Студенческие будни

Мальчишка карабкается по крепким веткам ловко и быстро. Меньше минуты проходит, они только успевают сбежать со склона и оказаться рядом с желто-красным кленом, а он уже стоит на самом верху. Легкий, тонкий, зеленая туника проглядывает через желтое. Маргарита запрокидывает голову и от души ругается. Потирает руки, засучивает рукава. – Я тебя оттуда достану, сопляк! Готовится лезть следом. Гриша с сомнением косится поочередно на основание ствола и вверх, тяжело дышит и морщится: – Меня не выдержит. Давай ты. Ветер ревет, срывая листву, серая хмарь грозит разлиться дождем. Яда оглядывается на Января. Не сговариваясь, они встают с двух сторон от ствола и синхронно вынимают блокноты. Сегодня они в одинаковых серых толстовках, у обоих волосы убраны назад. А Маргарита ругается и плюется, когда разметавшиеся на ветру волосы лезут в рот и цепляются за ветки. Гриша достает из-за пазухи книгу. Зеленый глянцевый переплет с узорчатой надписью "Лучшие сказки", ошметки чернил капают в траву. Больше вооруженных персонажей с маниакальным желанием сеять хаос и убивать Яда не любит только персонажей-детей. С ними не только сложно договориться, но они имеют склонность, удирая, терять вещи. Игрушечных солдатиков, гармошки, очки, собственные башмаки, камни для рогаток - это усложняет дело. Троих мальчишек сегодня вернули в книгу, но пришлось гоняться за сорванцами по целому району, а потом подбирать все, что они посеяли. Остался один. Яда чертит на листке знак, и ветер перестает продувать спину. Три плотных теплых тела вырастают за спиной. – Просто будьте готовы, – говорит им Яда, и они послушно взлетают повыше. Маргарита почти наверху – ругань стала тише, с дерева сыплются мелкие ветки. И следом – зеленый помятый колпак с красным сломанным пером. – Слезай давай, ребенок! – рычит Маргарита, но мальчишка смеется – выразительно, отрывисто, похоже на лай, и насмешничает: – Ты хочешь меня поймать? Думаешь, ты сможешь? – Да сдался ты мне! Это твой чокнутый пират тебя ловить должен! Из-за тебя, кстати, он уже несколько циклов не знает, чем заняться... Давай-ка оттуда слезай, ну, пока не навернулся! Их учат не только знакам, но и разговорам. С теми, кто еще в порядке, и с теми, кто уже не помнит своего имени и своего мира. Эта "дурацкая психология", как говорит Инга, идет книгам на пользу – если персонаж возвращается добровольно, книга успокаивается быстрее и печать держится крепче. – Упасть боятся только взрослые! Те, кто давно забыл, что это такое – просто взять и взлететь... Нырнуть в ветер, словно ты – форель в волнах! – Ветер разносит голос мальчишки на весь парк и раскачивает ветку, на которой он стоит одной ногой, второй уже раскачивая в воздухе. Питер Пэн норовит откуда-нибудь сигануть с самого утра, и это уже порядком утомило. – Слышь ты, форель, я тебе взлечу щас! Блин, киньте в меня книгу, я его запечатаю, пока не нырнул в ветер! – Второ-ой поворот направо-о-о!.. Яда ловит взгляд Января. Брат кивает – договариваться уже не резонно, от сознания у персонажа осталась только горстка воспоминаний и привычные паттерны поведения. Призрак отделяется от тройки и, мягко подхватив у Гриши из рук книгу, теряется в листьях. – И прямо – до самого... Вопль прерывается на середине – листву сминают чернильные кляксы, засасывающие последнего персонажа в книгу. Маргарита подхватывает сытый томик и метко швыряет вниз, Грише в руки. Он докармливает книгу колпаком и накладывает печать – знак светится апельсиновым цветом. Маргарита приземляется, упершись рукой в землю, и сдувает со лба челку. – Не люблю детей, – отряхивает ладони, – слишком много возни. Чертова детская литература. Разбегаются, как тараканы. Скажите мне, что на сегодня это все, иначе следующего мелкого засранца я отлуплю. – Это все, – Гриша убирает книгу в куртку. Ухмыляется: – Это еще ерунда. Вот тогда со сборником "Сказок народов мира" была та еще развлекуха. – Да эти скандинавцы – на всю голову нездоровые. Хотя античку трудно переплюнуть, как вспомню всех этих высокопарных типов, с которыми только стихами можно было говорить... Их еще хрен отличишь друг от друга, у всех рожи греческие и об имена язык сломаешь. Яда с Январем привычно переглядываются, но осуждать решают молча. В конце концов, курс античной литературы им зачли без особых проблем.