Trust me

Каждый год, когда наступал особенный день, именуемый «Днем Икс» и несколько лет подряд выделяемый всеми цветами радуги в календаре на стене, Томас старался одеваться менее мешковато. Если раньше он просыпался слишком поздно, времени катастрофически не хватало даже на то, чтобы надеть линзы, то в такой день звеневший в шесть утра будильник не становился сигналом к тому, что у него есть еще часок или полтора на сон. Сегодня же времени оказалось достаточно и для неспешного завтрака, и для рытья в одежде в поисках чего-нибудь особенного, и для глажки недавно купленной рубашки, которую обязательно нарекут счастливой, если день удастся, и будут носить на самые важные и волнительные мероприятия, чтобы лишний раз уверить себя в том, что все обязательно пройдет хорошо. Томас засучил рукава до локтей, нарочно обнажая как будто бы вытатуированную запись, идущую вдоль костей. 11.07.ХХХХ Было бы, наверное, забавно, если бы эта запись мерцала каким-нибудь цветом, как в фильме «Время», а потом затухала, когда ты наконец-то встречаешь своего соулмейта, своего самого дорогого человека, который может значить для тебя целый мир. У Томаса будоражилось воображение от одной только мысли об этом. Сегодня — возможно, сегодня! — он все-таки увидит того или ту единственную, с кем проживет всю оставшуюся жизнь, зная прекрасно, что этот человек идеален для него, и никто другой не будет ему нужен. Если встреча все-таки состоится, на руке появится нынешний год, ознаменовав точную дату долгожданной встречи, но чтобы понять, действительно ли этот человек именно тот самый (потому что дней в году всего лишь триста шестьдесят пять, а людей — миллиарды, конфузные совпадения могли слишком часто происходить), необходимо прикосновение. Даже самое мимолетное, случайное. Но обязательно теми руками, на которых написана дата. Томас не сказал бы, что его заурядная профессия — согласитесь, продавцы в книжных магазинах явно не числятся в списках самых желанных, опасных или каких-либо других «самых-самых» должностей — предоставляла ему возможность как можно чаще касаться людей. Обычно это выходило чисто случайно, когда он передавал полный книг и канцтоваров пакет через прилавок, а покупатель забирал его, чиркнув костяшками по коже Томаса, но никто не придавал этому особого значения: люди здесь не особо защищали свое личное пространство и были готовы в случае чего с ним поделиться. Никто из тех, кто подолгу любил расхаживать вдоль полок, тщательно выбирая себе что-нибудь, не противился, если Томас трогал его за плечо, потому что это стало нормой. Многие искали своих соулмейтов (некоторые были настолько одержимы этой идеей, что заканчивали свои дни в психушках, оставляя и себя, и родственную душу несчастным), и прикосновения стали неотъемлемой частью этого всеобщего поиска неизвестно чего. Томас работал в книжном с шестнадцати лет (тогда его рабочий день, конечно, был сокращенным из-за школы), и только единожды День Икс выпал на выходной, который брюнет провел, бесцельно слоняясь по улицам и подозрительно провожая взглядом каждого прохожего. Целенаправленно искать своего соулмейта он начал, кажется, лет в пятнадцать, несколько раз встречал ребят с идентичной его датой на руке, но они оказывались не теми людьми. Не теми, кто ему нужен. И вот уже несколько лет подряд он приходил на работу в этот особый день, стараясь выглядеть как можно презентабельнее и опрятнее, но дата никогда не менялась. Конечно, никто не был застрахован от «интересных случаев»: от того, что его соулмейт даже не родился (один раз Томас встретил мужчину, который в свои шестнадцать качал будущую жену на руках, ибо его соулмейтом оказалась новорожденная дочь знакомых его семьи), уже умер (тогда дата на руке попросту перечеркивалась жирной линией), является родственной душой другого человека или живет где-нибудь на краю Земли, не имея возможности даже отыскать того самого. Но если оба соулмейта были живы, они обязательно встречались. Это было своего рода обещанием при рождении от неизвестно кого. Можно было забрать у него перед носом последнюю банку сардин с прилавка в супермаркете, поругаться в очереди в банке или случайно пересечься взглядом на улице, но это означало лишь появление четырех новых цифр на коже. Вы могли встретиться, но никогда не узнать друг друга, хотя это тоже случалось не слишком часто. Возможно, Томас в свои двадцать два слишком параноидально относился к одиночеству. Да, он много думал о том, кем мог быть его соулмейт и где он сейчас находился, и каждый раз, когда одиннадцатого июля запись на предплечье неизменно оставалась лишь с днем и месяцем, он расстраивался чуточку больше и придумывал себе все то, что не стоило бы придумывать, потому что он был еще слишком молод. Его соулмейт был жив и бродил где-то по огромной планете, а это значило, что шанс увидеться все-таки был. Может быть, не сегодня, не через год и даже не через пять, но они увидятся. Просто каждый раз Томас надеялся, что нынешний день все-таки будет особенным. Томас долго держал на ладони галстук, поглядывая на себя в зеркало, но потом решил пойти без него: непривычно резкая смена имиджа на один день привлекла бы слишком много внимания. Чашка с кофе осталась практически полной на столе, усеянном крошками от сэндвича и дешевого печенья, которое парень обещал больше никогда не покупать. На выходе брюнет глянул на всякий случай на дату на предплечье: мало ли, вдруг день спутал - и сделал глубокий вдох, молясь, чтобы сегодня ему повезло.

