Девушка из Берлина: Любовница Группенфюрера

Мы сидели за массивным столом из красного дерева в одной из загородных резиденций Рейхсфюрера, больше похожей на замок, чем на обычную виллу. Он бесспорно совершил весьма впечатляющий подъем по карьерной лестнице из обычного учителя до второго лица в государстве всего за каких-то двадцать лет. Немногие удостаивались чести обедать в обществе не любящего многолюдных сборищ Рейхсфюрера, и мы с Генрихом никогда бы не были приглашены сюда, если бы Обергруппенфюрер Кальтенбруннер не объявил в шутку, что я была его личным телохранителем, и что без меня поблизости он больше шагу не ступит. - Вы совершили по-настоящему героический поступок, - заметил Гиммлер, одобрительно мне кивая после того, как мой начальник закончил рассказывать о произошедшем гостям. - Я обязательно поговорю о вас с фюрером. Вас нужно наградить за вашу храбрость; вы - пример для всех членов СС, чей священный долг жизнью защищать своих командиров. - Благодарю вас, герр Рейхсфюрер, но мне ничего не нужно, - тихо ответила я под самодовольным взглядом моего шефа с одной стороны, и обиженным сопением мужа с другой. - Любой на моём месте поступил бы также. За столом говорили о войне, но приглушёнными голосами. Наши армии не очень-то хорошо справлялись с ситуацией на восточном фронте (и это если говорить мягко), но присутствующие всё же питали надежду, что "военный гений" Гитлера каким-то образом заменит собой нехватку амуниции, солдат, и всё же повернёт исход войны в нашу пользу. Доктор Кальтенбруннер, однако, не участвовал в обсуждении военных действий. Вместо этого он продолжал разглядывать меня с загадочной улыбкой, в то время как я усиленно притворялась крайне заинтересованной в содержимом моей тарелки. И тогда, чтобы привлечь моё внимание, австриец вытянул свою длинную ногу под столом и слегка коснулся моей лодыжки сапогом. Я подняла на него глаза, и он улыбнулся ещё шире. - Сотрите это самодовольное выражение с вашего лица, герр Обергруппенфюрер. Гейдрих был этим знаменит; не отнимайте у покойника его лавры, - сказала я ему позже у окна, где я любовалась закатом, пока мой муж разговаривал где-то с Рейхсфюрером. - Вы можете говорить, что хотите, но я теперь знаю ваш маленький секрет, - он почти промурлыкал последнее слово мне на ушко своим мягким южным акцентом. - Вы готовы за меня умереть. Его рука, которую он положил мне на спину до неприличия низко, жгла сквозь шёлк платья раскалённым железом. - И что? - я повернулась к нему. - Вы меня укрыли своим телом, так значит, вы тоже готовы были за меня умереть. Я ожидала какой-нибудь двусмысленной шутки о том, как он предпочёл бы "укрыть меня своим телом" в более интимной обстановке, но доктор Кальтенбруннер почти не пил тем вечером, а потому он просто ответил после паузы: - Да, готов. А потом он провёл рукой по моей щеке, и я поспешила уйти, пока он не поцеловал меня прямо при всех, а я знала, что он на такое был вполне способен. Он всё равно ходил за мной следом весь вечер, совершенно игнорируя все нормы этикета. Он принёс мне бокал янтарного аперитива и уговорил принять его, ссылаясь на то, что это было какое-то особое амаретто из Италии, и что никто, кроме фюрера, Рейхсфюрера и Рейхсмаршалла Геринга не могли его достать. Воспользовавшись тем, что Гиммлер куда-то увёл Генриха для приватного разговора, он наотрез отказался оставлять меня в одиночестве и устроился рядом на маленькой софе, где я сидела, и так близко, что касался моей ноги коленом каждый раз, как тянулся к пепельнице, что стояла на кофейном столике рядом со мной. - Прекратите это делать, - наконец не выдержала я, замечая всё больше любопытных взглядов со стороны немногочисленных гостей Рейхсфюрера. - Делать что? - он невинно поднял брови, снова наклоняясь через меня к столику, но теперь уже открыто прижимаясь ко мне всем телом, пока стряхивал пепел со своей сигареты