Девушка из Берлина: Любовница Группенфюрера

Я была в уже хорошо знакомой мне гестаповской тюрьме, в том же самом подвале РСХА, где я уже неоднократно бывала. Только в этот раз я совершенно не боялась, а напротив, ждала моего дознавателя, сидя на крышке стола вместо стула. Когда доктор Кальтенбруннер открыл дверь в мою камеру, я удовлетворённо улыбнулась, оглядев его с головы до ног и в сотый раз отметив, как же ему чертовски шла эта новая форма СД. Он неспешно подошёл ко мне вплотную, и я раздвинула ноги, чтобы он мог встать между ними. Он привычно ухмыльнулся, приподнял мой подбородок и накрыл мой рот своим, целуя меня с жадностью изголодавшегося человека, и я вцепилась в него в ответ с такой же силой, прижимаясь грудью к его. Группенфюрер Кальтенбруннер ласкал мои ноги, которыми я обнимала его, поднимаясь всё выше, пока одним решительным движением не задрал мне юбку выше бёдер и притянул меня к себе ещё ближе. У меня всё тело горело от его прикосновений, и я уже тоже начала раздевать его с такой же жадностью, с какой он на меня сейчас смотрел, когда я стянула с него китель и вытянула его рубашку из-под пояса галифе, запустив под неё руки. Мне нравилось трогать его под одеждой, как он это делал со мной уже не раз, только в этот раз я совсем не хотела сопротивляться; в этот раз я сама тянулась за его поцелуями. Совсем не романтичным, а уже каким-то собственническим, хозяйским жестом Группенфюрер Кальтенбруннер сунул руки мне под юбку и стянул с меня нижнее бельё, бросив уже ненужную деталь одежды куда-то на пол, поверх своего кителя. Я потянула его на себя за плечи, пока мы оба не опустились на холодную крышку стола, только мы оба уже ничего не чувствовали. Я так безумно хотела его, что едва могла дождаться, чтобы он расстегнул свои галифе и занялся со мной любовью. Он поймал губами мой самый первый полу-вздох, полу-вскрик, а потом только смеялся едва слышно куда-то мне в шею всем тем глупостям, что я ему нашёптывала, а затем уже вслух, всё громче и громче, пока не выгнулась в его руках и не выкрикнула его имя: - Эрнст! Я услышала свой собственный голос как будто со стороны. Я открыла глаза и поняла, что лежала в своей кровати, посреди влажных простыней. Я быстро села и потёрла глаза, стряхивая остатки самого невозможного сна, какой только можно было себе вообразить. Я всё ещё прерывисто дышала, с рукой на влажной от пота груди. Я вся была насквозь мокрой, будто и не спала вовсе, а действительно провела всю ночь, занимаясь любовью со своим бывшим начальником. "Да что со мной такое происходит? Как мне вообще подобное могло присниться? Да я же ненавижу его. Терпеть не могу. Он извращенец и садист. Насильник. После того, что он со мной учинил два дня назад, я его ненавижу сильнее, чем Гейдриха даже!" Только вот глубоко в душе я понимала, что мои возмущённые мысли расходились с фактами в совершенно разные стороны. Не ненавидела я его как Гейдриха. Гейдрих мне был физически отвратителен, а вот доктор Кальтенбруннер совсем наоборот. Если уж совсем начистоту, меня к нему тянуло совсем нехорошим образом, непонятно почему и как, но меня в дрожь бросало, стоило ему едва руки моей коснуться, и сама иррациональность и необъяснимость этого притяжения мне всё меньше начинала нравиться. Звон телефона оторвал меня от моих мыслей. Я протянула руку к прикроватному столику и подняла трубку. - Да? - Как там моя красавица-жена? - Генрих? - У тебя в моё отсутствие появился другой муж? - Пошутил он. Мне почему-то совсем не хотелось смеяться. - Нет, конечно, что за глупости. - Я улыбнулась в трубку. - Просто не узнала твой голос. - Да, извини, здесь совершенно ужасная связь. У тебя всё хорошо? Макс сказал мне, что ты вчера не вышла на работу, и я начал беспокоиться, что что-то случилось, но когда у меня выдалась минутка позвонить, было уже очень поздно, и я не хотел тебя разбудить. - Нет, нет, не волнуйся, всё в порядке. Просто небольшая простуда. - Я кашлянула несколько раз для убедительности, и тут же почувствовала укол совести за то, что так бесстыдно лгала собственному