***
…Умари сам удивлялся тому, насколько легко и органично вписался в бесконечно чуждый ему быт. Темно-зелёный камзол из дорогого сукна, пришедший на смену чёрному потертому сюртуку; шелковая рубашка, которая, словно по мановению волшебной палочки, каждое утро заново становилась белоснежной; строгая, но благородная перевязь для шпаги, и какие-то немыслимые изыски, в виде кролика в белом вине, вместо хлеба с твердым сыром на завтрак, – он привык ко всему этому настолько быстро, что и привыканием-то это нельзя было назвать: он словно сбросил одну кожу, и надел другую, не заметив, хотя к роскоши так и остался равнодушен. То, что иной оценил бы как подарок судьбы, для него было лишь ненужным довеском к другому, безмерному и совершенно не заслуженному им счастью. Излишками дворцового быта он был способен наслаждаться не более, чем слепой – картинами; среди окружавшей его пышности чувствовал себя, как убеждённый трезвенник, заброшенный судьбою в винодельню… Но всё это было, в сущности, так неважно, так незначительно по сравнению с тем, что он обрёл… Какая разница: Ей хотелось видеть его в дорогом камзоле и шелковой рубашке – он надевал их; если бы она предпочла лицезреть на нём хитон, или тигриную шкуру, или одеяние монахов – для него было бы равно радостно носить всё это. Он ходил бы на голове, если бы она вдруг сказала, что ему пристал такой способ передвижения; он ел бы угли или угрей; спал на соломе или на битом стекле; мог бы рисовать картины или выгребать навоз из конюшен, – но ей хотелось, чтобы он был её правой рукой, её частью, её тенью, – он был готов даже стать тенью… И, хотя роль консорта, – по сути, двусмысленная, – никогда его не прельщала: кто это такой, супруг монархини, но не монарх – фигура или манекен? – однако, других вариантов не было. Не мог же он сказать ей: «Брось это всё, и живи со мною где-нибудь в деревне», – возможно, она бы и бросила, но держава осталась бы без королевы. Такой жертвы он был требовать не вправе, хотя, возможно, и предпочитал быть первой скрипкой в любовных отношениях…***
…– Ты ревнуешь? – Да, – твёрдо ответил Умари, подумав. Ильчиэлла подошла к нему: – Серьёзно, ревнуешь?.. Она обняла его сбоку, сплетя длинные пальцы у него на противоположном плече, и стала тихонько целовать его в мочку уха и прядь жёстких волос над ней. – Ильчи, – сказал Умари, чувствуя, что тает, как воск, – когда ты так делаешь, ты сводишь меня с ума. Он осторожно повернулся к ней и сжал в объятиях: – Сейчас мне придётся всё бросить, а у меня – дела… Ильчиэлла откинула голову назад, подставляя ему шею, которую он страстно принялся целовать. Она откидывала голову все дальше, дальше, как будто падая навзничь, и, наконец, им пришлось отойти несколько шагов от стола к софе... Спустя пару минут оба с трудом вспомнили, что находятся в королевском кабинете, что на дворе полдень, и что кругом кипит жизнь. – Так всё же, – сказала Ильчиэлла, расправляя платье, – что мне делать с этим письмом? – В камин его брось, – ответил Умари. – Или дай мне, я брошу. – Ну, в камин – так в камин. – Ильчи, – Умари остановил её руку, протянувшуюся было к огню, – мы уже целых полчаса обсуждаем с тобою какую-то ерунду. Если твой кузен – славийский посол, как мы можем не принять его, даже если бы мне тысячу раз не хотелось с ним знакомиться?.. Речь шла о письме из Славии. Его прислал троюродный брат королевы, граф Роан, первая любовь Ильчиэллы. Она сама, показав супругу письмо, созналась, что когда-то была влюблена в кузена. Ей совсем не хотелось, чтобы Умари узнал об её давних отношениях с братом от кого бы то ни было ещё, – тогда муж, действительно, мог бы почувствовать досаду и ревность. Граф Роан давно проживал в Славии, был женат на одной из славийских принцесс. Он писал, что намеревается в скором времени прибыть ко двору Вэтландии с визитом. Месяц тому назад Славию постигло большое горе: безвременно скончался король Флаолин. Змея ужалила его в лодыжку, когда король и его свита пировали на пикнике. Окружённый застывшими от ужаса придворными, умирающий Флаолин успел подтвердить, что престол наследует его племянник, герцог Силлон. Осиротевшая внезапно свита привезла во дворец неподвижное тело короля и две страшные новости