***

Перво-наперво — войти в систему рабочего компьютера и подключиться к сети, через которую начальник проверяет своих подчиненных на опоздания. Далее — проверить, все ли стенды с книгами стоят ровно и не перемешали ли вчерашние покупатели аккуратные стопки с новыми изданиями. И только потом повернуть табличку на двери на «Открыто!», включить кондиционер и занять место у прилавка. Томас делал все на удивление быстро, как будто ему нужно было куда-то срочно уйти, но, к сожалению, дальше тесной подсобки он удалиться не мог. В учебное время года самыми ранними покупателями обычно оказывались ученики, которым позарез нужна была чистая тетрадь, простой карандаш или ручка. Вместе с ними в магазин врывался шум и странное ощущение, что тебе обязательно нужно спешить. Неизвестно куда и зачем, но спешить, причем безотлагательно, прямо сейчас. Работать с учениками надо было как можно быстрее, потому что Томас не понаслышке знал, каково это — забыть что-нибудь дома и бежать в магазин за несколько минут до начала занятий. Получив канцтовары на руки, ребята бросали на прилавок монеты, не заботясь о сдаче, выдыхали гулкое «спасибо» и уносились, громко хлопая стеклянными дверьми. После них наступала тишина, прерываемая, разве что, редкими визитами знакомых из соседних магазинов и мелких кафе, которым тоже нужно было купить что-то типа ластика, ножниц или точилки. Сейчас же, в летний период, когда о покупке принадлежностей к школе думали лишь с содроганием, тихо радуясь, что учеба начнется как минимум через месяц, магазин большую часть времени пустовал. [1] Первую половину дня Томас обычно проводил, борясь с желанием закинуть ноги на прилавок и подремать, но из углов под потолком за ним пристально наблюдали мигающие красными точками объективы скрытых камер, что автоматически исключало любое прохлаждение. Парень знал, что запись в прямом эфире транслируется начальнику на домашний компьютер, и пусть тот явно не сидит часами перед монитором, бдительно глядя на движущиеся в прямоугольниках объекты, рисковать не стоило. Хотя Томасу до сих пор было трудно понять, почему хозяин книжного продолжает играть с ним в надзирателя спустя шесть лет после его первого рабочего дня. Когда крошечные часы на прилавке перевели стрелку за цифру одиннадцать, а на горизонте не показался ни один человек, желающий купить именно книги, а не какую-нибудь письменную ерунду, Томас поймал себя на мысли, что сегодняшний День Икс пройдет так же, как и предыдущие. И его не волновало, что до конца рабочего дня оставалось еще около семи часов, что основной поток покупателей всегда приходился на четыре пополудни и позже, что затем его ждет путь до дома и несколько этажей до квартиры (всякое возможно!): пессимистичный настрой определенно брал верх. Томас хандрил часов до трех, угрюмо уткнувшись в экран телефона, пока внутрь не впорхнули две девушки, сразу же кинувшиеся к полкам с популярными новинками. Они долго приглядывались к ценникам, тщательно читали аннотации и перешептывались между собой о чем-то личном. — Ммм, сэр? — одна из них оказалась перед Томасом внезапно, будто возникнув из воздуха, и парень даже дернулся от неожиданности и обратил взгляд на скромно улыбающуюся девушку. Та положила перед ним две одинаковые книги и тихо, почти шепотом попросила их упаковать. Пока Томас пробивал тома по штрих-коду, мучился с отделением пакета от кучи других, укладывал в него покупку, чтобы легкий целлофан не порвали острые уголки, вторая девушка тоже подошла и, тыкнув первую в плечо, указала незаметно на дату на руке продавца. Они как-то загадочно переглянулись (от Томаса это, конечно, не ускользнуло), а на губах, стискиваемых непонятного рода сдержанностью, на долю секунд проявились умиленные улыбки. — С вас шестнадцать доларов шестьдесят шесть центов, — отчеканил на автомате Томас, прерывая перешептывания, которые почему-то вгоняли его в краску. Одна из девушек - Томас запоздало засек черные шарики пирсинга под губой и в правой ноздре - выложила на прилавок двадцатидолларовую купюру из ярко-красного кожаного бумажника и взяла вторую