Ради чего мы живем

Подумай хорошенько: куда деваться от стыда твоим товарищам, когда Бриана де Буагильбера, лучшего бойца в рядах храмовников, публично провозгласят предателем и собравшиеся освищут твоё имя?       Ревекка еще ниже склонила голову. Тюремщик принес ей еды. Сначала она не хотела притрагиваться к пище, но после передумала. Нельзя терять силы. Солнце уже час как село, а это означало, что, вполне возможно, Ревекка видела последний закат в своей жизни. Ее губы шептали слова молитвы, но мысли уже не могли сосредоточиться только на божественном. Смерть, на которую ее обрекают эти жестокие люди, прикрывающиеся Законом Божием, была ужасной. Каждую ночь после смерти своей наставницы Мириам Ревекка просыпалась в холодном поту, вспоминая ее крики. Скольких людей спасла эта женщина, скольким помогла! Глупцы, они боятся знаний, боятся мудрости, боятся всех тех, кто хочет узнать о мире больше. Мириам учила Ревекку не злиться, не обижаться на тех невежд, что кричат ей вслед: «колдунья!».       Ревекка помотала головой, пытаясь отогнать образ целительницы. Сюда она попала не из-за тех снадобий, что могли поднять парализованного йомена. Ее ангелом смерти стал жестокосердный храмовник, чья страсть привела девушку в темницу прецептории. Нет, Ревекка не злилась на него. Уже не злилась. Сказав ему, что прощает, она не кривила душой. Близкая смерть словно очищала, и Ревекка чувствовала себя сильной и свободной. Да, она боялась завтрашнего дня. Господь приготовил для нее мучительную смерть, но возможно тем самым Он дарует ей очищение от всех грехов на этой земле, открыв дорогу в сады Эдема.       Ревекка обняла себя за плечи, почувствовав озноб. Единственной мыслью, которая мучила ее, было беспокойство за отца. Кроме нее у него никого не было. Ее смерть принесет ему невыразимую боль. Горько видеть, когда твои дети умирают прежде тебя самого. Ревекка неистово молилась, прося у своего Бога защиты для родителя. Она боялась, как бы Исаак не явился на судилище, где его тоже могли схватить и осудить неизвестно за что – ведь она его дочь. Да видит Бог Израилев, ей куда легче было бы, если Исаак не увидит Божий суд – один Яхве ведает чем закончится поединок, если он даже и состоится, а видеть сквозь языки пламени страдания одинокого родителя Ревекка боялась куда сильнее боли.       Она верила в свою невиновность, верила и в Айвенго, но кроме этого знала, что добраться до Темплстоу рыцарь не успеет. Она упорно отталкивала надежду на его прибытие. Кому как не ей знать насколько тяжело он ранен! Если уж ей суждено умереть, так пусть он не страдает из-за этого. Одно лишь горе отца печалило ее. Но ... вдруг случится чудо, и Айвенго прибудет вовремя и спасет ее? Нет-нет… Уж если это чудо случится – пусть оно будет действительно чудом, а ей нужно приготовиться к завтрашнему испытанию.       Ревекка вновь преклонила колени. Беспокойство за отца, страх боли – все это не должно отвлекать ее от молитв и очищения. Ведь только это у нее и осталось… ***       - Убирайся к чертям! – Рык Буагильбера был слышен, казалось, на весь коридор. Его оруженосец Болдуин, привыкший к гневным крикам господина на окружающих, но почти никогда не кричавшего на своих приближенных, удивленно смотрел на храмовника. Тот никогда не славился кротким характером или смирением перед вышестоящими, но такое буйство оруженосец видел лишь однажды – когда в бою в сарацинской пустыне умер товарищ и друг Бриана – гасконский рыцарь Александр, краса всего ордена тамплиеров. Бриан привязался к нему, сделал его своим компаньоном в долгих переходах в пустыне, но короткий кинжал настиг юного крестоносца не в пустыне среди битв, а в родной крепости.       Но эти события произошли уже не один год назад, да и, по мнению Болдуина, разве можно равнять защитника Храма Господня и нечестивую колдунью да еще и еврейку? Какие уж тут сомненья? Его господина околдовали! Ибо как еще можно было объяснить то волнение, что раз за разом охватывало сэра рыцаря, стоило тому лишь упомянуть имя нечестивой девки?       