Я проснулась...
2 августа 2016 г. в 06:12
Я проснулась во второй раз уже дома, в своей кровати, с головой, всё ещё затуманенной морфием, что доктор мне вколол, несмотря на все мои протесты. Я умирала от жажды, а воды поблизости как назло не было.
Когда я открыла глаза в первый раз, Генрих легонько похлопывал меня по щекам, приводя в сознание. Тело Йозефа с переднего сиденья куда-то исчезло, и я вовсе не хотела знать, куда. Я едва могла вспомнить дорогу домой, потому что продолжала время от времени проваливаться в забытьё. В предрассветной мгле, до прихода нашей горничной Магды, Генрих отнёс меня наверх в нашу спальню и переодел меня в ночную сорочку, инструктируя меня по поводу того, что я должна была сказать доктору, когда он придёт. Кровь пульсировала у меня в висках, вызывая жуткую головную боль, но я всё же смогла кивнуть.
- Просто небольшое сотрясение. Удар пришёлся на височную область, вот здесь, - заключил доктор, проверив мои зрачки и рефлексы и задав несколько вопросов, на которые я сумела пробормотать что-то невнятное в ответ. - Вам повезло, что вы шею себе не сломали!
- Это наш пёс, он вырос таким здоровым, и постоянно бросается нам под ноги каждый раз, как мы спускаемся по лестнице, - сказал Генрих. - Она была сонная и не заметила его, вот и упала.
Доктор поцокал языком несколько раз и покачал головой. Я снова закрыла глаза, желая чтобы эти нескончаемые сутки закончились, и все бы наконец оставили меня в покое. Врач обсудил с Генрихом, какому режиму я должна была следовать хотя бы на протяжении нескольких последующих дней, вколол мне морфий и ушёл. Генриху тоже пора было идти на работу, и я с облегчением закрыла глаза, когда он поцеловал меня в лоб и закрыл за собой дверь.
Морфий погрузил меня в глубокий, и хотя бы частично безболезненный сон на несколько часов, но из-за него же я проснулась с такой дикой жаждой, будто у меня ни капли во рту не было в течение нескольких дней. Стакана мне никто рядом не оставил, и похоже было, что за водой мне придётся вставать самой. Магда скорее всего либо убиралась внизу, либо была занята готовкой на кухне (я толком не знала, сколько сейчас было времени), а поэтому шанс, что она меня услышала бы из спальни был крайне невелик.
Стараясь пересилить головокружение и тошноту - доктор предупредил, что эти симптомы не пройдут по крайней мере пару недель - я кое-как надела халат, предусмотрительно оставленный Генрихом на кровати, и открыла дверь спальни. К моему большому удивлению я услышала голос нашей горничной из гостиной; говорила она куда громче, чем обычно, явно с кем-то споря.
- Уверяю вас, фрау Фридманн в полном порядке, ей ничего не угрожает, ей просто нужен покой и отдых. Доктор забрал бы её в больницу, если бы это было что-то серьёзное.
- Может, этот ваш доктор ничего не смыслит в подобных вещах! Давайте я вызову ей хорошего врача, из состава СС!
Мои пальцы невольно стиснули ручку двери. Этот голос я узнала бы из миллиона. Пусть я и с трудом стояла на ногах, но я тем не менее решительно распахнула дверь и вышла на верхнюю ступень.
- Какого чёрта вы забыли в моём доме?
Я не могла говорить так громко, как хотелось бы из-за пульсирующей боли в голове, но Группенфюрер Кальтенбруннер всё равно меня услышал. Он поднял голову к лестнице, на которой я стояла и шагнул было мне навстречу, но я вытянула перед собой руку, останавливая его жестом. - Стойте, где стоите, а не то полицию вызову.
Хорошо же я это придумала, угрожать шефу Гестапо обычной полицией; но, думаю, это был тон моего голоса, что заставил его остановиться.
- Я только пришёл извиниться.
Он смотрел на меня с почти умоляющим видом на лице. Было странно слышать, каким мягким мог быть его голос, когда он этого хотел. Я по-прежнему молчала, и он повернулся к Магде.
- Вы не оставите нас на пару минут?
Девушка повернулась ко мне в ожидании моей реакции. Я махнула головой в сторону кухни, отпуская её, и тут же об этом пожалела: снова закружилась голова, и я наверняка упала бы, если бы вовремя не схватилась за перила. Доктор Кальтенбруннер снова сделал шаг вперёд, но я опять вытянула перед собой руку.
- Я же сказала, оставайтесь на месте!
- Я просто хотел помочь.
- Убирайтесь вон из моего дома. Не хочу вас видеть.