за руку, что постукивала кончиками пальцев по прилавку. Томас мог поклясться, что у этих двоих одинаковые цифры на предплечьях, и не мог удрученно не вздохнуть, передавая покупательницам пакет с книгами. — Спасибо, — у заплатившей голос был гораздо звонче и бойчее, чем у ее… подруги? Девушки? Соулмейта?.. — И… удачи Вам сегодня, — девушка лучезарно улыбнулась, и они обе засмеялись над чем-то своим. Томас даже не успел сообразить, что она имела в виду, но когда до него дошло, девушки уже вышли на улицу. Он проводил их, обнимающих друг друга за талию, взглядом и опустился на низкий стул, из-за которого за прилавком была видна только его темноволосая макушка и небольшая полоска кожи на лбу. Колокольчик над дверью больше не звенел, над полками с пустыми папками для файлов фальшиво подвывал умирающий и требующий замены кондиционер, не менее противно гудел компьютер, а на экране, разделенном на прямоугольники, показывался лабиринт низких стендов. В углу примостилась мини-копия Томаса, уткнувшаяся в телефон и изредка протягивающая руку к чашке с отколотой ручкой, дабы сделать глоток сока. Пара часов тишины и спокойный обед без нужды подскакивать от каждого стука двери и говорить, что магазин закрыт на перерыв. Сегодня посетителей, кажется, было гораздо меньше, чем обычно, и это его расстраивало, пугало и напрягало. Казалось бы, о чем можно было волноваться, если самое дикое время, когда от покупателей буквально нет отбоя, еще не наступило? Томас не знал, но все равно волновался и по привычке поглядывал на предплечье, словно его соулмейт мог оказаться каким-нибудь призраком и наблюдать за ним сквозь стену из соседней булочной, откуда истошными воплями исходили звуки непонятной музыки, которая никогда никому не нравилась. Все оставалось неизменным, и Томас нервно оправлял воротник рубашки, взмокший от пота, что скопился на шее несмотря на прохладу в помещении. Люди как будто срывались с цепей после четырех часов дня. В большинстве своем уставшие, изможденные жарким летним солнцем, они вваливались в магазин целыми группами, разбредались меж прилавков, и Томас едва успевал напоминать всем и каждому, что не надо перекладывать книги со стенда на стенд и трогать их, если у вас в руках лежит свежий бурито или картонный стаканчик с кофе из «Старбакса». Некоторых приходилось выпроваживать за дверь и просить закончить трапезу на улице, несмотря на возмущения и угрозы написать что-то плохое в книгу жалоб. В такие минуты Томас искренне жалел, что у него нет помощника, который следил бы за порядком в магазине и помогал покупателям подобрать книгу получше, потому что делать все и сразу брюнету удавалось не всегда. Ему необходимо было успевать упаковывать, отсчитывать сдачу, следить за сохранностью товара и при этом давать несколько дельных советов кому-нибудь на другой стороне магазина. Сегодняшний день исключением к облегчению Томаса не оказался. Народу было настолько много, что брюнет и думать забыл про дату на руке и перестал проверять ее каждые две-три минуты. Он подходил то к одному, то к другому, не успевал ничего толком сказать и тут же оказывался нужен на кассе. Единственная привычка, которой он не изменил бы ни в один день — это разглядывание дат. 24.12.1998 18.06.ХХХХ 01.04.1967 11.11.2011 Любая из них заставляла Томаса бороться с навязчивым желанием спросить человека, как все прошло, как он увиделся со своим соулмейтом, вместе ли они сейчас или, наоборот, все еще ищут друг друга после случайной встречи. Люди не обращали внимания на его любопытство. Некоторые глядели на него в ответ и бегло осматривали цифры на предплечье. Одни тут же расплывались в широчайшей улыбке на свете, вторые улыбались совсем скромно, как будто улыбка была чем-то неприличным, третьи даже пытались сказать что-то Томасу, что он попросту не успевал улавливать в гомоне и нескончаемом гуле самых разных голосов. Когда до закрытия оставалось около получаса, в магазин ворвался парень, одичало бегающий глазами по стендам и полкам. Заметив Томаса, он кинулся вперед, проскользил по кафельному полу в смачно чмокающих