мужу. Проблема была в том, что я до сих пор не придумала, как обьяснить ему своё увольнение. - Не о чем беспокоиться. - Ты уверена? Хочешь, чтобы я позвонил нашему доктору и попросил его тебя проведать? - Да нет же, Генрих, это совсем не обязательно, не стоит его дёргать по таким пустякам. Я в порядке, правда. - Ну ладно. Мне пора бежать, прости, что не получается поговорить подольше. Я просто хотел услышать твой голос и убедиться, что у тебя всё хорошо. - Ничего, любимый. Спасибо, что позвонил. Я соскучилась. - Я тоже безумно по тебе скучаю, родная. Я постараюсь позвонить вечерком, если получится. Люблю тебя! - Я тоже тебя люблю, родной. Я повесила трубку и пошла в душ. Долгое время я просто стояла под бегущей водой, смывая с себя свои постыдные мысли, ещё сильнее душившие меня после звонка Генриха и моего более чем нежданного и совсем непрошеного сна. Если я сама себе не хотела признаваться в том, что меня тянуло к доктору Кальтенбруннеру ничуть не меньше, чем его ко мне, то моё подсознание только что ткнуло меня носом в уродливую правду. Я менялась, когда он находился рядом, я всегда кожей чувствовала его присутствие, когда он стоял и молча наблюдал за тем, как я печатала его письма; меня смущало, злило, но одновременно так приятно волновало, когда он скользил по мне взглядом, будто раздевая меня своими тёмными глазами. Я не любила, когда он бывал пьян или груб, но как бы я отреагировала, если бы он повёл себя по другому? Если бы держал меня в руках осторожно, пусть и неприлично близко, как тем вечером, когда мы танцевали в первый раз? Я бы и тогда ему отказала? Я должно быть была ужасным, совершенно ужасным человеком и ещё более ужасной женой, потому что я совсем не была уверена в правильном ответе. Погружённая в свои мысли, я вытерлась мягким полотенцем, надела шёлковую комбинацию и халат поверх неё; я собиралась провести весь день дома, а наряжаться для Магды и собак мне что-то было лень. Я только уселась перед зеркалом, чтобы расчесать волосы, как пугающий крик, доносящийся с моего заднего двора, заставил меня вздрогнуть. Ни секунды не медля, я вскочила на ноги и бросилась к окну. Кричала Магда. Она стояла на ступенях, ведущих к заднему ходу кухни, и смотрела на что-то на земле, чего я никак не могла разобрать. Хоть девушка и была одна, я всё равно схватила пистолет из-под подушки, где он провёл всю ночь, и бросилась вниз. Она столкнулась со мной посреди холла, и судя по её лицу, я сразу поняла, что случилось что-то страшное. - Фрау Фридманн... Это Мило. Это...совершенно ужасно! - Она цеплялась за мои рукава трясущимися руками, рыдая в голос. - Не ходите туда! Давайте лучше вызовем полицию, умоляю вас! - Мило? Я оттолкнула всхлипывающую горничную и побежала к двери, чувствуя нарастающий холод в груди. Но когда я распахнула заднюю дверь, мне и самой пришлось прикрыть рот рукой, чтобы не закричать. К такому чудовищному зрелищу я никак не была готова: на земле у самой лестницы лежало безжизненное тело моего старого, доброго Мило, с красным от залившей его и ступени крови от огромного разреза на его шее. И рядом с ним, на мраморной колонне, кто-то подписался его же кровью: "Твой черёд скоро придёт. Р." Я отступила назад, не в силах отвести глаз от страшной картины, и медленно опустилась на пол. Горячие слёзы струились по моим щекам, и я в бессилии сжимала и разжимала свой пистолет. У меня в голове не укладывалось, кто мог сделать что-то настолько бездушное, омерзительное с несчастным, ни в чём не повинным животным, только чтобы нацарапать кровавое послание...кому? Генриху? Мне? Нам обоим? Я подтянула колени к груди, обняла их руками и дала волю слезам, когда не могла больше себя сдерживать. Лучше бы они меня сразу так зарезали, чем мою бедную собаку, моего родного, верного Мило. Он был добрейшей, самой дружелюбной собакой на свете, он был так предан нашей семье с первых дней, как я притащила его в дом крохотным беспородным щенком, и оставался единственным напоминанием о прежних, беспечных временах, когда мы жили все вместе одной семьёй, когда мой брат был ещё жив, и теперь эта последняя частичка той прежней жизни оказалась навеки вырвана из моего сердца, оставив взамен только уродливую, кровоточащую рану. - Фрау Фридманн... Что, если они ещё здесь? - Магда никак не могла перестать судорожно всхлипывать. - Что если...