для его безутешной супруги: она – вдова и больше не королева. Неизвестно почему, будто позабыв о том, что славийский престол всегда наследовался по мужской линии, Генна свято верила, что останется на троне, если уж будет суждено ей пережить любимого супруга. Но, увы, судьба распорядилась иначе: вдове короля и трем её дочерям предстояло покинуть ставший вдруг чужим для них королевский дворец... Мало того, что Генна потеряла супруга и власть; она должна была смириться с тем, что властительницей над ними – Генной, королевой славийской, и её красавицами-дочерьми: принцессами Астандой, Кастусей и Аурелией – становилась некая Энель, люберийская герцогиня, пять лет тому назад бежавшая в Славию вместе со своим братом. Силлон, незадолго до безвременной кончины дяди, не ведая о приближении своего звездного часа, как раз собрался жениться на ней. Эта скользкая красавица Энель была отвратительна вдове Флаолина и своей популярностью среди придворных мужского пола, и своей властью над Силлоном, которого герцогиня просто околдовала. Старшая принцесса, Астанда, с юности была влюблена в кузена, и до приезда Энель брат отвечал ей взаимностью, но с той минуты, как он увидел прекрасную люберийку, Астанда перестала для Силлона существовать… Герцог Ч*, брат Энель, когда-то – могущественный политик Люберии, личность яркая и загадочная, – все эти годы жил одним: желанием отомстить своим врагам: люберийскому королю Аэленду и его младшему брату. Он сражался с ними несколько лет назад, был побеждён и вынужден бежать. Приход Силлона к власти был для изгнанника подходящим моментом осуществить кровавый план мести: новый король был молод и воинственен, а герцог Ч* был его правой рукой и лучшим другом. Воевать с Люберией желали оба. Победа обеспечена, считали они, но только если врагам не придёт на помощь сильная армия вэтландцев, – их западных соседей. Силлон и герцог Ч* хотели предварить участие Ильчиэллы в баталии, убедив королеву заранее подписать со Славией соглашение о мире. Для того и был направлен в Вэтландию троюродный брат Ильчиэллы, бывший вэтландский подданный, граф Роан. Королева Вэтландии в ту пору ждала наследника, и, положа руку на сердце, ей хотелось одного – покоя. Без войн и потрясений хорошо бы было обойтись, хотя бы в ближайший год. …Кортеж под славийским – алым с белым – флагом прибыл в Лавэнну в полдень, 23 марта **30 года. Ильчиэлла ожидала приезда своей первой любви без волнения. Роана она не видела двенадцать лет, от юношеского чувства к нему ничего не осталось. Она даже сомневалась, что узнает бывшего возлюбленного. Когда, в бороде и усах, из кареты показался невысокий, плотно сложенный тридцатилетний мужчина, только по прищуренным большим голубым глазам Ильчиэлла узнала своего троюродного брата. Отдав вэтландской королеве положенные поклоны – долг славийского посланника, граф Роан радостно расцеловался с сестрой, как то позволял этикет. Потом он вежливо поклонился стоявшему рядом с королевой, худощавому мужчине, пристально глядевшему графу в лицо холодными серыми глазами. Ильчиэлла представила брата супругу. Последний без улыбки поклонился, так же, без улыбки, пожал протянутую руку; но тут же лицо его прояснилось и приобрело приветливое выражение: он увидел прибывшего с Роаном спутника, – тот как раз показался в этот миг из кареты. Это был невысокий, темноволосый, кудрявый молодой человек в дорожном костюме. Лицо королевы Вэтландии просияло: – Фарли! Молочный брат королевы спрыгнул с подножки, подошёл к королеве и почтительно преклонил колено. – Встань, встань, – радостно воскликнула Ильчиэлла и обняла его. Роан, Умари и все, окружавшие их, улыбались, кроме сильно постаревшей за пять лет, ставшей ещё большей брюзгой придворной дамы Реи. – Фарли, милый, тебя-то мы и не ждали, – радостно проговорила королева. – Удалось сделать вам сюрприз, – важно кивнул Фарли. …– Поговорите сперва с Роаном, Ваше Величество, – шепнул он молочной сестре по дороге ко дворцу, – а потом я вам кое-что расскажу… Сказав это, Фарли немного отстал от королевы с супругом и их гостя. Он, незаметно для окружающих, приобнял за талию одну из сопровождавших свиту красавиц-камеристок и шепнул ей на ухо: – Ну, как она, семейная жизнь?..