Твоя прияла грудь все мертвые сердца; Их в жизни этой нет, я мертвыми их мнил; И у тебя в груди любви их нет конца, В ней все мои друзья, которых схоронил. Надгробных пролил я близ мертвых много слез, Перед гробами их как дань любви живой! Благоговейно им, умершим, в дань принес; Они теперь в тебе, они живут с тобой. И смотришь ты теперь могилою живой, На ней и блеск, и свет скончавшихся друзей, Я передал их всех душе твоей одной, Что многим я давал, то отдал только ей. Их лики милые в себе объединя, Имеешь также ты своим - всего меня! Шекспир. Сонет 31.
Я не знаю, как долго это длилось. Все слилось в одну бесконечную пытку, и я даже не могла кричать - голос был окончательно сорван. Хотелось отключиться, забыться, умереть, исчезнуть и не существовать вовсе; хотелось, чтобы это прекратилось. Я старалась не думать о боли, пронзающей мое тело все с новой и новой силой, об отце, братьях и сестре и об их судьбе, о том, что сейчас с ними, проходят ли те же круги ада, что и я, или для них все закончено; я старалась не думать о маме и ее остывшем теле, до сих пор лежавшем у моих ног. Эта ночь тянулась уже целую вечность и не собиралась кончаться, или мне только казалось? Неожиданно я услышала пение, где-то там, вдалеке. Чей-то голос убаюкивающе, поразительно спокойно и невозмутимо напевал колыбельную: Спи, дитя, сладким сном, Все уснуло кругом. Тишина и покой Крепко глазки закрой. Ночь пришла, спать пора, Спи, усни до утра. Ночь пришла, спать пора, Спи, усни до утра. Спи, дитя, сладким сном, Все уснуло кругом. Тишина и покой Крепко глазки закрой. Ночь пройдет, и опять Станет солнце сиять. Ночь пройдет, и опять Станет солнце сиять.* Эту песню пела мне няня в детстве, а потом и я напевала ее Елизавете. Сейчас она имела для меня совсем другое значение; "ночь пройдет, и опять станет солнце сиять...". Когда-нибудь я буду сидеть в гостиной со своими дамами в ожидании мужа и воспоминания о сегодняшнем дне вызовут у меня лишь дрожь, когда-нибудь все будет хорошо. Голос, напевавший колыбельную, был каким-то хриплым,и в какой-то момент я вдруг осознала: он мой. Это пела я, но... неосознанно? Почему я делала это? - Развлекаешься? - насмешливо спросил Кай, и я с трудом раскрыла глаза. - Не переживай. Еще недолго осталось. Жаль, что ты не можешь сейчас посмотреть на себя - такая красивая, такая ароматная, такая притягательная. Твое личико я не тронул, и знаешь почему? Вампир замолчал, ожидая моего ответа на этот риторический вопрос. Я не хотела, не могла доставить ему это удовольствие - вести со мной светские беседы в залитой кровью комнате, пропитанной запахом смерти и ужаса. Я не знала раньше, что он есть, не думала, что это - не метафора из какой-то церковной книги. Этот запах реален; этот запах ужасен. - Ну же, милая, не молчи. Поговори со мной. Ты что, обижена? - казалось, Кай действительно удивлен таким поведением. - Не стоит. Ты оказалась не в том месте и не в то время. Влюбилась не в того. Конечно, для тебя было бы лучше, если бы твой ненаглядный Деметрий убил тебя сразу или в порыве страсти. Однако... тогда он лишил бы меня удовольствия, - вампир на мгновение замолчал, и я уже подумала, что он, наконец, уйдет, оставит меня здесь, даст спокойно... закончить свое существование. Я ошиблась. - Ах, дорогая Доминика... Ты меня совсем заговорила. Я тебе рассказывал о том, почему твое личико до сих пор цело, не так ли? Я промолчала - сил оставалось все меньше, и я не могла позволить себе тратить их на пустые разговоры и оскорбления. Мое тело пылало от боли; я вся, кажется, была объята адским огнем, и глаза застилала красная пелена. Я чувствовала каждую каплю крови на коже, каждую каплю пота, каждую сломанную кость и каждый вырванный ноготь - я вся была одним оголенным нервом. Я не могла плакать: Бог не даровал мне этой привилегии, заставляя сгорать изнутри, искупая свои грехи. Но что я такого совершила? Где провинилась? Позволила себе любить чудовище? Но ведь я не знала, Господи, я не знала, сердцу не прикажешь! Я люблю демона... Я ненавидела себя за эту слабость и за то, что не могла противиться ей. Мои родные... сердце, единственный нетронутый орган, больно защемило, и стало трудно дышать от этих мыслей. Я могла лишь надеяться на то, что и была дарована быстрая, безболезненная смерть, и что сейчас они в объятьях Неба смотрят на меня сверху и дают мне силы выдержать это. Еще одна эгоистичная мысль - и я, ярая католичка, себе вновь позволила ее. А Кай все продолжал: - Совсем скоро, миледи, сюда пожалует синьор Деметрий - я думаю, вы знакомы с ним. Он прекрасный стратег