"Я плюю на ваш "Аквавит"

      Почувствовав удар ладонью по лицу, Хенрик медленно раскрыл глаза, тихо постанывая от боли. Голубые глаза были устремлены в потолок, а голова отчего-то раскалывалась, будто после хорошей попойки. — Вы очень долго спите, шериф, — разрезал тишину спокойный женский голос, который был Хансену очень и очень знаком. — На работе спать нельзя, это нужно делать дома.       Датчанин сразу узнал этот голос. Он хорошо помнил, что именно этот человек, эта женщина запустила в него дротик с транквилизатором. Сознание предательски осветило её лицо в памяти мужчины, от чего тот невольно поморщился. — Как ты смогла выжить? — задал вопрос Хенрик, подняв голову и повернув в сторону, где раздавался голос Астрид, но тут же обнаружив себя в довольно неудобной позе, лежащим на спине на кухонном столе с привязанными по разным сторонам руками и ногами и с совершенно обнажённой нижней частью туловища. Всё бы ничего, но только задним проходом чувствовалось чёткое присутствие чего-то холодного и металлического.       Попробовав хоть как-то пошевелиться, Хансен сдавленно простонал и поморщился, ощущая, что тот самый холодный металлический предмет это его собственное ружьё, которое он забыл вытащить из машины после охоты в лесу с Эдом, прежде чем сюда ехать.       Однако сама Астрид не спешила отвечать на его вопрос, поступая так же, как и недавно Бервальд, когда звонил ему. Ох уж эти шведы… — Я уверенна, что у Вас, шериф, был сегодня очень тяжёлый и продуктивный день. Вы трудитесь, не покладая рук, чтобы найти того самого человека, который исчез в глубинах реки и так и не был найден при всех Ваших попытках, чтобы замести за собой все следы, чтобы не порочить своё доброе благородное имя. Ваша семья… она ведь гордится Вами, я права?       Семья… А ведь и правда… Со всеми этими поисками и прочей нервотрёпкой, датчанин стал редко появляться дома, иногда созваниваясь по телефону с женой. Он твердил ей, что всё в порядке, просто очень много работы, из-за которой приходится буквально ночевать на рабочем месте, но дело было далеко не в этом.       Иногда мужчине казалось, что его жена Сольвейг обо всём догадывается, просто не подаёт вида. Она достаточно умна и проницательна. Часто ловила мужа на вранье, но относилась к этому более-менее спокойно.       В этот же раз, Хенрик включал всё своё обаяние и актёрское мастерство чтобы доказать своей любимой, что всё в порядке. Шериф врать не хотел, особенно Сольвейг, но приходилось.       Однако сейчас разговор этой блондинки, стоящей прямо напротив самого Хансена и смотрящей ему в глаза, заметно настораживал. Почему она заговорила о его семье? — Тварь… — повторил он то же оскорбление, что и тогда, когда засыпал после выстрела. — Что ты имеешь в виду? Отпусти меня! — А Вы всё так же не меняетесь, шериф, — продолжала Астрид, медленно подходя к раскинувшемуся перед ней мужчине и уверенно кладя руку на размещённое в нужном положении ружьё. Датчанин невольно напрягся, не отводя пристального взгляда от девушки. Но тут же жалеет об этом.       Свенссон немного наклоняется, чтобы получше взять ружьё, поджимает губы в тонкую полоску и делает несколько очень болезненных, грубых толчков ружьём, глубже вгоняя его в анус шерифа.       По комнате незамедлительно разносятся громкие крики Хансена вперемешку с обильным количеством датского мата. На глаза начинают наворачиваться слёзы, а дышать становится трудно. Анус буквально разрывало изнутри, и непривычные ощущения заставляли громко стонать от боли ещё несколько минут после толчков, которые пока прекратились. — Вы говорили, что шведки довольно красивые и очень горячие, — продолжая смотреть шерифу в глаза, продолжала Астрид. — Неужели Вам так не нравится Ваша жена? Я считаю её довольно симпатичной и приятной в общении.       