Мы забыли зонт

      Кто бы что не говорил о Карме, каким психопатом с острым психозом, ослепительными до дрожи за шиворотом проявлениями агрессии и не умением контролировать порывы ярости не выставлял на все посмешище, Нагиса его любил. Любил до раздирающей по кусочкам боли в голове, до колющих иголочек в сердце, до возникающей в душе разрухи и так по-банальному легкой возвышенности, когда они остаются наедине. Близко. Чтобы можно было невольно чувствовать друг друга.       Нагиса сквозь собственную подавленную гордость давно признал — Карма над ним властен. Возможно, сам того не понимает, но Шиоте хочется жить рядом с ним. По-настоящему жить. Эти секундные, минутные ощущения, складывающиеся в часы и недели, хочется чувствовать снова и снова; хочется касаться робко чужих пальцев и с неуверенностью на душе, с ярким смущением переплетать их. Даже если для Кармы это все забава: что он смеется и подшучивает каждый божий раз, когда Нагиса так краснеет, что он целует по-наивному легко и просто его в нос на прощание и изрекает свою тираду о нерадивом девственнике, которому секс в ближайшие лет пять явно не светит; что он сравнивает его с нежной принцессой, чья обязанность в будущем определено будет ублажать мужа-короля и стирать его вонючие носки — Нагисе все равно. Большую часть из этого он с самого начала научился пропускать, вместо этого получая крошечное удовольствие от движений тонких губ и лукавства пылающих золотом глаз; от низкого и — редко — хрипловатого смеха и голоса; от тембра, который можно почувствовать, смотря как дергаются жилки на шее. В такие моменты Нагиса познает всю темную, печальную, провальную и угнетающую сторону своей ситуации, понимая, что никакие высшие силы тут не помогут, а иногда — и вовсе думая, что пошли они со своим сраным Богом в дымящий адский котел.       Положение Шиоты реально бывает ни к черту. А Карма, думает Нагиса, и вовсе не замечает, что любое его слово и желание сказываются на мальчишке не хуже, чем на заколдованной Элле. Но та хотя бы заколдована, а Нагиса пошел на этот отчаянный путь без возможности возврата, явно не думая головой, но прочитав все херовые условия, и это еще один пункт, почему он признает, что место в классе Н его по праву.       Еще Нагиса думает, что сама судьба повернулась к нему задницей, прихватив с собой великие силы природы, но, может, конечно, во всем виноват весенний сезон: дожди — не редкость, и пусть, что противные. До начала этой недели все тринадцать дней палило нещадное солнце, некоторым в стране аж дурно стало, а некоторые успели подзагореть. Так что Карма, не зная толком причины винить во всем себя, успокаивал Нагису. Мол, ну что ты, подумаешь, дождь. В джунглях он каждый день, и местные жители за тысячелетие еще не померли от самокопания, что это все они виноваты. Это жизненное проклятие и прочая лабуда. Карма вообще в бога не верит. И в судьбу он тоже не верит. Зато знает, что если хочешь жить — умей вертеться, а нож всегда держи за пазухой. Не сказать, что Нагисе стало лучше; он криво усмехнулся, промокший до нитки — они сделали очень смелый поступок, преднамеренно оставив зонт дома у Нагисы, считая, что проливной сезон можно считать закрытым — стиснул руку Кармы покрепче и прижался щекой к его плечу.       — Холодно, — буркнул в оправдание, уткнулся себе под нос, и даже теплообмен его забарахлил, что кровь к голове отказывалась идти. Так что один жирный плюс, подчеркнутый красным был — мальчишка не краснел по обстоятельствам. Но сердце у него точно ломилось сломать к чертям грудную клетку.       Карма хмыкнул. Не сказать, что недовольно. Возможно, очень даже наоборот, но Нагиса вряд ли на это вообще обратил внимание, пристально разглядывая четыре идущих ноги: сырых, промокших, озябших.       