и боец, да будет вам известно. Именно Деметрий разработал план нашего наступления сегодня ночью: по собственному признанию, он неоднократно посещал ваш замок. Разумеется, он также не умолчал и о причине - прекрасной дамы по имени Доминика, что пленила его сердце. Это он попросил меня сохранить твое прекрасное личико, девочка, чтобы он смог смотреть в твои чистые, не заплывшие глаза, и целовать миленький ротик, когда будет... иметь тебя, - с садистским удовольствием прошипел Кай мне на ухо. - Ты должна быть благодарна ему, - выдохнул он и провел языком по моей щеке, заставив меня внутренне сжаться от отвращения. Слова Кая доходили до меня словно сквозь толщу воды. Деметрий спланировал? Попросил мучить меня, но оставить нетронутым лицо? Аро неоднократно посещал наш замок? Я кого-то взяла в плен? Мысли, словно мед, тягучие и мутные, становились все медленнее. Вампир это заметил - мою спину пронзила ужасная, нестерпимая боль, сорвавшая с губ отчаянный крик. Я думала, что боль не может стать еще сильнее, и я ошиблась. Снова. Однако это прояснило мысли. - А сейчас мне пора, синьора. Приятно было пообщаться с вами. Надеюсь на скорую встречу, - произнес Кай, и я почувствовала, как он снимает веревки с моего тела. - Вы можете идти, - насмешливо сказал он и... исчез. Я попыталась дернуться - безуспешно. Вдруг мое внимание привлек чей-то портрет, висящий на стене. Я никогда не видела его прежде: никто в моей семье не любил изображения жестокости, откуда же она? На меня смотрела девушка лет двадцати, не более, сидящая на изящном стуле в совершенно ободранном платье. И платье ли? Это было неразличимо - ошметки ткани едва прикрывали ей тело, волосы растрепались, и все было залито кровью: незнакомка, пол, стены вокруг. Смутно знакомая девушка смотрела прямо на меня, и стало тошно; я поняла - это не картина. Это зеркало. В нем отражаюсь я. А я... я - это кто? Имена крутились в голове, но я никак не могла найти нужное. Меня зовут... Деметрий? Нет, конечно нет, это мужское имя. Елизавета? Нет, нет, нет, нет... я не помню. Но кто такой Деметрий? Я засмеялась: как можно забыт, что так зовут любимого отца? А Елизавета - это моя сестра. В комнате вновь послышались шаги - и я увидела человека, чье лицо почему-то вызвало во мне странную, страшную смесь чувств: любовь и ненависть. Но почему? - Доминика! Милая моя Доминика! - бросился ко мне незнакомец и обнял. Его прикосновения пронзили кожу тысячей мечей, и я услышала истошный крик - мой крик. - Что... что с тобой сделали румыны?!- проревел мужчина, с ужасом отстранившись от меня. Я не ответила - веки налились сталью, и стало вдруг очень легко и спокойно...***
Холод. Влага. Я надеялась, что открою глаза в Божьем царстве, или царстве Дьявола - но это была моя комната. Я лежала на кровати, и... боль никуда не исчезла. Она только росла и росла внутри. Я увидела лицо - это был Деметрий, и я вспомнила, наконец, кто он такой. - Здравствуй, милый... - прохрипела я. - Выпей, - ответил он мне, поднеся к губам стакан с водой. - Ты... - начал Деметрий, но оборвал себя на полуслове и поджал губы. - Ты умираешь, Доминика. Ни один врач не поможет, и... я знаю одно средство. Я сделаю тебя такой же, как я - вечно молодой. Мы будем вместе. - Нет. Не смей этого делать! - яростно ответила я, и, хотя теперь это было лишь эхом эмоций, мой разум был невероятно чист. - Ты знаешь это, я не смогу. Ты - чудовище, несмотря на то, что я люблю тебя. - Ты... - Я понимаю. Я все понимаю. Скажи мне, милый, моя семья умерла с честью? - спросила я, чувствуя, как силы покидают меня. - Елизавета жива, она здесь, - тихо ответил Деметрий. - Я могу позвать ее. - Нет. Не стоит - она видела слишком много, ей достаточно. Позаботься о ней. Умоляю тебя... - я попыталась сжать ледяную руку Деметрия, но отчего-то сейчас она была намного теплее, чем обычно. - Мне жаль, любовь моя, что все так закончилось. Деметрий прислонил мою ладонь ко лбу, и мне показалось, что он плачет. Горькие слезы катились и по моим щекам - умирать было больно, очень-очень больно. - Пожалуйста, Доминика, позволь мне сделать это. Позволь мне спасти тебя! - отчаянно прошептал он. - Я спасена, мой милый, я спасена, - улыбаясь, ответила я ему. - Я вижу их всех - ангелы поют для меня. До встречи, любовь моя. Господь, прими мою душу... И боль ушла, уступив место спокойствию и умиротворению. Я почувствовала легкость и свободу; стало легко дышать. Пред моим взором предстали чудесные картины: я видела райские сады, слышала пение птиц, чувствовала сладкий запах жасмина, роз и сирени. Я была счастлива.