Голубые глаза Хенрика широко раскрылись, а губы на автомате произнесли заветное имя. — Сольвейг… — мужчина резко поднял ранее опущенную голову, срываясь в крик. — Что? Что ты с ней сделала?! Говори немедленно иначе я тебя из-под земли достану, если с ней что-то не так будет! Хоть один волосок упадёт с головы Сольвейг, я тебя так выебу, что ты сдохнешь у меня на глазах, мерзкая шлюха!       Ответ Астрид не заставил себя ждать. Она снова схватилась руками за ружьё, вновь делая им несколько толков, но на этот раз больше чем в прошлый. — Я тебе слова не давала, мразь, — холодный тон блондинки будто металлом прошёлся по телу Хансена. — Лежи и не рыпайся, пока Я этого не захочу.       Громкие душераздирающие крики боли вновь заполонили кухню, где находились эти двое, а после и практически весь дом. Шериф невольно приподнялся, корчась от ужасающей боли, но Свенссон тут же нависла сверху, грубым резким движением укладывая его обратно на стол. — Я сказала лежать и не рыпаться. Или ты глухой уже стал? — голос Астрид становился едва заметно напряжённым. Она нервничала и едва сдерживалась, чтобы не задушить этого человека, смотря ему прямо в глаза. Она хотела, чтобы он познал весь тот ужас, что пережила совсем недавно она сама, чтобы этот ужас отпечатался в его голубых глазах и они налились кровь. Она будет входить в него его же ружьём всё глубже и глубже, и будет наслаждаться его криками, что определённо лучше любой музыки.       Она заставит его пережить всё то, что он заставил пережить её саму. Он лично познает те муки, в которые окунул её.       Пока Хенрик пытался восстановить дыхание и немного хрипловатый от криков голос, а так же прийти в себя, Свенссон достала из кармана небольшой позолоченный кулон немного запачканный в крови. Заметив его краем глаза и помотав головой в разные стороны, дабы смахнуть подступающие от боли слёзы, Хансен вновь дёрнулся вперёд. Однако всё ещё находящееся в нём ружьё не дало нормально пошевелиться, вызывая очередную волну боли, хоть и не такую, как пару секунд назад. — Это кулон моей дочери? — задал риторический вопрос шериф. Он знал, что именно эта вещь принадлежит его маленькой Метте. Только вот… что она делала в руках этой женщины? — А Вы догадливы, шериф, — монотонно ответила ему Астрид, чем вновь вызвала приступ гнева и паники. — Что? Что ты с ней сделала? Что с моей дочерью? — в глазах датчанина вновь поселился страх. Если эта женщина выжила и тем более контактировала с его семьёй… тем более, что у неё был тот самый кулон, который он ещё недавно подарил Метте на день рождения, то...       В голове пронёсся радостный смех дочери и широкая улыбка, когда она получала этот подарок. Она была тогда так счастлива, что сам Хенрик невольно осознал, что возможно по своей глупости, гордости и ещё куче других причин потерял самое дорогое, что было у него в жизни.       Вслед за смехом единственного ребёнка вспомнился вечно холодный и несколько осуждающий взгляд Сольвейг. Хансен всегда помнил её такой. Как он долго её добивался, забрасывал подарками, звал гулять, как она раз за разом ему отказывала, но… судьба распорядилась иначе. Когда сам Хенрик поставил на кон всё и после всех неудачных попыток решился и сделал ей предложение… Сольвейг согласилась.       Что происходило у неё в голове, было известно лишь ей одной, и сам шериф редко мог понять мотивы её действий. Такая уж у него непредсказуемая была жена, которую он любил всем сердцем и для которой был готов абсолютно на всё, даже свернуть горы и перейти вброд все моря.       К глазам вновь начали подступать слёзы, которые Хенрик всеми силами пытался удержать. Его семья… Что? Что с ними? Что будет дальше? — Что с моей дочерью? — вновь сорвался мужчина на крик.       