. Кроме того урода, в комнате было еще человек пять, не считая тех двоих, что держали меня.       - Это он? - с нотками пренебрежения "через губу" обратился Прыщ к другому человеку, что стоял рядом с ним. Тот повернул лицо от лампы и взглянул на меня. СВОЛОЧЬ! Урод! Это же наш взводный! Картинка сложилась - я однажды спас ему жизнь тем, что оттолкнул с пути автоматной очереди своей силой. Сколько он мне тогда клялся в дружбе на век и молчании до гроба. Видимо, забыл упомянуть, до чьего гроба.       - Да, он. Ворон. Наш снайпер. Он при мне вытворял все эти штуки, - и даже глаза не отвел, паскудник.       - Что ж тогда наш дорогой хозяин обманывал нас?! А? Решил идти против Советской Власти, предатель?! - в ответ на эту речь из угла вынесли тело отца. Тот выглядел еще хуже, чем я. Один глаз заплыл, рубаха вся со следами кровавых разводов, ноги перебиты так, что тот даже сидеть не мог нормально - просто висел на руках конвоиров. Прыщ встал, подошел к бате и запрокинул его голову за волосы. - За чинение препятствий, ложь и антисоветскую деятельность своей властью я приговариваю тебя к расстрелу! - и в замедленной съемке я видел, как выхватывается из кобуры пистолет, наводится в спину моему отцу и раздается выстрел.       Не помню, когда успел откинуть бугаев, державших мне руки. Помню только, что одновременно с выстрелом у Прыща изменился взгляд на испуганный, и он поворачивал руку с оружием в мою сторону. Я не знаю, что делали все остальные его люди. Я думал лишь об одном. Оборвалась та нить, что всегда вела меня вперед. По моей вине погиб тот, кто вырастил меня и подарил тепло родительской любви. С криком от моего тела пошел импульс, что буквально расплескал всех чужаков по хате. Больше они не вставали. Мне было наплевать. Я приподнялся и пополз вперед к нему. Я обнял тело родного человека и держал его, покачиваясь. Уговаривал не уходить и не бросать меня. Всю войну я шагал через смерть только с одной мыслью - я не один. Где-то там есть тот, кто меня ждет. Тот кого я защищаю и ради кого это все могу пережить. Чтобы он мог гордиться мной. А теперь его нет. И не будет. Из-за меня.       Вбежавших солдат с оружием вымело обратно на улицу под моим взглядом. Снаружи раздались крики боли, хруст костей и мат. Прозвучали выстрелы. Я ненадолго смог сбросить оковы своего горя. Они еще тут. Предатели. Я ради них сражался, а теперь они по своим меркантильным причинам разрушили мою жизнь. Не прощу. Заберу их всех с собой. Уже приподнимаясь, я был остановлен подергиванием рукава. Отец! Он был еще жив. Что-то пытался сказать. Я снова сел и приподнял его голову, чтобы услышать тяжелый шепот. "Уходи. Живи. Туда, где я спрятал твою колыбель. Ты найдешь. Уходи..."       Я не мог отбросить то, что он мне говорил. Как бы я не хотел убить всех тех сволочей, но последняя воля отца была свята. Я выбил толчком дверь с противоположной от входа стороны. Ярость придала мне сил, раньше бы я и от половины подобных художеств свалился бы. А сейчас ничего - еще и бежать смог. И чем дальше я бежал, тем сильнее в груди нарастал жар, что тянул меня куда-то вперед. Словно показывал верное направление. Это оно. Я чувствовал. Мое наследие. Я смог ненадолго оторваться от преследователей, все же для меня эти леса - дом родной, а они тут чужаки. Будучи уже рядом со своей целью я ослабил бдительность, да и усталость с ранами навалилась, вот и не заметил предательского корня под ногой.       Предгорья Байкала. Текущий момент.       Я очнулся от шума и шуршания листвы. А еще от набата в голове. Я почувствовал что близок к цели. И к своей смерти от рук преследователей. Вытянув руку, я нащупал гладкую теплую поверхность. Невероятно чужеродную в такой местности. Подняв голову, я смог различить какое-то сияние перед собой, пробивающееся из-под мха и листьев. Что-то говорило мне, что это ОНО. То самое, что я ищу. Я лихорадочно стал счищать с белоснежной чуждой окружающей тайге поверхности все наносное. И вот уже через пару минут передо мной предстал тот самый большой цилиндр, прямо как в рассказе отца. А напротив моего лица образовался подсвеченный разноцветными огоньками контур ладони правой руки. Я понял, что нужно делать и прислонил свою пятерню к поверхности. Несколько мгновений ничего не происходило, затем вместо радуги контур загорелся сначала серебристым, а затем ярко-синим цветом. Я попытался убрать руку, но у меня ничего не вышло. Я даже упер ногу в аппарат, но и тогда не пересилил необычную машину. Моя рука будто вросла в нее.       