куда дольше, чем требовалось. - Вот это. - Я слегка отодвинулась под его прехитрым взглядом; его это всё, очевидно, весьма забавляло. - Люди смотрят. - Вас беспокоят люди? А может, вас больше беспокоит это? - С этими словами он опустил руку между нами и незаметно для всех слегка погладил моё бедро сквозь тонкий материал платья. - Ну-ка перестаньте сейчас же! - я зашипела на совсем потерявшего всю совесть шефа РСХА, едва сдержав себя от того, чтобы не стукнуть его по руке. - Не могу... Вы спасли мне жизнь, и я хочу выразить вам свою признательность. Вы не окажете мне честь и не проследуете со мной в одну из спален для гостей, чтобы мы могли навеки скрепить наш союз? - Знаете что?! У меня для вас слов нет! - Я вскочила с софы и расправила платье. - Я уже начинаю жалеть, что спасла вас! Я услышала его смех за спиной, когда развернулась и пошла на веранду глотнуть свежего воздуха. У меня и вправду не было слов, только лёгкий румянец на лице и по какой-то совершенно непонятной причине колотящееся сердце. Когда Генрих только услышал обо всём и спросил меня, зачем мне было рисковать своей жизнью, чтобы спасти его, я впервые не нашлась, что ответить. "Потому что я не думала в тот момент? Потому что просто сделала то, что сделала... Потому что он значил для меня куда больше, чем я хотела это признать, и я не хотела, чтобы он погиб?" Что мне было ответить своему мужу, когда я сама ничего не понимала? Позже той ночью, в нашей спальне в Берлине, Генрих уснул, крепко прижав меня к себе и даже забросив на меня одну ногу. Когда я попыталась осторожно высвободиться из его объятий, он только притянул меня ещё ближе. - Нет, не уходи... Ты моя. - Конечно, твоя, глупый. Просто ты не даёшь мне дышать. - Нет. Ты моя, - снова пробормотал он сквозь сон, отказываясь выпускать меня из рук. - Я не дам ему тебя забрать. - Он вовсе не собирается меня забирать. - Собирается. Я видел, как он на тебя смотрит. Но ты моя. - Твоя, твоя... Я оставила свои попытки выпутаться, и так и провела бессонную ночь посреди душных простыней и его рук, уставившись на полную луну за окном. *** Мне снова пришлось ехать в Цюрих, но на этот раз я не отпускала своего водителя от себя ни на шаг. Только это всё равно не спасло меня от американца, стоящего на противоположной от банка стороне улицы. Я забралась в машину, и он, невидимый для остальных, постучал по циферблату своих наручных часов несколько раз с нехорошей ухмылкой. "Время идёт, миссис Фридманн. Тик-так." Несколькими днями позже после мучительных раздумий я поняла, что выбора у меня особого не было, и отправилась к Рудольфу, чтобы обсудить с ним возможные варианты того, как можно было достать информацию, которую так отчаянно хотели американцы. После пары часов обсуждений мы пришли к выводу, что единственным способом было хорошенько напоить Обергруппенфюрера Кальтенбруннера, и желательно подсыпать ему в напиток снотворного, чтобы он уж точно ничего не вспомнил на следующее утро. - Мы едем в Польшу инспектировать завод по производству амуниции на следующей неделе. - Я задумчиво потёрла подбородок, размышляя, как бы убить двух зайцев одновременно: заставить моего шефа говорить, и в то же время обезопасить себя от его пьяных домогательств, которые почти наверняка последуют. - Мы остановимся в доме одного польского предпринимателя, и я попробую там всё устроить. - Ты поняла, что делать с таблетками, верно? - Рудольф поставил передо мной маленькую коробочку с пилюлями. - Положи три, может, даже четыре ему в бокал. Да, думаю, четыре будет надёжнее; он здоровый, как бык, ему точно нужно больше, чем обычному человеку. И начни задавать ему вопросы, когда он уже начнёт засыпать, поняла? Но учти, что у тебя будет всего три, максимум пять минут, прежде чем он отключится. Я вздохнула, но взяла пилюли со стола и положила их в сумочку. Мне оставалась только надеяться, что план сработает.