Девушка из Берлина: Любовница Группенфюрера

Берлин, 27 Мая 1942 Я слушала Бетховена, одновременно пытаясь сконцентрироваться на книге, которую читала. Неделя прошла с событий той страшной ночи, и классическая музыка и чтение помогали мне хоть немного отвлечься от того, чтобы снова и снова проигрывать их в уме. Я была пособником в убийстве, совершённом моим мужем. Я находилась в сантиметрах от Йозефа, когда он расстался с жизнью. Его кровь была также и на моих руках, несмотря на все аргументы Генриха о том, что у нас не было выбора. Я невольно задумалась о моём брате и о том, как он тоже покончил с собой, потому что у него не было выбора. Похоже, что ни у кого в Рейхе его больше не было; мы все жили по закону джунглей - убей или умри. Мягкий стук в дверь отвлёк меня от моих мыслей. Это была Магда. - Простите, фрау Фридманн. Ланч готов. Обе мои собаки, что везде следовали за мной в эти дни - моя верная овчарка Рольф и уже совсем старый Мило - мгновенно подняли головы при слове "ланч." - Спасибо, Магда. Ганс ещё не приехал забрать еду для герра Фридманна? - Ещё нет. - А знаешь что? Мне сегодня уже лучше, и я, по правде говоря, не могу больше сидеть дома без дела. Заверни-ка ланч для герра Фридманна как ты обычно это делаешь, а я сама отвезу его ему на работу. Скажи только, когда Ганс приедет, ладно? - Конечно, фрау Фридманн. - Спасибо. Водитель Генриха постучал в дверь ровно в одиннадцать тридцать. Пунктуальность была одной из его отличительных черт, и я знала, как мой муж ценил это в нём. Ганс отнёсся с явным неодобрением к моему решению покинуть дом без разрешения врача, но, зная, какой упрямой я была, только вздохнул и помог мне сесть в машину. Когда же мы подъехали к главному входу РСХА, какая-то необъяснимая беготня личного состава нас весьма удивила. - Что происходит? Почему все носятся, как куры с отрубленными головами? Что, русские капитуляцию подписали? - попыталась пошутить я, но Ганс, похоже, находился в таком же неведении, что и я. Даже стражи у входа едва взглянули в моё удостоверение и сразу же вернулись к чёрными телефонам за их спинами. Пока я шла по коридорам, звон этих телефонов сливался в одну невыносимую какофонию, и моя головная боль начала снова напоминать о себе. Что-то явно было не так, судя по мрачным, а иногда и напуганным лицам сотрудников РСХА, которых не так-то просто было чем-то напугать. Когда я наконец дошла до приёмной Генриха, я ещё более удивилась тому факту, что даже его адъютанта Марка не было на привычном рабочем месте, а поэтому я сама открыла дверь в кабинет мужа. Он также был на телефоне с кем-то, и выражение его лица соответствовало всеобщему настроению. Он поприветствовал меня кивком, но даже не улыбнулся. Пока я ждала, чтобы он освободился, присев в одно из кресел для посетителей, Генрих только и делал, что повторял "Так точно" и записывал чьи-то указания на листок бумаги. Когда он наконец повесил трубку, он повернулся ко мне, даже не пытаясь скрыть тревогу в глазах. - Ты ещё не слышала? - Что? Что-то случилось? Он смотрел на меня какое-то время, после чего тихо проговорил: - На Обергруппенфюрера Гейдриха сегодня было совершено покушение. На секунду я забыла, как нужно дышать и просто смотрела на него, боясь задать свой самый главный, полный надежды, вопрос: - Он мёртв? - Нет, только ранен. Он сейчас находится в госпитале в Праге. Личный врач Рейхсфюрера вылетел к нему. Я закрыла лицо обеими руками и опустила локти на стол. Горькое разочарование наполнило мои глаза слезами. Так значит провалили своё задание друзья Марека, и человек, ответственный за смерть сотен тысяч невинных людей, ежедневно гибнущих в лагерях по всей стране, останется жить. Бездушное животное, приведшее в исполнение Kristallnacht и приказавшее сжечь синагоги с запертыми в них живыми людьми, останется жить. Чудовище, отказавшее моему покойному брату в просьбе перевести