За всеми этими делами я забыл про преследователей, вот только они про меня помнили.       - Он тут! Сюда! - внезапный крик за моей спиной заставил обернуться. Чуть выше меня над оврагом стоял солдат с винтовкой и целился в меня. - Только рыпнись, падла, и получишь лишнюю дырку в голове!       И не собирался. Я сосредоточился, глаза резануло болью, а боец отлетел от края оврага куда-то назад. Крик затих очень быстро - недалеко же он улетел. А вот щелчек передо мной побудил развернуться обратно. Из поверхности цилиндра в мою ладонь выпал странный полупрозрачный кристалл. От энергии, что чувствовалась в этом маленьком необычном камушке волосы вставали даже на затылке. Я почувствовал, что поток этой силы обволакивает меня. Я будто погружался в теплую ванну. В голове раздавался голос, в котором я никак не мог разобрать слова. Только общие интонации. Они успокаивали меня. Обещали тишину и покой. Я не смог долго сопротивляться этому и погрузился в блаженную темноту.       "Приветствую тебя, дитя Пятой Волны. Теперь ты сможешь закончить свое обучение и приступить к задаче, что была возложена на тебя, а также на твоих братьев и сестер. Приветствую тебя, Катор Кель." - а затем во тьме стали появляться образы...       Взгляд со стороны.       Странная темно-синяя субстанция, исходящая из кристалла в руках юноши полностью обволокла его фигуру и затвердела, как будто вплавив человека в цветную глыбу льда. К этому моменту к оврагу сбежали прочие солдаты. По дороге они видели насаженное на сук тело одного из своих. Не вдаваясь в рассуждения они открыли огонь по непонятной чертовщине, но все их попытке были тщетны. А затем всю местность в радиусе километра поглотил взрыв. От неизвестного аппарата и людей не осталось ничего кроме выжженой земли. Никто не заметил, как из эпицентра взрыва вылетел непонятный предмет темно синего цвета, сливающийся с ночным небом и рухнул в ровную гладь озера. Бригада зачистки скроет все следы происшествия в избе лесника Петро. Он и его сын Ярослав будут считаться погибшими при падении метеорита.       Несколькими часами позже. Кабинет Министра внутренних дел СССР Л.П. Берии.       - И какого черта я узнаю об этом только сейчас?! - мужчина поправил пенсне и вновь уставился немигающим тяжелым взглядом в докладчика. - Я тебя спрашиваю, Богдан, что за херня происходит на местах?! Мало я вас гонял? Такой кадр упустили. А ведь тут не просто случайные всплески - полноценный контроль был по заявкам. А мы - именно мы, и не морщься, скотина - его просрали. Почему не было доклада наверх своевременного? Почему те, кто должен был заняться разработкой психопрофиля и биографии ничего не знали и не получили соответствующих указаний?!       - Товарищ мини...       - Замолчи, Богдан. И так тошно. Мы за время этой долбанной мясорубки в сорок четвертом потеряли больше половины отряда "особых". Откуда мы возьмем новый набор, если от нас как от чумы все бегать будут? Нам нужны преданные и компетентные люди, а не безмозглые болваны. Значит так, этот дурак сгинул и черт с ним. Отправь туда чистильщиков и поезжай сам - лично руководить будешь. Официальная версия - метеорит, извержение, сам придумаешь на месте. Разверни поиски. Лозунг - спасательная операция и поиск пострадавших. Под шумок почистишь местный аппарат, а то зажрались они там, как я посмотрю. Небось всю войну отсиделись там за горами, крысы тыловые, а теперь вон повылазили, просо нам портить. Жду тебя тут с докладом через две недели. Заодно подумай над изменением и разделением министерства. Не в ту сторону что-то ветер стал дуть в последние годы, как страсти войны утихать стали. И мне это не нравится. Ладно, иди. И позови ко мне Меркулова...