Но даже наедине сам с собою Болдуин не признался бы, что может и правда чары, но уж совсем не ведьмовские, навела дочь Исаака на его господина? Черные очи ее не нуждались в магической власти, чтобы сделать мужчину рабом. Юный оруженосец проклинал ее на словах, но мысли свои контролировать мог не всегда.       Сам же Бриан злился и страдал одновременно. Он уже и сам верил в то, что Ревекка – колдунья, которая навела на него любовные чары, привороты. Но стоило ему только так подумать, как он сам себя был готов наказать за такие нечестивые мысли в отношении нее. Такая гордая, такая прекрасная, такая отважная – и пасть жертвой предрассудков за свою непохожесть на других! За свою наполненную различными событиями жизнь Буагильбер встречал немало храбрых и стойких людей. Некоторые из них получали награду за свою твердость, некоторые под давлением обстоятельств сгорали в собственном разочаровании, кто-то из них смирялся и терял волю, а некоторые – гибли. И Бриан почти лишился воли и позволил бы девушке умереть. «Пусть ее гордыня и спасает ее от смерти на костре!» - кричало уязвленное самолюбие храмовника, впервые столкнувшегося с такой непокорностью. Чего в нем больше? Обиды за ее решение или смирения с ним же? Но точно человек сбрасывает с себя остатки сна при каком-либо страшном известии поздней ночью, так и Буагильбер, увидев уже готовый эшафот с хворостом, внезапно осознал, что их встреча сегодня – последняя. Что никогда заносчивый дух не позволит сломить его, не позволит ему рисковать своей рыцарской доблестью ради девушки, что раз за разом отвергает его, пусть хоть в тысячу раз она будет прекраснее. ***       Ревекка совершенно точно помнила, что спать не хотела. Она уже приготовилась к смерти и не хотела свою последнюю ночь перед смертью или перед чудом, что вырвет ее из этого ада, предаваться забвению. Возможно ли, чтобы этот благородный назареянин с такими чистыми светлыми глазами тоже полюбил ее? Только представить, что он возьмет ее за руки, обнимет, прижмет к своей груди… Будет сражаться за нее не только завтра, но снова и снова, и всему миру покажет, что вот она, презренная еврейка – любима и достойна звания королевы любви и красоты…       Ревекка понимала, что мысли эти были неправильны. Никогда она не позволит себе и думать о подобном. Что бы сказал ее отец, узнав о подобных мечтах?! Но как справиться с ними? Ее словно несло течение реки, а она, не умеющая плавать, могла только тонуть в собственных недостойных мыслях.       Сквозь пелену непонятных видений, разумом Ревекка понимала,что спит, но, обычно чуткая во сне, она никак не могла заставить себя проснуться. Словно одурманенная, как люди, которым она давала сильное зелье, избавлявшее их от мучений, она чувствовала, что ее куда-то несут. Неужели уже наступило утро? Ее ведут на казнь? Нет, еще совсем темно. Она почувствовала, что ее закутывают в плащ и передают из рук в руки, а она, словно игрушка в их руках, не способна ни сопротивляться, ни помочь. Ревекка слышала плеск воды, он убаюкивал ее. ***       Мальвуазен смотрел на Буагильбера словно на сумасшедшего.       - Ты действительно просто свихнулся, Бриан! Эта девчонка будет стоить тебе не только звания командора, но и жизни! Она ведьма! Ты уже навлек на меня гнев гроссмейстера! – Мальвуазен ходил из угла в угол, создавая своей быстрой жестикуляцией полный контраст застывшему Буагильберу. – Ты забыл, что несколько часов назад, ты, подобно обычному влюбленному глупцу, наплевав на собственную ратную славу, готов был напрямую столкнуться с Бомануэром? Не ты ли собирался броситься перед ним на колени, лишь бы он пощадил – кого? Девчонку? Ты же образумился, понял, что нельзя жертвовать долгом перед своими братьями ради красивого личика!       