его из Аушвица на восточный фронт, останется жить. Вешатель. Пражский палач. Светловолосое чудовище. Злой гений Гиммлера. Рейнхард Гейдрих останется жить. - Господи, - простонала я в своём поражении: значит всё же все попытки окончить его жизнь ни к чему не привели. - Нет! Генрих обошёл стол и обнял меня за плечи, пытаясь утешить, но только ничего он не мог для меня сейчас сделать. Я поклялась на могиле Норберта и нашего ребёнка, что Гейдрих тоже окажется в могиле; не сдержала я своего слова. Я чувствовала себя совершенно сломленной и опустошённой. - Любимая, почему бы тебе не поехать домой и прилечь? Генрих гладил меня по волосам, его голос переполненный беспокойством. Он всё ещё помнил, какой я была после смерти Норберта и после того, как потеряла ребёнка, и наверняка боялся, что неудавшееся покушение на Гейдриха снова вернёт меня в то прежнее, мрачное и исполненное мести состояние, и я снова пойду и сделаю какую-нибудь глупость, как в последний раз, когда я проделала весь тот путь до самой австрийской столицы и попросила Группенфюрера Кальтенбруннера о помощи. Как, интересно, он воспринял новости о Гейдрихе, и что он теперь сотворит с бедным Мареком? - Любимая? - Да, думаю, ты прав. Я лучше пойду. Генрих немного удивился, что я так легко согласилась, но, кажется, даже обрадовался этому. Я оставила ему бумажный пакет с ланчем, чмокнула его на прощание и пошла на улицу найти Ганса. Он уже тоже разузнал новости, и по дороге домой то и дело качал головой, говоря, какую же глупость совершили чехи. - Почему глупость? Он терроризировал их население вот уже сколько времени. Это только естественно, что они желали его смерти, - заметила я. - Да нет, я всё это понимаю, но подумайте только о последствиях, что они сами для себя устроили. Вся политика террора Обергруппенфюрера Гейдриха покажется детской забавой по сравнению с кровопролитием, что наверняка прикажет устроить фюрер, если уже не приказал. Да они же сравняют Прагу с землёй! Я тяжко вздохнула и уставилась в окно. Больше людей погибнет, а этот мерзавец останется жить. Остаток пути мы проделали в тишине, в основном потому что я больше не хотела говорить. Что был теперь за толк в пустых разговорах? Едва я переступила порог и погладила прыгающих на меня собак, зазвонил телефон. Я ответила, думая, что это Генрих интересовался, как я доехала до дома. - Я слушаю? - Здравствуйте, фрау Фридманн. Слышали новости? - Да, я... Откуда у вас мой номер? - Ну я же шеф Гестапо, разве нет? - Я почти слышала, как Группенфюрер Кальтенбруннер ухмылялся на другом конце провода. - Я сожалею только об одном, что я сейчас в Вене и не мог видеть вашего лица, когда вы узнали последние известия. - О чём вы говорите? - Я бросила взгляд в направлении кухни, убеждаясь, что Магда была достаточно далеко, чтобы нас услышать. - Он же выжил! - Ну да, саму атаку он пережил. Эти чёртовы британские автоматы всегда заклинивают в самый неподходящий момент. Им пришлось швырнуть гранату ему под машину, осколками от которой его и ранило. Но он абсолютно определённо умрёт в ближайшие несколько дней. - Почему вы так уверены? - Потому что Марек и его друзья пропитали все части амуниции в той сыворотке, что я ему дал, научного названия которой я даже произнести не могу. Сейчас, хоть его состояние и рассматривается как серьёзное, но стабильное, яд медленно отравляет его изнутри. Его дни сочтены, фрау Фридманн, уж поверьте. - Надеюсь, вы не даёте мне ложную надежду, герр Группенфюрер? - Нет, я бы никогда подобного не сделал. - Он помолчал немного и затем спросил, - как ваша мигрень? Всё мучает вас? - Нет, мне уже намного лучше, благодарю вас. - Тогда встретимся на похоронах, я полагаю? - Я бы такое ни за что в жизни не пропустила. - Прекрасно. Тогда до встречи. Доктор Кальтенбруннер повесил трубку, а я сидела ещё какое-то время у телефона, молясь всем богам, чтобы он оказался прав.