Полагаю, совет доктора соблюдать хотя бы частичный постельный режим имел под собой весьма веские основания, в чём я всё больше убеждалась. Головокружение не проходило, и я решила на всякий случай опуститься на верхнюю ступень. Он продолжал наблюдать со мной с первого этажа, но на этот раз не сдвинулся с места. У меня уже начало жечь лёгкие от побочного эффекта морфия, и я подумала, что точно снова потеряю сознание, если срочно не раздобуду себе воды.
- Вам нехорошо? - Доктор Кальтенбруннер спросил с беспокойством в голосе. - Вы очень бледная. Может, принести вам воды?
"Да, принести! Я из-за этого вообще-то и встала с кровати!"
Меньше всего мне хотелось его о чём-то просить, но в моей ситуации это был практически вопрос жизни и смерти.
- Да. И похолоднее.
Он быстро исчез в направлении кухни и вернулся меньше чем через минуту со стаканом воды в руке.
"Нашёл-таки способ ко мне подобраться," подумала я, осторожно забирая стакан из его рук, стараясь не коснуться его пальцев. Повезло ему, что я хотела пить, как умирающий человек посреди пустыни, иначе точно бы выплеснула ему это воду прямо в лицо. Но я выпила всё до дна и прижала холодное стекло ко лбу, надеясь, что оно хоть немного облегчит головную боль. Как приятно... Я закрыла глаза, слишком уставшая, чтобы ругаться со стоящим рядом нарушителем моего покоя.
- Аннализа.
Второй раз он назвал меня по имени. Меня это почему-то задело. Это прозвучало слишком неофициально, слишком интимно. Только мой муж мог звать меня по имени, а он не был моим мужем. Он не имел права звать меня "Аннализой," как не имел права приходить в мой дом и лезть в моё личное пространство.
- Подите вон.
- Я сейчас же уйду. Я только хотел сказать, как глубоко я сожалею обо всём, что случилось вчера. Это дело, что у них было на вас, и радио с вашими отпечатками, это всё так разозлило меня, что я не думал, что делаю. Я думал, что вы и вправду были связаны с этими преступниками, и что вы лгали мне всё это время, что предали моё доверие, и это очень больно меня задело. Вот и я захотел причинить вам такую же боль, чтобы и вы почувствовали то же, что чувствовал я. Конечно же, это не в коей мере не оправдывает ни один из моих поступков, но я всё же хотел объясниться вам, почему я это сделал.
- Да? И как, интересно, вы объясните то, что вы чуть не изнасиловали меня перед другим мужчиной, когда все обвинения уже были сняты?!
Я вдруг испытала такой прилив гнева, что единственное, почему я не запустила пустой бокал ему в голову, была моя ужасная слабость. Группенфюрер Кальтенбруннер молчал какое-то время, видимо, подыскивая правильные слова.
- Я всё ещё злился на вас. И к тому же, вы меня поцеловали перед этим...
- Я поцеловала вас только потому, что вы держали чёртов кинжал у моего горла! Это был единственный способ хоть как-то вывести вас из вашего гестаповского состояния! Или вы и вправду решили, что все допрашиваемые только и мечтают о том, чтобы целоваться со своими дознавателями?!
- Нет. Я просто думал, что я вам нравлюсь, вот и всё.
Я уставилась на него, думая, что ослышалась. Он сидел на пару ступеней ниже меня и смотрел на меня самыми честнейшими, наивными глазами, какие я только видела. Это что, действительно был тот же самый человек, который наставил на меня пистолет всего несколько часов тому назад? Тот выглядел как типичный гестаповец; этот больше напоминал провинившегося щенка с большими виноватыми глазами. Надо было сказать ему, что никогда он мне не нравился и никогда не понравится, что он был больным, извращённым садистом, и что пусть оставит меня уже в покое и никогда больше не показывается мне на глаза. Я уже было открыла рот, но вместо заготовленной речи почему-то произнесла следующее:
- Даже если так когда-то и было, вы сами всё взяли и испортили.
Может, это вода оказала на меня такое действие, но у меня вдруг нашлось достаточно сил, чтобы высказать лидеру австрийских СС всё, что я о нём думала:
- И как я могла быть такой дурой? Мне столько раз говорили о всех тех вещах, что вы вытворяете, а я вот упорно отказывалась верить, так всегда вас защищала перед другими, слепо отрицала все слухи, глаза закрывала на все намёки, и всё ради чего? Чтобы вы вот так мне отплатили?!
- Аннализа...
- Хватит меня так называть, я вам не одна из ваших подружек!
- Вы совершенно правы. Я прошу прощения, фрау Фридманн. - Он покорно опустил голову. - Я просто хотел, чтобы вы знали, что я безумно сожалею обо всём, что я сделал. Мне никогда в жизни не было так совестно за свои поступки. Из всех женщин, что я когда-либо знал, вы заслуживаете самого высокого уважения и почтения, и я никогда не должен был опуститься до подобной низости. Моим действиям нет никакого оправдания и прощения. Я понимаю, как вы должно быть меня сейчас презираете, и я более чем этого заслуживаю.
