Монстры

Выжженная трава качалась и искажалась под ним в его видении, которое омрачалось появляющимися ошибка за ошибкой в его процессоре, в то время как волна тошноты пригибала его, когда боль прошивала корпус, начиная с треснувшего лобового стекла и распространяясь через его грудь и живот там, где он столкнулся с другим мехом. Одна красная рука прижалась к сильно помятому корпусу под его грудной бронёй, и он неустойчиво покачнулся на коленях и оставшейся свободной руке. Его аудио-рецепторы, похоже, были неисправны — звуки битвы, казалось, раздавались намного дальше, чем они были, и хоть он знал, что кто-то зовет его по имени, но не мог собраться с силами, чтобы оторваться от земли. По ощущениям Рэтчет знал, что он переносил и более серьезные ранения — что же было не так? Как другой автобот мог так сильно столкнуться с ним, чтобы причинить такую боль… Рука была влажной. Первый страх медика был оттого, что случилась пробоина в топливном баке, и он убрал дрожащую руку от брюшных пластин, только чтобы тупо уставиться на покрывавшие его жидкости. Энергон не пурпурный. Что… Еще одна волна дурноты ударила его с силой взбесившегося динобота, и Рэтчет почувствовал, что что-то внутри него схлопнулось. Жидкости хлынули в его системы, и начали просачиваться через прорехи его корпуса бледно-фиолетовыми и серебряными струями. Его искра дрогнула в своей камере, замораживая корпус. Он пытался кричать, но вокалайзер ему не повиновался. Он едва услышал, когда его имя было произнесено еще раз и смог поднять шлем, когда черные руки возникли в поле его зрения. Другой мех встал перед ним на колени. Его корпус был усеян трещинами и глубокими вмятинами, в одной ноге была сильная протечка из-за пробоины в топливопроводе, и его двигатель был раздавлен Девастатором. Стержень из множества сочленений, сужающихся к острому концу, был виден за отслоившимися частями корпуса как раз за его рулевой колонной, рядом с его поломанным плечом. Рэтчет уставился на него, совсем не замечая повреждения другого меха. Он что-то говорил, спрашивал, в порядке ли Рэтчет, спрашивал, что с ним случилось, но белый мех его едва слышал. То, что он слышал, было не важно. То, что он видел, было важнее. Тот же цвет, та же форма — всего в микрометрах от лицевой пластины Рэтчета — медик увидел ту самую оптику, что отравляла ему десять орн перезагрузки кряду. В микрометрах от себя Рэтчет увидел сегментированный стержень, вытащенный из корпуса другого меха принудительно, там, где он был спрятан до того, как Девастатор попытался его раздавить. Он был острый и конический, словно клешня — клешня, которой не должно было быть у автобота, и все, что мог сделать Рэтчет, это уставиться в ужасе от того, что один из нападавших находился прямо перед ним, достаточно близко, чтобы снова к нему прикоснуться. Его искра всколыхнулась, а его корпус начал дребезжать от дрожи, глубоко внутри пробежавшей по его протоформе. Его внутренний экран все еще был полон ошибок, но он не обращал на них внимания — все, что он мог видеть, была та самая оптика, и его искра и системы запнулись и сколлапсировали. Он едва заметил, как другие автоботы сначала смотрели вниз на субстанцию, вытекающую из его внутренностей, а потом на него самого. Он едва заметил, как на другого меха снизошло понимание и страх. Все, о чем Рэтчет мог думать, это то, что он должен бежать, должен спасаться, должен убраться как можно дальше от этого монстра, но он стоял как вкопанный, дрожащий, с текущей из него жидкостью и не способный говорить. Все, что Рэтчет смог, это тихо сказать: «Ты…» прежде чем темнота поглотила его.