Карме нравилось смотреть на эту макушку с высока, наверно, потому что снизу вверх у них получалось редко, замечать плавные и еле уверенные движения, подмечать перемены. Резкости в Нагисе не было ни капли, может, часть от этой капли. Иногда он мог выглядеть впечатляюще, и Акабане не мог этого не оценить. Конечно, не в лицо и глаза, стоя напротив и отдавая дань уважения, но мысленно и скребя сердце, потому что хотелось бы все же преобладать. И смотря именно вниз, не свысока — для него это два разных, абсолютно крайних понятия — Карма удовлетворял эту свою потребность. Ему казалось, что Нагиса некто ведомый, которого нужно направить на правильный путь, и Акабане отчетливо понимал: он не подходит на эту роль. Ни черта не подходит. Не для него. Карма может разве что свести этот светлый лучик в могилу к дьяволу, оросив их путь и знамёна кровью врагов, но никак не стать путеводителем в мир сбывающихся грез. А еще Нагиса просто мило выглядит. Как девчонка. Как принцесса. Принцессам нужны рыцари. И огнедышащие драконы. А еще злые родители, которые очень любят свою «дочь». Так что Карма никак не против, что Шиота льнет к нему ближе, и что позволяет согревать свои ледяные ладони. Потому что Карма — дракон, злой и категоричный, и он не даст Нагису в обиду, хотя эта Фиона может позаботиться о себе и сама.       — Проходи, — Карма открывает дверь ключом не с первой попытки, потому что руки дрожат от накатившегося холода, но и Нагиса отлипает от него не сразу, медленно снимая обувь в коридоре и тихими шажками, оставляя следы на паркете, с кивка хозяина и его тихого позволения, проходит к нему в комнату. Как-то они уже прошли тот этап, когда можно бояться лишний вздох сделать у друг друга дома.       Шиота садится на пол у кровати — школьная рубашка на нем полностью мокрая, штаны благоволят выкинуть их сушиться, про то, что под ними, Нагиса не думает, и как-то особо это дискомфорта не доставляет — вроде сухо.       «Хорошо, что носков нет», — или плохо, но Шиота толком не разобрался. Карма, заходя с полотенцем на плечах, кинул ему такое же. Махровое, мягкое, пушистое. Маленькое счастье озарило его потускневший мир, оставив в нем оттенки золотого и красного — алого, багрового.       — Спасибо.       — Не за что.       Акабане не стал спрашивать, с чего это его величество уселось на пол, когда кровать в стократ раз мягче. И просто сел рядом.       На лице Нагисы особого настроения не было. Возможно, дождь его испоганил — под такой грозой он даже под вечер, черт его знает, попадет ли домой, но и это не может быть веской причиной. Карма знает, как Нагиса не любит дом. И вероятнее всего, что сорвалась их прогулка — седьмая — из-за этого гребанного дождя, и они снова вымокли. Но с его волос уже не стекала за шиворот вода, и это было на один балл лучше.       Карма не хочет сейчас говорить, да и Шиота не выражает желание, но зато у Кармы отсутствует понятие стыда и, если присмотреться, принцесса на самом деле не девушка, то снимал рубашку Карма без задней мысли. Откинул подальше мокрую тряпку и оставил полотенце лежать на плечах, расслабляясь и соприкасаясь с тонким острым плечом в холодной влажной рубашке своим.       Нагиса кричал. Мысленно. Звонко. В душе. И яростно. А смотреть на Карму не было сил. Господи, бога точно нет, и справедливость пошла в чью-то задницу, потому что хуже ситуации не придумаешь. Ведь Нагиса не девочка. Не принцесса. Не святая Дева Мария.       Он смотрит исподлобья, нехотя — хотя очень хотя — стискивает зубы и прикрывает глаза. Ноги его медленно подъезжают к груди, а полотенце виснет на голове, скрывая от иногда столь пытливых сейчас равнодушных золотых глаз. Лицо его горит. Как будто вмиг сломавшаяся батарея в еще не начавшейся отопительный сезон вдруг решила поработать и сжирать электричество с непомерной силой, что хрен ее остановишь. Нагиса аж чувствовал, не прикасаясь — вареный рак над ним поржет. А барабанящий по стеклопакету дождь все угнетал. В темной комнате без света почти что воцарился вечер, и редко на горизонте вспыхивали молнии, а вслед за ними оглушал гром. И собственно, что говорило о том, что хренушки Нагиса выйдет из дома Кармы раньше девяти вечера. А там уже и недалеко до совместной ночевки. Не бросать же его на волю судьбинушки, гадая, не спутали ли маньяки его девочку за… Девочку. Ну, вы поняли. И не ошарашит ли он их, и не расшатают ли они Шиоте психику, что придется ее восстанавливать по кусочкам со скрупулезными усилиями. Хотя тогда не видать принцессе принца, а дракон, в общем-то, не прочь остаться рядом навсегда.       — Ты чего?       Акабане как бы видел с самого начала, что у него сбоку, у Нагисы, трагедия душевного масштаба, но как-то не обратил внимания. А сейчас обратил. И понял, что все херово.       Нагиса покачал головой. Ничего, блин, это он так развлекается.       — Девочка моя, ну что случилось?       А что? Карме очень хочется поржать, а Шиоте хочется ему треснуть, но тогда придется выбираться из-под полотенца. А этого не хочется.       Акабане слегка навалился, и махровое полотенце чуть опасно шевельнулось. Ноги Шиота обхватил руками, а лбом уткнулся в колени. Вроде неплохой домик, подумал он, да и распущенные уже подсохшие волосы неплохо прикрывают.       — Нагиса. Вылезай, — почти требовательно. У Нагисы по позвоночнику дрожь прошлась, а внутри все зашевелилось. Он был готов действительно сейчас открыться без промедления, не будь у него хоть толику оставшегося разум. — Иначе я сам тебя достану.       Тихий шепот, почти на ухо — то аж покраснело, — короткая улыбка на тонких губах и блеск во взгляде.       Нагиса уверен, он достанет. Но лучше уж так, чем идти на моральный эшафот через повешение души.       Карма ухмыляется — вот значит как — оценивает ситуацию и кладет руку на тонкое колено. Быстро скидывает полотенце с макушки на мальчишечьи плечи и проскальзывает рукой по внутренней стороне от тонкой щиколотки до изгиба. Аккуратно, нежно. Делает упор сверху и вбок двумя руками. Сильный упор. Ведь Карма физически раза в три сильнее Нагисы.       Нога соскальзывает по полу быстро, и Акабане зажимает ее в таком положении, упираясь в бедро. Нагиса думает, что от такой хватки определенно останется синяк, потому что ему больно. Он шипит и ойкает, сжимает челюсть и хочет стукнуть по башке этого сумасшедшего. К сожалению, руки его просто не слушаются — встречаясь взглядом с Акабане, уже никакая часть тела не слушается, и парень, сидящий перед ним и зажимавший его бедную ногу, с неподдельным упертым любопытством семилетнего ребенка открыто смотрит на него.       Нагиса быстро сдался, он не привык к боли, а еще больше он никак не может привыкнуть к прикосновениям Кармы, но все это меркнет, потому что ему стыдно, лицо продолжает гореть, а сказать нечего. Ну млять, не выдашь же, что «Карма, оденься, один мелкий готовый на все идиот и извращенец желает тебя…» Ну, скорее, он желает, чтобы его трахнули, но мысль примерно та же. И он молчит, и Акабане молчит, и они молчат, только ливень создает настроение некой драматичности, и Карма даже не смеется. Почему-то… Не хочется.       — Ну?       Зато он ждет ответа. Его девочка, он это прекрасно понимает, не даст его, внятно по крайней мере. Не сейчас. Но что-то же делать надо. И Карма улыбается. Именно улыбается, как-то снисходительно, и, может быть, любующейся улыбкой, но Шиота кусает губы и перебирает пальцами по полу. А потом и по чужой ладони на своем бедре, и они невольно оба думают, что это вошло в привычку — касаться и переплетать пальцы друг друга. Как нечто… успокаивающего жеста.       Нагиса мнется в сомнениях и стыде, смотрит в пол и на свой начинающий вставать стояк… Кхм… Ситуация стремительно близится к отметке «просто ох_еть», выхода нет. «А рассвет еще не скоро», — нелепая мысль в нелепой ситуации, лицо, конечно, становится потихоньку менее розоватым, скоро будет преобладать бледность и синева.       — У тебя руки, как будто ты пытался согреть лед. Хреновый теплообмен, — Карма вздыхает, как будто он спас мир. И, возможно, чей-то маленький мирок он спас, сжимая две чужих ладони в своих и обдавая их теплым дыханием. Чем-то это все же напоминает дракона.       А Шиоте неудобно, несмотря на то, что его ноги уже разъехались в стороны, и он сам поддается ближе. Шиоте хочется сказать, что у него не только с терморегуляцией беда, что у него еще с головой непорядок, и нервишки изредка пошаливают. Но, конечно, не ускользает и мысль, что у него еще и губы ледяные, почти синие, может тоже согреешь. И как-то от этого стало больше иронично, чем волнительно. Нагиса даже не скрыл косоватую полуулыбку, смотря в глаза человека, из-за которого он сейчас дышит еле-еле.       — Все в порядке?       Нагиса улыбается. С заминкой, но улыбается, а как иначе, и чуть наклоняет голову вбок. Волосы падают на глаза, и Акабане это напоминает те моменты, когда Шиота еще не заплетал их в хвосты. Они, конечно, ему очень шли, но смотреть на отросшие волосы было как-то… Приятнее. Нагису никто ведь не видел таким, кроме него, и это таинство хотелось бы хранить между ними как можно дольше.       Пальцы Кармы тянутся к лицу, милому, красивому, с очень яркими голубыми глазами и выразительным взглядом; кончиками проходятся по мимическим морщинкам на чужом лбу и заправляют влажные пряди за ухо, оставляя руку лежать на вымокшем полотенце.       Это было похоже на необоснованный порыв нежности. Карма не сводил с Нагисы глаз. Он не отрывался, следя за каждой его эмоцией и каждая из них — доверие, преданность, податливость — ему нравилась. Он даже перестал обжигать драконьем дыханием чужие руки, забывшись в тишине и чужой улыбке.       Обе его ладони сомкнулись на краях полотенца, притягивая его к себе и вместе с ним Нагису. Уткнувшись лоб в лоб, соприкасаясь кончиками носа и разделяя кислород, им не хватало реальности, потому что реальность жестока, а они совсем забыли, какими бывают круговороты судьбы.       — Только. Не Убегай, — прерываясь на мгновение, Карма попросил с настоящей мольбой. Он боялся. Чувства для него были новыми, возможно, видоизмененными и уже полностью осознанными, но он боялся. Впервые за годы наедине с Нагисой. — Пожалуйста.       А Шиота определенно не знал, как сказать, что он физически не сможет. Так как морально, сердечно и душевно он уже давно прицепился к Карме на все замки мира.       — Не убегу.       И мир рушится. Он искрится. Как те молнии ослепляет своими кусочками, словно звезды с неба, будь они больше.       Нагиса замирает. Он не дышит и не знает, насколько его хватит, но он напрягает плечи, уходит с головой в чувства. Он хочет запомнить.       Руки тянутся к чужому телу. Обнаженному телу. Они обвиваются вокруг сильной шеи, кожей Нагиса чувствует это тепло, почти жар, и тает, позволяя целовать себя. Позволяя кусать себя. Позволяя прижимать себя к любимому телу и давая шанс Карме вытрахать языком из него всю душу. А получается у него это восхитительно.       Карма целует жестко, не думает, он запоминает. Ему это нравится. Карма кусает чужие холодные губы и целует острый подбородок; проходится по линии лица мелкими поцелуями и, забираясь рукой под влажную рубашку и оглаживая тонкую талию, прикусывает нежный изгиб чужой шеи.       Нагиса стонет. Не хочет, но не может по-другому. Откидывает голову, зарывается пальцами в карминовые волосы и ласково их перебирает. Кому-то из них нужно быть более ласковее. И тихо шипит, потому что Карма точно не знает границ своему любопытству.       — Карма, — отзывается Шиота. Ему почти больно. Только шея горит огнем, и его ноготки остро впиваются Акабане в спину.       Карма отзывается. Смыкает губы и останавливается, смотря пониже спины Нагисы, куда свалилось полотенце, вопросительно мычит.       Нагиса судорожно пытается отдышаться. Он бледнее этих стен и не хочет отпускать парня ни на миг. Но трезвость мыслей, которая к черту полетела минутой ранее, берет свое медленно и с градом невеселых вариаций будущего. Нагисе страшно, потому он не хочет отрываться и оправдываться.       Шиота не знает, что говорить. Пауза затянулась, а не он, ни Карма не сделали ни единой попытки. И не понятно, что пугает больше.       Нагиса глубоко дышит. Делает вздох. И резкий выдох. Слишком громко дышит, слишком нервно, и дрожит.       Карме вновь хочется смеяться, но не хочется отпускать. Все это кажется довольно… естественным. Даже не позорным, может быть, только перед Нагисой ему чуточку стыдно. Необоснованно, но стыдно.       И Карма не делает попыток что-либо ляпнуть — не хочет испортить момент. И определенно верит Нагисе, потому что уверен, что готов принять все, что он дальше скажет.