шлепанцах, навалился на прилавок, чуть ли не заглядывая за него, и оттараторил брюнету целый список необходимых ему товаров, который показался нескончаемым. Брюнет всмотрелся в его лицо. На удивление мускулистый и довольно высокий, по всей видимости, ровесник Томаса, с азиатской внешностью. Он гулко дышал, будто только что вернулся со стадиона, где пробежал по меньшей мере километров пятнадцать без остановки, и его ладони нетерпеливо барабанили по деревянному покрытию прилавка, нарочно царапая по нему ногтями. — Можете поторапливаться, пожалуйста? Времени мало, — бросил он опешившему на мгновение Томасу, и последний зашевелился. Брюнет оглядел магазин. У прилавков расхаживало еще несколько человек, которые поначалу смерили азиата презрительным взором. Какой-то чудак в толстовке (кто ходит в темной толстовке в такую жару?) и натянутом на голову капюшоне водил пальцами по корешкам книг в секции технической литературы и постоянно сверялся с чем-то на телефоне. Еще двое мужчин перелистывали толстую книгу с рецептами, говоря не то на итальянском, не то на испанском. Рыжеволосая девушка скептически изучала творческие блокноты и шевелила губами под музыку, играющую в надетых на голову белых наушниках. Незнакомый парень перебирал открытки на день рождения, читал в них надписи и неудовлетворенно складывал на место. Томас выдал замершему перед ним покупателю канцтовары, по привычке глянул на его руку и готов был взвизгнуть, когда успел увидеть «07.XXXX» на смуглой коже. Азиат проследил за его взглядом и усмехнулся. — Двенадцатое июля, чувак. Завтра, наверное, — он пожал плечами, принимая полный пакет и выжидая, пока ему назовут сумму. От его слов визжать Томасу сразу же расхотелось, и парень опустил закатанные рукава рубашки. — Одиннадцатое июля, — неудивительно, если его голос прозвучал слишком опечаленно, но азиат, кажется, не обратил на это внимания. Он внезапно схватил пятерней кисть Томаса и хорошенько ее встряхнул, не собираясь, кажется, отпускать. Хватка его пальцев напоминала железные тиски, и это рукопожатие оказалось даже болезненным, пока Томас с вежливой улыбкой не отстранился от греха подальше. — Надеюсь, тебе повезет сегодня, — азиат глянул на экран компьютера, где обозначилась сумма, отсчитал деньги без сдачи, еще раз пожал Томасу руку и пошел к выходу. — Я, если что, Минхо. Приятно познакомиться! — выдала его спина, не дав Томасу возможности представиться тоже. К нему подходили еще несколько раз, он на автомате произносил цифры с экрана, давал сдачу вместе с чеком и желал приятного чтения. Печаль настолько поглотила его, что проверять дату не хотелось. Отчего-то он думал, что ничего не изменилось, как и в прошлом году, и в позапрошлом, и тех, что были еще раньше. Теперь ему необходимо было ждать еще один год, а, может, и больше. Конечно, мир на этом не останавливался, и жил Томас явно не последний день, но именно так оно ощущалось: будто уже завтра планету поглотит Черная Дыра, начнется Аппокалипсис или неизвестная болезнь скосит жизни многих и многих, оставив его в полном одиночестве со своей неудачливостью. Он закрывал магазин, проверяя, включил ли сигнализацию, и шел к машине с таким видом, будто у него кто-то умер. Эмоции лились через край, губы сжимались, как у насупившегося ребенка, которому не купили конфету, руки готовы были сломать что-нибудь. Он вглядывался в прохожих чересчур пристально, как явно не должен был вглядываться, словно нужный ему человек находился где-то среди них и узнавался только по внешним признакам. До дома он ехал, барабаня пальцами по рулю и постоянно переключая одну радиостанцию на другую, потому что ничто из транслируемого ему не нравилось. Было по-прежнему душно, и Томас раскрыл все четыре окна, что, в принципе, не помогало совсем. Рубашка почему-то душила, из-за чего воротник постоянно хотелось оттянуть, и перед одним из светофоров парень все-таки расстегнул две верхние пуговицы. Даже сейчас, когда он проносился мимо людей, Томас умудрялся останавливать на ком-нибудь взгляд. Наверное, так и выглядело приправленное чрезмерными переживаниями отчаяние.

