Единственный шанс

Джон всеми силами пытался вырваться из сильных объятий. Он сопротивлялся, как мог, но ставший стальным захват грозил переломать все кости, и казалось, что его натренированное тело сейчас просто не выдержит и сломается. Джон смог различить за бешеным стуком своего сердца тяжелое дыхание мужчины, явно превосходившего его по силе и ловкости. Слишком быстрая реакция и отточенные движения говорили, что перед ним явно не простой грабитель, случайно забравшийся в скромную квартиру бедного студента. - Я думал, он тебя никогда не отпустит, - прошептал голос, а Джон, все еще пытавшийся унять сбившееся дыхание и взять себя в руки, замер. - Профессор Стенкс, что вы делаете? – это был единственный вопрос, который он сумел задать, когда узнал голос своего куратора. - Так ты еще не понял, Джеймс? Как жаль, а ведь такой умный, талантливый мальчик, подававший большие надежды, - он сухо рассмеялся, и от этого холодного смеха по телу Джона побежали мурашки, словно его окунули в ледяную воду. – Почему ты выбрал Холмса? Скажи, чем он лучше меня? - к горлу застывшего юноши прижалось острое лезвие, и Джон понял, что все тренировки, которыми он изнурял тело Джеймса, - ничто по сравнению с этой смертельно опасной ситуацией, в которой они очутились. – Я ведь следил за тобой, – продолжил мучитель. - Какие страсти, какие эмоции! Я считал, что этот гениальный выскочка способен только портить людям жизнь своими едкими высказываниями, а вот посмотри же… Внутри Джона все похолодело от липкого ужаса. Стенкс не только знал, что его обманули, а все время следил за ними и видел не только их с Шерлоком встречу, но и ужин, и прогулку, и поцелуй, и ссору. - Почему? Почему вы это делаете? – он решил выяснить все до конца, хотя инстинкты капитана Джона Уотсона подсказывали, что все гораздо сложнее и опаснее, чем казалось на первый взгляд. Просто так обычный человек не вламывался бы в чужую квартиру, не заламывал хозяину руки и уж совершенно точно не угрожал бы ему ножом. С его куратором что-то произошло, раз он так разозлился, и это что-то грозило отразиться на жизни Джеймса Хантера самым ужасным образом. - Ты со своей работой совсем света белого не видишь, правда? - сочувствие в голосе мужчины оказалось полной неожиданностью для Джона, и он просто кивнул в ответ, не в силах и слова вымолвить. – Газет не читаешь, телевизор не смотришь? А значит, ничего не знаешь, - казалось, Стенкс уже разговаривал сам с собой, а Джон затаил дыхание, понимая, что таким образом может услышать много нужной информации, но тот, уже потеряв нить разговора и немного ослабив хватку, начал что-то судорожно искать в своих карманах. – Отлично. – Стенкс вынул длинную веревку и принялся обматывать его запястья. – Не бойся, Джеймс, я не сделаю тебе больно, только не сопротивляйся, иначе я могу сильно разозлиться, – что-то странное, промелькнувшее в его голосе, заставило Джона вздрогнуть от понимания: Стенкс не только хочет причинить боль, но и, скорее всего, получит удовольствие от вида его страданий. Слишком широкая улыбка озарила лицо, когда мучитель заглянул в глаза Джона, а тот вздрогнул, потому что во взгляде различил ту самую животную, хищную сущность, с которой он часто сталкивался в своем прошлом. Надо хоть как-то подать знак, что он в опасности, вызвать полицию, попытаться кому-нибудь позвонить. Джон постарался не впадать в панику, успокоиться, потому что Стенкс явно сошел с ума и теперь решил сделать с телом Джеймса нечто ужасное, а ему совершенно не хотелось снова встречаться со своим Ангелом-хранителем. В следующий раз Джону уж точно не дадут второго шанса все исправить. Надо же было так бездарно потратить отведенное ему время: не объясниться, даже не попытаться просто поговорить, сделать хоть что-нибудь ради другого, как оказалось, самого важного человека из прошлой жизни Джона Уотсона. Он снова опоздал. Не смог. - Я все сделаю, только объясните мне, почему? - он охнул от неожиданности, почувствовав, как Стенкс легко поднял его тело на руки и понес в единственную комнату, которая служила Джеймсу и гостиной, и спальней. - Смотря, что именно ты хочешь узнать, – мужчина аккуратно положил его на кровать и перевязал веревку за перекладину так, что теперь руки Джона оказались у него над головой. – Не волнуйся, я сделаю все, чтобы тебе было приятно. Я видел, как вы поругались. Он совершенно