Бриан знал, что ему не следует давать волю своему гневу. Из-за этого труса, что стоит перед ним, его Ревекку ожидает мучительная смерть. Слишком много времени ему потребовалось, чтобы понять, что жестокий выбор оставляет в дураках его одного. Он не был глупцом и знал, что если сегодня упустит Ревекку, то будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.       Страстью его была жизнь в Палестине. Там все: соратники, друзья, жизнь в сражениях и свобода действий. А ожидай его после всех его походов в роскошном дворце прекрасная дочь племени Авраама – эта жизнь превратилась бы в рай земной. Позволив себе сегодня проститься с Ревеккой и словно получив некоторое освобождение от своей страсти к ней, Бриан будто впервые взглянул на ситуацию холодным умом и трезвым взглядом. Всегда получающий то, что хочет, он решил, что больше не будет слушать речей этой неразумной девы. Она – его добыча, взятая мечом и копьем, он не отдаст ее ни самодуру с жезлом гроссмейстера, ни самому Богу.       Бриан знал слабости Мальвуазена. После смерти Ревекки и определенного срока покаяния, Буагильбер снова станет одним из перспективнейших командоров ордена. Альберт останется в Англии, а, учитывая возвращение Ричарда и действия Филиппа Мальвуазена, судьба его будет ждать незавидная. Хоть его честолюбие ограничивает его же трусость, но в отсутствии ума Бриан никогда не обвинял настоятеля прецептории Темплстоу. Конрад Монт-Фитчет – не глупый фанатик, он ни за что не уступит свое место при Бомануэре. А Мальвуазен это место хочет и может занять.       Храмовник прекрасно был осведомлен о соглашении Конрада и Альберта. Он знал из какого теста вылеплен его друг. Мальвуазен не был воином, подобно самому Буагильберу, но его честолюбие от этого меньше не становилось. Подобно Бриану выковать себе славу мечом и сражениями он не мог. А тут возможность стать прецептором «Божьего дома» в Кенте с одной стороны и жизнь девчонки с другой – разве станет он раздумывать над этим? Но Буагильбер предлагал ему куда лучший вариант. Мальваузен не был ни благочестив, ни скромен, ни даже религиозен. Компания сурового аскета Бомануара не была его мечтой, но для такого искусного дипломата, которым он являлся, возможность стать доверенным лицом гроссмейстера – это ли не удача? Мусульманские невольники Буагильбера, вход которым в обитель был заказан, точно знали какие ингредиенты им необходимы для приготовления того сильного наркотика, что способен на несколько часов превратить человека в безвольную куклу. С этим рецептом впервые познакомился сам Буагильбер в Палестине, он узнал его от одной женщины, что занималась врачевательством не хуже его нежной строптивицы. Сарацины ревностно хранили секрет его приготовления, но храмовник никогда и не собирался им пользоваться до этого момента. Для рыцаря нет ничего хуже, чем променять славный бой на подлое убийство. Храмовник не чурался интриг, но своих врагов все же уничтожал мечом.       Однако теперь дело касалось не его одного.       Мальвуазен, уже достаточно втершийся в доверие к гроссмейстеру и его любимцу, все же дрожал при мысли, что обман раскроется. Ведь ему есть что терять. Тяжелый взгляд Буагильбера все же помог решить эту дилемму. В конце концов, все можно скинуть на самого Бриана, который под действием колдовских чар хотел отравить великих рыцарей Храма.       Однако Конрад, такое почтенное духовное лицо рядом с Бомануэром, оказался обычным лицемером. Он с превеликим удовольствием выпил того прекрасного вина, что преподнесли ему после вечерней трапезы, когда Лука уже ушел спать. Об этой его привычке разузнали слуги Буагильбера, который щедро добавил щепотку смешанного с травами южного лекарства в напиток. Он помнил, что для большего эффекта его вдыхают через еще одно восточное изобретение - кальян, но оставалось надеяться, что и в вине оно даст достаточный эффект.       