В ответ последовало лишь долгое молчание, а сама Астрид, сжимая руки в кулаки, оттолкнулась немного от стола и достала небольшую баночку, в которую совсем недавно положила глаза Бервальда, взятые «на память».       Открыв банку, Свенссон достала свой трофей, несильно сжимая его в руке вместе с кулоном, после чего выпустила последний предмет так, чтобы он свисал с пальцев, а сами глаза оставались в руке. — Красивые, правда? — неожиданно произнесла Астрид, поднося подарок в виде чужих глаз и кулона дочери к шерифу так, чтобы он мог чётко всё это видеть.       От вида подобной картины Хенрик буквально забыл, как дышать. В голове поселилась пустота, постепенно окрашивающаяся в кроваво-красный цвет. Сознание рисовало жестокую картину вырывания глаз у его бедной невинной дочери, и как Сольвейг ничем не может помочь.       Блондинка положила глаза вместе с кулоном на видное для Хенрика место, после чего вымыла руки от раствора в банке, уже собираясь направляться к выходу.       То, что глаза принадлежат другому человеку, а кулон Астрид просто стащила, рассказывать было необязательно. — Нет! Нет! Нет! Не-е-е-т! — в конец срывая горло, кричал Хенрик, захлёбываясь слезами, что на этот раз не прекращали идти. — Я убью тебя! Я тебя так вытрахаю, что ты будешь сдыхать медленно и мучительно, шведская блядь! Никто тебе не поможет, тупая шлюха! Как ты посмела так обращаться с моей девочкой!?!       Она ждала этих слов. Ждала, что датчанин скажет что-то подобное. Руки продолжали немного подрагивать от переполняющей саму Астрид жажды мести. Но на этот раз она сдерживаться не будет. Она снимет эту маску холодности и безразличия и докажет ему, кто тут сейчас может сдохнуть.       Нахмурившись и поджав губы в тонкую полоску, Свенссон разворачивается на месте и быстро подходит к столу, на котором лежал Хенрик, что есть силы, хватает ружьё и начинает вбивать его внутрь мужчины так сильно и так глубоко, как это вообще могло быть возможным. — Ты! Ты! Ты! — кричала ему в ответ Астрид, держась явно из последних сил и с каждым словом делая толчки ружьём всё больнее и грубее. — Как ты смеешь мне говорить о мести после того, что вы сделали?! Запомни, датская сволочь, я заставлю вас познать всю ту боль, которую вы причинили мне! Ты мне никто, чтобы указывать, что я должна делать, и ты поплатишься за всё то, что говорил и что сделал! Я разорву тебе все внутренности, и ты будешь страдать. Будешь страдать в два раза больше чем я, и больше никогда не сможешь назвать себя человеком чести, уж поверь, я позабочусь о том, чтобы ты умер в страшных мучениях!       Вогнав ружьё последний раз максимально глубоко, как получалось, шведка достала тонкую, но прочную верёвку, аккуратно обмотав ею спусковой крючок ружья вместе со скобой, после чего встала и уверенно направилась к выходу из кухни, обвязывая вторым концом верёвки ручку двери. — Спокойной ночи, шериф… — тихо произносит Астрид, открывая дверь в противоположную от себя сторону и выходя из помещения под громкий выстрел ружья. — Мне искренне жаль, что у такой прекрасной женщины как Сольвейг Хансен такой противный муж, — едва слышно произнесла Свенссон, опустив взгляд голубых глаз в пол, а после поправив очки. — И ещё больше мне жаль такую замечательную девочку как Метте… Она так и не узнает какой же редкостной сволочью был её отец.       Оттолкнувшись от деревянной двери, Астрид глубоко вздохнула. — «Они явно достойны большего», — проносится у неё в голове, а сама шведка уверенно направляется к последнему пункту назначения. Туда, где она станет самым страшным палачом, заставляя свою жертву ощутить все муки ада, через которые ей самой пришлось пройти. — Жди меня, Тино… — широко раскрыв глаза от предвкушения, тихо прошептала Астрид, выходя из дома.