тебя не достоин. Я же могу сделать так, что ты не только забудешь об этом выскочке Холмсе, но и собственное имя не вспомнишь, – Стенкс принялся ходить по комнате, перекладывая с места на место принесенные с собой вещи, а Джон, внимательно за ним наблюдая, похолодел от ужаса. Стенкс один за другим доставал из огромной сумки медицинские инструменты, некоторые из которых доктор Уотсон в своей профессиональной жизни даже не встречал. Зачем они могли понадобиться обычному хирургу, он старался не думать, но от одного их вида становилось жутко. Джон не мог позволить себе показать Стенксу, что боится. Исходя из прошлого опыта, это бы только раззадорило его мучителя, поэтому решил тянуть время. - Зачем вы это делаете? – самый глупый вопрос, который он мог задать, но в голову ничего другого не приходило. - Вы все – молодые, привлекательные, подающие надежды, просто не можете не красоваться перед остальными. Ведь обязательно надо распушить свой павлиний хвост перед каждой привлекательной человеческой особью, которая ненароком обратит на вас свое внимание, – Стенкс произносил это таким спокойным ровным голосом, будто его уже совершенно не волновало, что именно он рассказывал своему пленнику. Он не злился, не кричал, лишь совершенно безэмоционально говорил, говорил, говорил… Осторожно выкладывая из сумки небольшую бутылочку почти прозрачной белой жидкости и шприц, Стенкс аккуратно положил их на столик около кровати. – Ты так на него похож, Джеймс. Когда я впервые увидел тебя, то решил, что сделаю все возможное, чтобы такой молодой, чистый душой юноша оказался моим подопечным и проходил практику именно в нашей больнице. Джон удивился: надо же, а он думал, что просто случайно получил распределение в эту клинику. - Потом я долго старался привлечь твое внимание, - продолжил Стенкс, медленно надевая хирургические перчатки. - Ты же кроме своей учебы и работы ничего вокруг не замечал. А когда появился Холмс, то ради него ты так легко соврал мне. Мне, человеку, который ценил и дорожил тобой, - в его голосе послышались гневные нотки, точно Стенкс начинал постепенно терять над собой контроль, и Джон напрягся, понимая, что ничем хорошим этот разговор для него не закончится. - А я не желаю тебя ни с кем делить, - мужчина взял в руки медицинский скальпель и наклонился к напряженному, точно струна, юноше. – Я просто оставлю тебя для себя, - прошептал он ему на ухо. Потом, немного надавив на лезвие, провел им по щеке, и Джон вздрогнул от неожиданной резкой боли. Стало так страшно, что тело Джеймса застыло, а разум Джона, наоборот, начал работать в усиленном режиме, запоминая и систематизируя полученную информацию, чтобы просчитать все дальнейшие варианты. Стенкс еще долго рассказывал о своем знакомом, с которым был счастлив, пока тот, так же как Джеймс, не обманул, а затем и бросил его, променяв на другого мужчину. И Джон, наконец, понял: ревность. Видимо, именно это чувство подтолкнуло Стенкса к безумию, а Джеймс Хантер виноват лишь в том, что был похож на бывшего любовника своего куратора, что и сделало его такой желанной жертвой. Джон обреченно вздохнул, понимая: вырваться не получится, и его еще одна попытка жить по правилам провалилась. Он наверняка умрет, а обида и злость, которые Джон испытывал к Шерлоку какие-то полчаса назад, казались теперь такими мелочными и пустыми, что он уже сто раз пожалел о сказанных в порыве гнева обидных словах. Если бы можно было все вернуть, он бы тогда… Джон, почувствовав сильное жжение на коже, прикрыл глаза, чтобы не видеть безумного взгляда, в котором полыхали языки пламени, не предвещавшие для измученного юноши ничего хорошего. Стенкс, видимо, не получил удовлетворения от созерцания совершенно безучастного выражения на его лице, поэтому принялся неторопливо разрезать одежду и остановился только тогда, когда на теле Джеймса совсем ничего не осталось. Внезапно все прекратилось, а Джон, облегченно вздохнув, расслабился, но тут же охнул от боли, почувствовав, как острая игла впилась в его руку. «Наркотик», - крутилось в голове, когда он ощутил первые признаки горячей волны, которая, сметая все внутренние преграды, обволакивала тело, проникала по венам в сердце, заставляя его биться в бешеном ритме, заглушающем все звуки в комнате, оставляя в голове пустоту. Из-за того, что все вокруг него кружилось в странном вихре из яркого