Что же, когда растерянного Монт-Фитчета найдут в камере Ревекки, в том же самом положении молящегося, как была она, да еще и с ее четками в руках, это будет по крайне мере забавно.       Ведь откуда стремящемуся к чистоте гроссмейстеру знать о тайном подземном ходе из келий, что находились рядом с темницами, к реке, где годами ранее, при таком же весьма строгом прецепторе, собирались молодые послушники, пока еще не желавшие расставаться с веселой жизнью?       Бриан не задумывался о том, что проблема между ним и главой ордена возникла не столько из-за плененной прекрасной еврейки, сколько из-за посягательств со стороны гроссмейстера на свободу действий яростного храмовника. Неистовый и необузданный в своих действиях, рыцарь не желал признавать власти над собой какого-то старика. Живя в Палестине, он был хозяином, а рука главы ордена казалась чем-то далеким. Другие командоры признавали силу и авторитет могучего воина, попытки присмирить его всегда приводили к поражению как врагов, так и друзей его. Столкнувшись с упрямством этих болванов, Бриан вынужден был сдерживать себя, притвориться покорным. Гордость Ревекки почти разбила его, он чуть ли не на коленях молит ее о побеге, а она предпочитает ему костер! Жестокая девка! Этим вечером он приходил к ней, просил бежать, унижался как дворняга! А она его простила!       Привыкший не обуздывать свои желаний, Буагильбер хотел двух вещей: мести за свое унижение и слабость перед еврейкой и, в то же время, он жаждал ее любви. Что же, и в первом, и во втором случае ее следовало спасти от смерти, ибо, с одной стороны, она была бы для нее желанным избавлением от него и, следовательно, спасение ее им - мука как возмездие за его страдание, а с другой – лишь время могло помочь ему показать этой гордой и сильной душе, что лишь с ним вдвоем она способна испытать то, ради чего их всех создал Господь и ради чего стоит жить. ***       Веки были словно свинцовые, и поднять их для Ревекки составляло немало труда. Но жажда была гораздо сильнее. Девушке казалось, что она готова была выпить воду со всей Англии. К счастью, к ее сухим губам кто-то поднес флягу. Ревекка принялась пить, но первый же глоток был слишком большим, и она закашлялась.       -Тише, тише.       Напившись, Ревекка чувствовала, что вновь погружается в сон. Она попыталась рассмотреть человека, подарившего ей несколько секунд радости, – кто бы мог подумать, что простая вода станет для нее пределом мечтаний! – но его лицо было в тени капюшона. У нее не было ни сил, ни желания противиться сну, и она вновь погрузилась в пучину тех непонятных видений, что показывали ей всю глубину тщеславия собственной души.       Гуго аккуратно положил голову девушки на свернутый плащ. Легкая как перышко, она казалось совсем беззащитной. Оруженосец видел ее на турнире в Ашби – тогда она показалась ему блистательной и неприступной красавицей, а потом в замке Торкилстон, когда его господин, рискуя собственной жизнью, вытаскивал ее из горящего замка. Гуго благоразумно не вспоминал, что именно Буагильбер ее в этот замок и привез. Верному оруженосцу не следует упрекать своего господина-рыцаря. Девушка была прекрасна – значит, она подходила его сюзерену, но она была еврейкой – а значит не имела права так презрительно относиться к благородному рыцарю Храма. Но даже на суде в Темплстоу, перед великими командорами ордена, она не преклонила колен, глупая девчонка! Кто эти великие люди – и кто эта дочь презренного племени! Ей следует благодарить и до конца своей жизни служить его господину, который уже не один раз спасает ее.       Амет, сидевший на другом конце лодки, точил свой кинжал. Ему не впервой было утаскивать из под взглядов зорких стражей прекрасных дев для его хозяина. Разве эти болваны-храмовники могут сравниться с суровыми евнухами гаремов на его родной земле? Мужья своих жен охраняют куда ревностнее, чем эти неверные – собственных пленников.       