Scrappy Fragments: стословки

В какой-то момент миссия идет наперекосяк. Они отрываются от группы, легко уходят от преследования, ведь он быстрый, а она — быстрая и ловкая. Никто не успеет их выследить, свою часть операции они отработают идеально. Проблема только в том, что делать дальше. — Нужно переждать. Потом свяжемся с группой, — тихо говорит Барнс, и Наташа согласно кивает. Это разумно, к тому же у них есть инструкции. Хочется прислониться к стене здания, в тени которого они скрылись, но он не выказывает и малейшей толики усталости, даже не запыхался. И это раздражает. Поэтому и она стоит, как ни в чем не бывало. — Будем ждать, — говорить с ним не хочется. Язык у нее подвешен хорошо, и сама она прекрасно знает, что может быть той еще язвой. Но… это Барнс, долбанутый на всю голову, которого только Роджерс и понимает. Или делает вид, что понимает. И она вовсе не собиралась застревать с ним наедине в ожидании остальных. — Нужно не выделяться. Наташа хмыкает. — Не выделяться? Мы, на секундочку, в районе, где одни клубы и бары. Ну, и как ты предлагаешь это сделать, мастер маскировки? — Пойдем в клуб. Барнс говорит это как-то так мимоходом, как будто это самая обычная часть досуга для них, и вечера он, кроме как в клубах, больше нигде и не проводит. — Ты сейчас серьезно? И что мы там будем делать? — Что люди делают в клубах, чтобы не выделяться, — он пожимает плечами. — Танцуют. Пьют коктейли. — Одежда? — Наша вполне сойдет за новый странный клубный стиль. Или нет? — Да, — Наташа все еще пытается сделать вид, что не поражена до глубины души. — Пошли. Я просто хочу посмотреть на это. Они выбирают яркую неоновую вывеску. У входа парень со странным саквояжем продает алкоголь «намного дешевле, чем в самом клубе». Бизнес его явно продержится до прихода вышибалы. То есть, минут двадцать от силы. Барнс берет у него две рюмки… чего-то, одну отдает Наташе, вторую быстро выпивает и пропускает ее вперед себя в царство громкой ритмичной музыки. Наташа хмыкает и проходит, ожидая какой угодно развязки. Барнсу не поймать здешний ритм, просто потому что он из другого времени. Зимнему — потому что он сам слишком изломан для такой поломанной и острой музыки. Баки на все плевать. Он переключается в какой-то новый режим галантного танцора, хватает ее и заставляет кружиться под идиотскую музыку в толпе незнакомых людей. Ему не важно, каков ритм, он задает его сам. Его не раздражают окружающие, потому что они танцуют вместе с ним, под ту же самую музыку, как будто вместе ищут пути достигнуть катарсиса. Он танцует, забывая о том, что давит на него практически постоянно. Улыбается — как-то счастливо, на грани искренности, двигается восхитительно, быстро, изящно, заставляет ее двигаться вместе с ним. Втягивает в странное безумие, в бутафорский карнавал, на котором — они просто обычная парочка, ищущая развлечений. Он говорит ей что-то — шутит, она отвечает — на автомате — улыбается, сильнее прижимается к нему. Дыхание сбивается, в крови — слишком много адреналина, ритм совершенно правильный, музыка все громче, но так и надо. Она практически удивляется, когда он вдруг уводит ее в сторону выхода, прерывая момент эйфории. На немой вопрос в глазах, отвечает «Пора!». Она не замечает, как прошло время. Она никому не расскажет об этом, не расскажет, как, все-таки запыхавшись, шла, опираясь на его руку. Как-то и дело хотелось улыбаться и нести какую-то чушь. Но она точно знает: ночью он открыл ей какую-то частичку себя, которая, наверное, известна была только Стиву.