Девушка из Берлина: Любовница Группенфюрера

Польша, Октябрь 1943 Оказалось, что наш с Рудольфом план был хорош только в теории. Дело было в том, что доктор Кальтенбруннер с удовольствием наслаждался своим вечерним коньяком, но делал он это исключено в компании моего мужа за отсутствием своих друзей-австрийцев во главе с Отто Скорцени. Прошло уже два дня, но я нисколько не продвинулась в намеченном. Было далеко за полночь, а Генрих до сих пор сидел в гостиной с Обергруппенфюрером Кальтенбруннером. Было удивительно, но несмотря на взаимную неприязнь (со стороны доктора Кальтенбруннера, потому что Генрих был женат на женщине, которую тот хотел для себя; и со стороны Генриха, потому что его начальник сотнями посылал людей на смерть, людей, которых Генрих пытался спасти), они каким-то образом поддерживали вполне сносные отношения и даже частенько коротали вечера за бутылкой бренди и колодой карт. У меня была своя теория насчёт того, как им удавалось так неплохо ладить, хотя бы в течение нескольких часов: доктор Кальтенбруннер любил тыкать своего подчинённого носом в тот факт, что он был его начальником, и не упускал шанса лишний раз пошутить, что он работал сейчас над двумя очень важными документами - своими бумагами о разводе и переводом его, Генриха, на восточный фронт. Обергруппенфюрер знал, насколько тот факт, что мы с ним находились в весьма дружественных отношениях, досаждал моему мужу, и не упускал возможности делать различные на сей счёт намёки. Генрих в свою очередь мстил начальнику тем, что выигрывал у него довольно внушительные суммы в карты. Я не любила, когда они вот так просиживали ночи напролёт, потому что Генрих возвращался под утро пьяным и почти всегда в дурном настроении. Но мы всё же жили под одной крышей, пусть всего и несколько дней, и мне пришлось смириться с тем, что мужчины пришли к негласному соглашению проводить время друг с другом, вместо того, чтобы терпеть общество прескучного хозяина дома и его ещё более скучной жены. В ожидании Генриха, я встала с кровати и пошла налить себе стакан воды, когда тот наконец вернулся. Он вошёл в комнату не совсем уверенным шагом и тут же наполнил воздух вокруг запахом сигарет и коньяка. Он иногда курил с доктором Кальтенбруннером, хоть и наотрез отказывался в этом сознаваться. Я оглядела его униформу, расстёгнутую и всю измятую, и вздохнула. - Хочешь воды? Или лучше иди прими душ, от тебя жутко несёт дымом. - Я не виноват, что твой шеф дымит, как паровоз. - Он твой шеф тоже. Держи. Я протянула Генриху стакан воды. Он взял его, долго его разглядывал и затем отставил на стол. - Я не так уж и пьян. - Конечно, нет. - Я просто расстроен. - Может, в таком случае тебе не стоит пить с людьми, которые тебя расстраивают? - Ты же знаешь, что я это делаю вовсе не потому, что мы с ним такие хорошие друзья. - Очевидно. - Я пытаюсь помочь людям. - Да, да. - Я помогла ему снять китель и повестила его на спинку стула. - Садись, я помогу снять сапоги. Генрих послушно сел и вытянул ко мне свои ноги. - Ты такая хорошая жена, Аннализа. Я люблю тебя. - Я тоже тебя люблю, родной. Но не когда ты в таком состоянии. - Я знаю. Прости. Это он заставляет меня пить. Он знает, что тебе это не нравится, и назло это делает. - Ничего он назло не делает. Ты всегда ищешь в его действиях какой-то скрытый мотив. - А ты думаешь, у него нет скрытого мотива? Я убрала его сапоги под стол и молча принялась расстёгивать его рубашку. - Вот ты не веришь мне, а знаешь, что он мне сегодня сказал? - Не уверена, что хочу знать. Вы друг другу только всякие гадости говорите. - Мы играли в карты. Он уже здорово к тому времени напился и проиграл мне кучу денег, но останавливаться не хотел, и спросил меня, не сможет ли он заплатить мне позже, или же сделать одолжение какое... Я сразу же ухватился за его предложение: помнишь тот последний приказ о переводе трёхсот голландских евреев в Аушвиц? Помнила, конечно же. Обергруппенфюрер Кальтенбруннер должен был подписать и отослать этот приказ коменданту Аушвица, как только тот "расчистит для них место," что означало, что три сотни нынешних обитателей лагеря, признанных негодными к работе, будут отправлены в газовую камеру, чтобы заменить их свежей рабочей силой. - Да, помню. - Ну так я сказал ему, а почему бы нам не сыграть на людей? Если я проиграю, то я заплачу вам наличными, а если я выиграю - вы отправите этих людей на рабочие фабрики в Германию вместо Аушвица. - И что он сказал? - А вот это как раз и самое интересное. - Генрих откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. - Он рассмеялся и сказал, что это было слишком просто. Он сказал, что я рискую несколькими купюрами, а он рискует потерять рабочую силу, да ещё и навлечь гнев начальства. А затем он сказал ещё более интересную вещь: "Играть так играть, Оберфюрер. Если я проиграю, то пошлю ваших евреев, куда вам заблагорассудится, хоть в Палестину. Но если я выиграю, то вы мне отдаёте свою жену. Не пугайтесь так, всего на ночь." - Что? - Ты всё ещё утверждаешь, что я всё придумываю, и у него нет никакого скрытого мотива? Я поверить не могла, что Обергруппенфюрер Кальтенбруннер предложил моему мужу что-то подобное. Он никогда не скрывал, что хотел заполучить меня в любовницы, но в карты на меня играть? Это уже ни в какие рамки не лезло. - И что ты ему сказал? - Что ты думаешь, я ему сказал? Я отказался, конечно же. Сказал, что мне никогда бы и в голову не пришло играть на свою жену. Он рассмеялся и сказал, что это была просто шутка. Но я-то знаю, что он вовсе не шутил. Я покачала головой и помогла Генриху снять рубашку. А затем невольно призадумалась. - А знаешь, что? Я, безусловно, понимаю, насколько это всё гадко, но ты подумай: ты же лучше всех в карты играешь во всём СД. Он почти всегда тебе проигрывает. А тут речь идёт о трёх сотнях человек. Трёх сотнях! Он нахмурился. - Мне не нравится, куда ты ведёшь. - Да просто подумай, Генрих. Три сотни человек, за одну игру! Напои его как следует, и они наши! Мы можем спасти триста человек. Он качал головой, сдвинув брови ещё сильнее. - Нет. Ты с ума сошла. Я не собираюсь на подобное соглашаться. А что, если он выиграет? - Но он почти никогда не выигрывает! - Я уселась на колени перед мужем и взяла его руки в свои. - Генрих, это же такая возможность! Да нам в жизни подобного шанса не представлялось! Иди, скажи ему, что ты согласен. - И думать забудь! - Генрих, прошу тебя! Подумай об этих людях! - Этих людей я не знаю, а вот тебя - да. Ты моя жена, и я люблю тебя. - Но они-то тоже чьи-то жёны, Генрих! Чьи-то матери, сёстры и дочери. И кто-то тоже очень сильно их любит. Но теперь они все погибнут просто потому, что ты не хотел рисковать. Он упорно смотрел в пол и молчал. Я выпустила его руки и поднялась с колен. - Я иду спать. Доброй ночи. Он ничего не ответил. Десять минут спустя он осторожно забрался под одеяло, пока я лежала, отвернувшись к стене, но так и не решился до меня дотронуться.