Ему было достаточно трудно понять в чем обвиняют прекрасную еврейку. Колдовство? Для араба это слово не несло того суеверного ужаса, который наполнял всех этих добропорядочных христиан. У девицы стройный стан и волосы как шелк. Да, она непокорна и своенравна, но в гаремах и не такие привыкали к кротости и смирению. Для Амета не было ничего необычного, что его хозяин воспылал страстью к неверной. Он не любил евреев, этот презренный народ, но разве столь прекрасные как гурии девушки не созданы для наслаждения и радости смелых воинов?       Лодка плыла все дальше по реке под покровом ночи. ***       Буагильбер знал, что ему пока нельзя покидать прецепторию. Он не собирался терять свое место и звания. Он по-прежнему собирался сделать свою чаровницу королевой Палестины – а значит должен продолжать пресмыкаться перед этим старым болваном.       Бомануэр же казался крайне обескуражен таким поворотом с его ближайшим соратником. Кто мог бы поверить, что эта с виду прекрасная девица такая коварная ведьма? Ей оказалось мало его верного солдата Христа и она взялась за тех монахов, что долгие годы отдали ради служения Господу – такая жертва ее господину наверняка еще желаннее.       Мальвуазен прекрасно играл свою роль. Он не покидал гроссмейстера ни на секунду. Его главная задача заключалась в том, чтобы отвести подозрения от самого Буагильбера и уговорить Луку позволить тому покинуть прецепторию. Маячившее перед его носом место в верхних эшелонах ордена было гораздо занимательнее чем любые угрозы со стороны Бриана. Альберт не сомневался, что безумный храмовник исполнил бы их, но теперь, когда дорога к местечку возле гроссмейстера открыта, Мальвуазен не нуждался в напоминаниях от своего друга. Прецептор в Кенте? Теперь он и не вспоминал, что когда-то это место казалось ему вершиной его амбиций. Теперь он вступил в куда более влиятельный круг людей. Монт-Фитчет уже не был ему страшен. Его отправят куда-нибудь замаливать свой грех – или грехи, ведь не может же по-настоящему чистый человек так невероятно легко попасться в сети ведьмы! Наверняка она неспроста его выбрала. Ведь даже Бриан де Буагильбер – высокомерный воин, чья слава даже среди членов ордена не была безупречной, боролся с этой еврейской колдуньей, а наперсник самого гроссмейстера не выдержал и нескольких дней.       Бомануар искренне считал, что автор этих мыслей – он сам. Ведь никто не поверит, будто гордый Буагильбер все утро после того как стало известно о побеге еврейки искренне раскаивался в том, что поддался чарам этой колдуньи. Немыслимо! Лука Бомануэр, знавший Бриана как неукротимого человека и великого воина в борьбе с неверными и не думал, что этот человек способен на такую игру. Для представителя древнего французского рода жертва во имя нечестивой девки казалась глупостью.       Буагильбер и Мальвуазен знали, что и переигрывать не стоит. Час раскаяния и наложение на самого себя епитимьи не означало, что тамплиеру следовало ударяться в религию настолько, чтобы это стало не похожим на него. За обедом Мальвуазен затронул речь о перемирии с Саладином.       - Это позор для всего христианского мира, что мы бездействуем, когда Гроб Господень находится в руках этих язычников, - сурово заметил гроссмейстер.       - Я совершенно согласен, - тут же подал голос Мальвуазен. – Вчера мы отдали им Иерусалим, а сегодня нечестивцы сводят с ума наших вернейших сторонников и испаряются из крепости, бросая вызов всему нашему ордену, - подвел он итог.       Бомануэр повернулся к Бриану.       - Что же ты скажешь на это? Разве это достойно королей – покидать поле брани?       Буагильбер гордо вскинул голову.       - Я не могу судить об этом. Ибо если король бежит с поля боя – разве может он остаться королем после этого? Однако у Ричарда не было выбора. Останься у христианских монархов хотя бы призрачная надежда – никогда бы этот король-воин не покинул Святую Землю.       - Я слышал, что вы с ним не поладили? – заметил Бомануэр. – Ты поддерживал его брата.       - Это так, - склонил голову Буагильбер. – Но принц Джон, как я слышал, уже отступился от своих притязаний и готов примириться с братом. Мне остается лишь признать его волю, - осторожно ответил Бриан.       - Король Ричард всегда относился без должного уважения к нашему ордену, - рассудил гроссмейстер. – В то время как принц Джон старается приумножить владения Церкви, заботясь о своей бессмертной душе.       - Теперь бессмысленно и даже опасно говорить об этом, - тихо проговорил Мальвуазен.       - Ты хороший и старательный служитель, Альберт, - милостиво сказал Бомануэр. – Но тебе не хватает стойкости перед нашими недругами.       Мальвуазен, помня о том, что жизнь его брата да и его собственная зависят от настроения Ричарда, не разделял взглядов Луки, однако вслух произнести подобное не посмел.       - Я знаю, однако стараюсь, гроссмейстер, учиться силе и доблести у нашего друга и брата Бриана. Он доказал свою отвагу в битвах с неверными на Востоке, а здесь показал нам пример еще большего мужества, справившись с тем демоном, что попытался овладеть его бессмертной душой.       - Эта история стала примером для всех нас, - назидательно ответил Бомануэр. – Падший ангел и его слуги будут пытаться опорочить нашу братию и весь христианский мир не единожды.       - Быть может, не стоило нашему доблестному воину покидать палестинские земли? - тут же вмешался Мальвуазен, поймав напряженный взгляд Буагильбера.       - Здесь действительно слишком много соблазнов, - покачал головой Лука. – Но и в пустыне наш орден не соблюдает всех обетов. Даже более того. Наши братья открыто нарушают все заповеди, не беспокоясь о том, что это порочит имя великих мужей.       Мальвуазен не нашелся что ответить. Бомануэр был фанатиком, но не был глуп. Он помнил кто такой Буагильбер, знал и то, что творится в отдаленных прецепториях тамплиеров. История с Ревеккой – лишь один случай из множества. Но ведь нельзя поведение всех рыцарей Храма оправдывать чарами нечистой силы! Положение Буагильбера в ордене было крайне высоким, и его авторитет как воина не подвергался сомнению. Было крайне опасно подвергать его открытому наказанию, благо, что эта девица оказалась еврейкой. Но Бриан был слишком независим и слишком силен. Теперь, когда возвращение Ричарда не оставляло сомнений, в Англии ордену не будут рады, но во Франции Буагильбер не просто храмовник. Он наследник древней династии, обладающий определенным весом и в светском мире. Бомануэр готовил Конрада как своего преемника, но еще в Париже многие говорили о Буагильбере как о более могущественном наследнике. Гроссмейстер должен принять решение относительно участи обоих. И если Конрада Монт-Фитчета отправили в монастырь на Севере, где в течении полугода он должен был жить в строгом смирении и отречении, после чего ему было бы дозволено вернуться в обитель, то с Брианом все было куда сложнее. Назначить его своим преемником Лука не мог. Но и отправить в монастырь – тоже. Это возмутит боевых товарищей Бугильбера, а видит Бог, воевать в Святой Земле уже и так некому, чтобы еще и вносить раскол внутри ордена.       - Нам действительно не хватает таких храбрых рыцарей как ты, Бриан, на поле брани в Святой Земле. Ибо Господь карает нас за то, что вместо того, чтобы бороться с нечестивцами за Иерусалим, христианские короли грызутся меж собой. – Бомануэр окинул взглядом залу. – Я окончил свою трапезу. И желаю видеть тебя, Бриан, после вечерней молитвы у себя. Мне нужно поговорить с Господом, чтобы принять решение относительно твоей судьбы.       Гроссмейстер встал, за ним и все остальные. Бугильбер переглянулся с Мальвуазеном. Слишком высоки были ставки, чтобы проиграть.