они вернутся? Давайте вызовем полицию, прошу вас, фрау! Мне правда очень, очень страшно! Да мне хотелось даже, чтобы они вернулись, чтобы я могла выпустить все пули в их ничтожные тела. Но Магда была права, полицию всё равно нужно было вызвать. В конце концов, нам с Генрихом оставили вполне реальную угрозу, и к тому же, больше всего на свете я хотела найти выродков, что сделали это, и тогда все гестаповские пытки покажутся им прогулкой в парке после того, что я над ними учиню. Я заставила себя подняться с пола, оттолкнула от себя Рольфа, прибежавшего вслед за мной со второго этажа и тихо поскуливающего при виде его убитого собрата. Я велела Магде запереть его в одной из комнат, чтобы не мешался у нас под ногами, и пошла к телефону. Крипо - обычная криминальная полиция - прибыла вместе с Гестапо, скорее всего потому, что я упомянула, что работала вместе с мужем в РСХА, что переводило дело под их юрисдикцию. Едва оглядев место преступления, люди в чёрных кожаных пальто и вовсе распустили обычных полицейских, взяв расследование под свой личный контроль. Я была не против, если это означало, что тайная полиция быстрее найдёт мерзавцев, что убили мою собаку. Они засыпали меня вопросами: слышала ли я какой-либо подозрительный шум, получала ли я или мой муж какие-либо письма или звонки с угрозами в последнее время, были ли у нас враги или недоброжелатели, у кого мог бы быть мотив нам навредить. Я только качала головой в ответ, пребывая в такой же растерянности, что и следователи. Если не брать в расчёт нашу контрразведывательную деятельность, которая давала повод убить нас обоих этому же самому Гестапо, мне на ум не приходило, кто ещё был способен на что-то настолько хладнокровное. Но Гестапо посланий, пусть даже и кровавых, не оставляло, они убивали людей сразу и без ненужных прелюдий. Что означала подпись "Р."? Чьё-то имя? Фамилия? Прозвище? Организация? Просто обычная буква, чтобы сбить нас с толку и запутать расследование? Гестаповцев очень интересовала эта кровавая "Р." Они попросили меня составить для них список людей, чьё имя начиналось с Р, и у кого был мотив убить меня или Генриха. Где-то через час, в течение которого люди в кожаном делали снимки и снимали отпечатки пальцев, прибыл неожиданный визитёр: сам шеф Гестапо Мюллер личной персоной. Казалось, он был искренне расстроен произошедшим и продолжал трясти головой и поджимать тонкие губы, осматривая сцену преступления. - А они нас называют мучителями и убийцами! Мы боремся с врагами Рейха, и только! Да мои люди в жизни бы и пальцем не тронули невинное животное! Это должно быть эти, из сопротивления, Resistance, голову даю на отсечение, сукины дети! - Он быстро вспомнил, что я стояла рядом и поспешил извиниться. - Я прошу прощения за свой язык, фрау Фридманн. У меня и самого две овчарки, я и представить не могу, как вам сейчас должно быть тяжело. Да я бы голыми руками разорвал то ничтожество, что совершило такую гнусность с моей собакой. - Поверьте мне, я тоже, герр Группенфюрер. - Не волнуйтесь, мы их обязательно найдём. Никому ещё с рук не сходило угрожать такой преданной Рейху семье, как ваша, и уйти безнаказанным. - Группенфюрер Мюллер сочувственно потрепал меня по плечу. - Ваш муж всё ещё в отъезде, не так ли? - Да, он всё ещё в Италии. - Я оставлю четверых агентов, чтобы охраняли ваш дом круглые сутки. Так вы будете в абсолютной безопасности до его приезда. - Благодарю вас, герр Группенфюрер. Это было бы очень кстати. - Не стоит благодарности, фрау Фридманн. Я просто исполняю свой долг. - Он салютовал мне, но уже в дверях развернулся и сказал, - И не беспокойтесь о вашем шефе, я ему сам всё объясню. Я уверен, он даст вам увольнительную на несколько дней. До свидания. Я только было открыла рот, но он уже развернулся и ушёл.