Он помолчал какое-то время, видимо, ожидая от меня какой-нибудь реакции, но мне нечего было ему сказать. Он вздохнул, посмотрел на пол и затем снова на меня.
- Я знаю, что вы скорее всего никогда больше не захотите меня видеть, и я с уважением отнесусь к вашему желанию и никогда больше вас не побеспокою. Но если бы был хотя бы малейший шанс вернуть вашу дружбу, я бы сделал для этого всё возможное.
"Всё возможное, он сказал?" На секунду я осознала, что у меня было преимущество над самим лидером австрийских СС, а такой случай выпадает раз в миллион лет. Я опустила стакан на пол рядом с собой и скрестила руки на груди.
- Есть что-то, что вы можете сделать. Не обещаю, что я вас за это прощу, но хотя бы буду изображать вежливую улыбку, если нам доведётся встретиться снова.
Надежда мгновенно осветила его лицо.
- Всё, что угодно, только скажите, и я обещаю вам это сделать.
Я помедлила немного, думая, а стоило ли действительно его об этом просить. Теперь, когда я из личного опыта знала, как быстро он мог превратиться из очаровательного офицера с безупречными манерами в аморального садиста, я не знала, а не спровоцирует ли моя просьба одну из таких перемен. И всё же я решила попытаться.
- Освободите Адама из тюрьмы. Он не какой-то закоренелый преступник-рецидивист, а всего лишь обычный молодой человек, связавшийся не с теми людьми. А я лично вам гарантирую, что он сядет на первый же поезд до Швейцарии, вернётся в Нью-Йорк, и вы никогда больше о нём не услышите.
Группенфюрер Кальтенбруннер слегка нахмурился.
- Обычно я не даю никаких поблажек врагам Рейха, неважно насколько серьёзны их преступления. Только ради вас я бы сделал это одно исключение, но к сожалению, это не в моих силах. Мне подчиняется австрийское Гестапо, не немецкое. Это мюллеровские владения, и я боюсь, что ничего здесь не решаю.
Я знала, что он не лгал, но должен же был быть способ вытащить Адама живым.
- А что, если вы посоветуете ему перевести Адама на территорию Австрии? Он же политический преступник, верно? Так почему не послать его в самый страшный лагерь для политических преступников, находящийся под вашим непосредственным наблюдением?
- Маутхаузен?
- Да. Оттуда же вы сможете его освободить?
Он смотрел на меня какое-то время с задумчивым видом.
- Полагаю, что да, - наконец промолвил он, а затем добавил, - да какое вам вообще дело до того, что станется с этим евреем?
- Мне есть дело до всех моих друзей, пока они не наделают кучу глупостей. Но даже тогда я всегда даю им шанс исправиться.
Это должно было прозвучать укоризненно, но он всё равно заулыбался мне, поняв, что я имела в виду не только Адама, но и его.
- Если Мюллер согласится перевести его в Маутхаузен, я сразу же подпишу бумаги о его освобождении. Естественно, ему придётся немедленно покинуть территорию Рейха.
- Естественно.
- Мы снова друзья? - спросил он после паузы.
- Нет, но я ненавижу вас уже чуть меньше.
- И то хорошо. - Он, похоже, и на такое не надеялся, а потому даже не скрывал своей радости. - Разрешите пожать вам руку, прежде чем я уйду?
Я помедлила, но затем всё же протянула ему свою ладонь.
- Не слишком-то обольщайтесь, и в будущем на большее, чем подобное рукопожатие, не рассчитывайте.
- Даже на мой день рождения меня не обнимете?
- И не мечтайте.
Он рассмеялся, но снова протянул ко мне руки, как только я попыталась подняться и снова едва не упала.
- Может, уложить вас в постель?
- Нет!
- Нет, нет, вы меня неправильно поняли, я ничего такого не имел в виду, просто вы едва на ногах держитесь, вот я и подумал...
- Да я всё поняла, - я не смогла удержаться от смеха от всех его извинений и испуганного вида. - Я имела в виду, что нет, мне не нужна помощь, я и сама дойду. Идите уже!
- До свидания, фрау Фридманн!
- Прощайте.
Он спустился вниз по лестнице и отдал мне честь, по-прежнему улыбаясь. Как только дверь за ним закрылась, Магда показалась из кухни и взглянула на меня широко открытыми глазами.
- Кто это был такой, фрау Фридманн?
Я пожала плечами, качая головой.
- Величайшая загадка, которую я когда-либо встречала.