***

— Надеюсь, у тебя все хорошо, Том? Как прошел в день? — от приторно-сладкого голоса мамы в трубке Томасу начало казаться, что из динамика вот-вот польется какой-нибудь сироп. Он едва успел переступить порог квартиры, как мобильный разорался надоедливой стандартной мелодией. Парень находился не в самом лучшем настроении для разговоров с родительницей, которая каждый год звонила именно в этот день по одной и той же причине, а в конце захлебывалась в собственном «мне так жаль, Том, так жаль». Это расстраивало еще больше, но мама, видимо, ничего удручающего в очередном неудавшемся дне не видела, и пыталась подбодрить сына парой дежурных фраз, которые, казалось, в ней были запрограммированы. — Неплохо, — буркнул Томас в ответ. Он знал, что утаивать от матери что-либо было невозможно: она чувствовала фальшь через скайп или мобильный даже лучше, чем в реальности. Недовольное фырканье на другом конце линии заставило Томаса пожалеть, что он вообще взял трубку. — Снова ничего? — Томас просто помолчал, зачем-то мотнув головой: слова тут были не нужны вовсе. Он зажимал телефон плечом, стараясь при этом стянуть с себя одежду, и получалось это не слишком виртуозно. Мама выждала несколько секунд, как будто надеясь, что сын что-нибудь скажет, и разразилась переживательным «ооооооу», которое медленно перешло в изъезженные фразы: — Ничего страшного, Том. Я встретила твоего отца в… — За день до двадцативосьмилетия, — Томас закончил за нее предложение, зная, что мама терпеть этого не может. И он правда старался не казаться раздраженным. У него попросту снова не получилось. — Если тебе не повезло сегодня, не стоит отчаиваться. Закажи пиццу. Вдруг разносчик окажется твоим соулмейтом? — женщина попыталась пошутить, но Томас даже не улыбнулся. Он расстегнул рубашку и хотел снять ее, не убирая при этом телефон от уха, но в конце концов переключился на громкую связь и положил гаджет на кофейный столик. — Ты проверял дату, Том? — не будем говорить, насколько сильно Томасу не нравилась мамина привычка называть его Томом. Он же не кот из мультика, черт возьми. — Посмотри, может, она все-таки изменилась. Томас радовался, что может преспокойно закатить глаза или скривить губы: мама этого не увидит. Не то чтобы он боялся гримасничать перед ней. Просто не готов был выслушать тираду о своем мнимом высокомерии, когда настроение находилось не ниже шкалы «очень паршивое». — Том? — мама расценила его молчание, как отрицательный ответ. — Проверь дату на всякий случай. Может, ты не заметил ее или его среди покупателей. — Мам, — Томас сделал глубокий вдох, готовясь к исчерпывающему и не предполагающему дальнейших обсуждений ответу, — Ничего не изменилось. Дата все такая же. Это даже не надо проверять. И не надо мне говорить, что я, возможно, что-то не заметил, потому что… И, да, Томас опустил глаза на руку. Томас заметил, что вместо четырех икс появились цифры. Томас потерял дар речи и даже не знал, как среагировать, потому что к этому он явно не был готов. Он видел своего соулмейта. Он был настолько близко к нему, что они могли видеть друг друга. И он упустил его. Может, засек лишь краем глаза и не придал ему особого значения. Томас не обращал внимания на мамины «Том? Что ты замолчал? Что-то со связью? Что случилось?». И только когда ему надоело слушать эту непрекращающуюся череду вопросов, он сказал совсем тихо, но так, чтобы его услышали: — Она изменилась. Маму как будто бы прорвало. Она начала что-то говорить, постоянно сбиваясь и делая гулкие вдохи, но Томас ее не слушал. Он тщательно перебирал в памяти все лица, которые видел во время рабочего дня. Все руки, которых случайно коснулся. Все глядящие на него пары глаз. В голове образовалась каша из смешавшихся друг с другом образов, и попытка вспомнить кого-то отдельного, о чьей внешности не имеешь никакого понятия, была сравнима лишь с поиском иглы в стоге сена. Томас радовался и хотел повалиться на пол и кусать кулаки от досады: его соулмейт был совсем рядом, а он даже не заметил его. Даже не осознал, что человек, которого он ждал и искал вот уже шесть лет, был чрезмерно близко, ближе, чем когда-либо, и не успел заметить, как тот ускользнул вникуда, растворился в воздухе, оставив после себя лишь новые четыре цифры у Томаса на предплечье. Наверное, в этом и заключался постоянно вспоминаемый всеми вокруг закон подлости.