I hate you. I love you.

— Тыковка, — черный силуэт приближался. — Пора делать больно. Все тело ее было в веревках. И это наводило ужас. Да, угроза, догадки, предвкушение. Но не сама боль. Она наслаждалась ею. Потому что ее ей дарил он. Харли в обычной одежде со свеже потекшей черной тушью и подводкой на висках и под глазами, зареванная, с ремнем во рту лежала на каком-то железном столе, похожем на операционный. Они уже вторые сутки непонятно зачем отсиживают в Аркхэме. В его заброшенной пристройке, где Джокер когда-то первый раз наградил Харлин Квинзель порцией электрического тока. - Вы же не убьете меня, мистер Джей?» — как сейчас помнит она свой жалобный писк и старый белый халатик. - О, я не убью тебя. Я просто сделаю тебе очень, очень больно. — отвечал он, улыбаясь своей кислой психопатской улыбкой, вырисовывая круги в воздухе дефибрилляторами. Девушку затрясло — она помнила и эту боль. Разряд, пробегающий по нервным клеткам во всем теле, заставляющий тебя надрывно кричать и дергаться в конвульсиях. Но где-то рядом приглушенно звучали раскаты его самого довольного смеха. И все остальное замолкало, растворялась, это ничто рядом с ним. Открыв глаза она увидела его огромный красный рот на выбеленном клоунском лице, дергающиеся от гогота плечи в татуировках. и все это прикрыто мутной пеленой слезы. Как и сейчас. Он отнял дефибриллятор, и плечи ее жутко запекло, защипало, так горячо и беспощадно, от чего у Харли тряслись ноги и руки, дыхание обрывалось, не успевая воспроизводить хотя бы один полноценный вздох. Джокер обожал это, унижение, страх, боль, испытав которую она уже не в силах совладать с собой, ее тело конвульсирует само. Высшая похвала его дьявольской натуре. Он кривит лицо, перестав смеяться, язвит дальше, придумав новый способ поиздеваться. Начинает притворственно ласково и жалобно говорить с ней. — Что такое, дорогая? Тебе больно? Глаза Квинн закатываются, когда тело перестает брыкаться и чуть усмиряется, чтобы спокойно потерять сознание. Мужчина берет ее за подбородок и запрокидывает голову на себя. — Вам больно, доктор? — продолжает потешаться Джей, снова раскатисто смеясь прямо в обшарпанный потолок. — Больно. — с хрипом тихо выдает она сквозь ремень, пытаясь подняться, будто забыв о веревках, так гордо и самоуверенно. Но у нее не выходит, и она начинает так же истерически ненормально ржать, ворочать головой, пытается напугать его, что у нее приступ. Но Джокера это только бесит. Видите ли, все психи у него гурманы и не ведут себя, как в конец обкурившиеся дауны. Дело в ненормальности поступков. Он бьет ее по лицу, чтобы перестала орать не своим голосом. И она затихает, переходя на свой обычный отчаянный смех Харли Квинн а-ля «все кончено». — Ты что? — строго глазеет на нее мучитель, хмурясь. Она застревает взглядом на нем и напрягается. Будто с нетерпением и в то же время смело ждет добавки. Стиснув зубы ему в ответ — «ты не сломал меня». Это нравится ему больше, Джокер нависает над ней, обойдя со стороны, чтобы она не видела его вверх ногами. Движением руки он размазывает ее слезы и грим по щеке, глядя в глаза с устрашающей физиономией. — Какая ты красивая. Ты так нравишься сегодня мне, Харли. — он вдруг судорожно развязывает веревки, то и дело поднимая свои темные глаза на нее с довольной улыбкой, будто сейчас что-то произойдет. Но ее это выбивает из колеи и вся стойкость улетучивается, сменяемая ужасной слабостью. Веки тяжело опускаются. Джокеру приходится тянуть ее на себя за связанные запястья. Она отключилась. Он не подпускает к ней ни одного тут же нарисовавшегося «помощника"-головореза. Тупые, как слоны, кретины топчутся рядом с таким отсталым видом типа "ну вам, наверное, надо помочь?", а открыть рот или подойти мешает страх, как и всегда. Ну ничего. Зауважают босса. Нечего лапать его игрушки. Дефибриллятор можно, но не Харли. Она все же имеет свойство умирать. Так он думал часто, со злости, когда видел их рядом, где не нужно. Только мешаются, бесполезные рты. Стащив Квинн со стола и водрузив ее на себя, как мешок картошки, Джокер побрел прочь. Все, надо уходить. Плевать на сборы, просто валить отсюда. Домой. Надоело. А то что она страдает и насыщает именно это вонючее место такой прекрасной и любимой его атмосферой?