света и огромных пылинок, Джон боялся открывать глаза. Он сильно зажмурился, когда почувствовал, как чужие руки, уже без перчаток, начали торопливо изучать его тело. Прикосновения были настолько омерзительными, будто тысячи ледяных иголок впивались под кожу, создавая невыносимую боль. Джон, собрав всю силу воли, пытался не показывать, что ему неприятно, и лишь постанывал каждый раз, когда осторожные пальцы хирурга находили особенно чувствительное место на его теле. - Потерпи, - шептал Стенкс, - еще немного, и тебе станет приятно. Джон не слушал тихий голос, ядом просачивающийся по венам в его разум. Он почти не чувствовал затекшие руки, тело уже наполнилось неприятной тяжестью, а в голове стоял такой сильный шум, что казалось, будто накаченное наркотиками сознание скоро не выдержит такого сильного напряжения и отключится. Чтобы хоть немного прийти в себя, он принялся воскрешать в памяти те счастливые моменты из жизни Джона Уотсона, ради которых стоило вытерпеть такие мучения. Его безоблачное детство, любящая семья, учеба, увлечение спортом, даже война и конечно Шерлок… Шерлок. Из-за действия наркотика Джон точно не знал, сколько времени прошло: час, день, неделя или год. Казалось, он целую вечность слушал этот ужасный скрипучий голос, уговаривавший расслабиться, ощущал ненавистные прикосновения, выплескивал из тела невыносимый жар, кричал от боли, стонал от желания и так по кругу. Снова и снова. Боль – вожделение – похоть – облегчение. Он даже не почувствовал, что Стенкс, вновь взявшись за скальпель, стал рисовать на его коже непонятные символы. Кровь залила простыни, стоны наслаждения перемешались с криками боли, разум Джона творил с его сознанием ужасные вещи, в несколько раз усиливая все ощущения и искажая реальность. Ему казалось, что это не Стенкс, а он сам режет себе руки, вспарывая кожу, чтобы посмотреть, как по прозрачным трубочкам бежит разноцветная жидкость. Это было так красиво и завораживающе, что оторвать взгляд от вскрытых вен было просто невозможно. Его тело специально изменилось и стало прозрачным, чтобы можно было сквозь него наблюдать, как внутренние цвета, переливаясь и искрясь, выплескивались вверх небольшими радужными фонтанчиками. Он падал в темноту, распаленный неестественным желанием унять внутреннее жжение, которое сначала только мягко согревало его душу, а потом грозилось спалить дотла, оставив после себя только горький серый пепел. Крики, стоны и боль – это единственное, что казалось реальным в его искаженной действительности. Джон не заметил, как бесшумно открылась дверь, и темная фигура метнулась к обезумевшему Стенксу, как яростные удары обрушились на его мучителя, как хрустели сломанные кости и уже чужая кровь заливала комнату, как незнакомец, разобравшись с хирургом, опустился перед ним на колени. - Джеймс! – Джону почудилось, что из злой темноты, наполненной жуткими чудовищами, его зовет знакомый голос. - Джеймс! Очнись, пожалуйста, очнись! – он с усилием разлепил веки и сощурился от яркого света. – Сейчас, подожди, я его приглушу, - рядом послышался какой-то шорох, и стало темнее. - Я уже думал, что не успею, - шептал Шерлок, а Джону казалось – он спит. Он точно спит, и накачанное неизвестным наркотиком сознание выдавало то единственное, что на данный момент казалось самым важным в его жизни – Шерлок. Его голос, его теплые руки, его мягкие, совсем не раздражающие прикосновения, его успокаивающие слова: «Все закончилось. Спи, тебе надо отдохнуть». Он не слышал, как в квартиру ворвалась полиция, которая нашла связанного и избитого до полусмерти Стенкса, как приехали медики и пытались осмотреть и обработать его раны, а Шерлок, не отходивший от Джеймса ни на шаг, всячески им мешал. Как взбешенному Лестрейду наконец-то удалось оттащить упирающегося детектива и увести из комнаты на кухню, чтобы хоть кто-то смог делать свою работу. Уставший, израненный, накаченный наркотиком и обезболивающим, Джон погрузился в глубокий сон. Его сознание утонуло в белом облаке, а тело превратилось в легкое покрывало, которое невесомо скользило по странному прозрачному лабиринту. Из-за отсутствия цвета Джону казалось, что он летит. Ни пола, ни потолка, ни стен - только белый цвет и ощущение полного спокойствия и защищенности. Но все-таки он чувствовал, что движется: поворот – тупик – снова поворот… И, наконец, – выход. Джон открыл глаза.