Прогнать нельзя поверить

Семь лет назад

Выпускной! О да, наконец-то, Марко дождался этого дня! Больше не будет скучных лекций, семинаров, курсовых, недель без сна – конец всему этому дерьму! Адвокатура ждет! Ох, как же он был рад. Казалось, настроение Ройса в это утро не могло испортить ничто. Более того, как его можно испортить, когда под боком в тесной кровати лежит лучший человек на свете? Обнимает, сопит в шею, согревает своим теплом. Улыбается, когда понял, что ты проснулся, и ты рефлекторно поворачиваешься к нему лицом и целуешь его в нос. – Доброе утро, соня, – Роберт положил руку ему на щёку, и, притянув к себе медленно, с придыханием, поцеловал его. Отстранившись, Марко улыбнулся самой прекрасной из всех своих улыбок: теплой, как весеннее солнце и манящей, как сладкий запах первых цветов. Запустил руку в волосы Роберта, и медленно перебирая пряди, наблюдал, как он тает от этих прикосновений. – Сегодня выпускной. – Спасибо за напоминание, а то знаешь, как-то я позабыл о втором лучшем дне в своей жизни. – Не смей сказать, что первым днем была встреча со мной, перебор ванильности. – И не собирался. Это его наигранное обиженное выражение лица, боже. Роберт готов был горы свернуть за него. – А что же тогда? – Не дуйся, принцесса. Первым был тот, когда ты вообще узнал о моем существовании от однокурсников, потому что я мог написать кому угодно курсовик за ночь. – И за ночь успеть не только и его закончить... – Но и тебя заставить постонать. – Я благодарен Роману, что он посредством моей же лени смог свести меня с тобой. – А то есть мне за спасение твоей жопы от отчисления ты не благодарен? Спасибо, любимый, я знал, что ты меня ценишь. – Ты же знаешь, я благодарен тебе за всё, и не только за спасение моей жопы, но и за её использование по другому назначению. Тут Марко в лицо непонятно откуда прилетела подушка: – Если ты сейчас же не поднимешь вышеназванную часть своего тела с этой кровати и не потащишь ее в душ, в твое лицо прилетит что-то тяжелее, Марко Ройс! – Обожаю, когда ты играешь в заботливую мамочку. Снова легкий поцелуй в нос, и Марко, захватив из шкафа полотенце, отправился в душ. А Роберт, откинувшись на подушки и заложив руки за голову, повернул свою голову в сторону двух совершенно новых сшитых костюмов, висевших на двери, составлявшим пару новым выглаженным мантиям. Он улыбнулся новому дню и был готов встретить его при всем параде. Встретить его с Марко. *** Памятная фотография – в руках дипломы, на головах выпускные шапки. Прощальные речи от всех преподавателей уже давно сказаны, шампанское ждет своего часа – затуманить голову на этот вечер, может даже чуть сильнее, чем позволено. Сегодня праздник, сегодня ребята заслужили отдых. За выпускным столом Роберт и Марко как всегда выбрали себе соседние места, шептались весь вечер о чем-то, известному только им, улыбались, не могли друг на друга насмотреться. Пару десятков тостов, миллион танцев уже успели отгреметь, а они всё о чем-то своём. Правда, Левандовски стал замечать нечто странное, чему поначалу особого значения не придавал. Марко часто выходил куда-то, оставляя его одного, хоть и возвращался быстро. Опять же, сначала Роберт даже не задумывался о том, куда же его ненаглядный может исчезать. Когда Марко в очередной раз оповестил о том, что выйдет, Левандовски решил поступить, возможно, не самым разумным, но, на тот момент, самым действенным способом - проследить за Ройсом. Но были же и на то причины! В тот вечер Марко выглядел более, чем соблазнительно. И не только для поляка, поэтому отрезать излишнее внимание к персоне его возлюбленного лишним не являлось.  Как хотелось бы Роберту сейчас увериться в том, что догадки оставались только догадками. Однако, все вышло с точностью да наоборот. Проследовав за Марко до самого парадного входа и пристроившись за одним из углов он увидел ужасающую картину – Ройс, его самый Марко Ройс, стоял и обжимал, целовал и совершал многие другие нелицеприятные действия с какой-то девушкой в платье короче, чем его совесть могла бы даже представить. Он даже, вероятно, узнал её. Да! Это была та самая мымра, с которой Ройс миловался последних года два. Глазки строил, комплименты делал. Кажется, её звали Скарлетт. Нет, Роберт безусловно знал, что встречаться с парнем такой внешности и лёгкого характера может выйти себе дороже, но сейчас он чувствовал себя хуже жвачки, которую выбрасывают, когда вкус заканчивается. Его просто использовали. И кто? Человек, который был для него целым миром. Был. Ах ты мудак подзаборный!.. Да как ты вообще можешь?! Горькая, отравляющая душу смесь из ревности, обиды и ненависти уже пронизывала Левандовски насквозь, и он, быстро вернувшись за дипломом и ещё кое-какими другими вещами в зал, выбежал из парадной двери, не оглядываясь, по направлению своей машины. Уже через несколько секунд он услышал вдали знакомый голос – о, этот виноватый тон! – и стук каблуков ботинок, несущихся вдогонку. – Роберт, стой! Да подожди ты! Зачем ты... Он решился повернуться и уже буквально выплевывал Ройсу в лицо: – А ты зачем стоял там и уже чуть ли не засосал девицу эту у колонны?! Я выйду, говорит, скоро вернусь! – Она сама начала! Роберт, ради Бога, прости меня, умоляю, прошу... Ройс уже встал на колени и ему было плевать на свой костюм и на начинающийся дождь, который уже успел размыть проглядывающую из брусчатки траву с землей. Последние свои слова Роберт говорил уже с комом в горле, готовый не то заорать в полную силу, не то зарыдать. Он смотрел на Ройса, как на предателей смотрят перед казнью. Взглядом, полным ненависти и отвращения. – Да чтобы я не видел тебя больше. Не смей приближаться ко мне, мудак. – Но... Робе... Левандовски уже подошел к машине, открыл дверь и даже не глядя на него, проговорил: – И не смей меня так называть. Никогда. Встань с колен. Они тебе ещё для твоей шлюхи пригодятся. Сильно захлопнув дверь, Роберт тут же завел машину и рванул педаль почти до отказа. Он не мог дышать из-за кома в горле, он не мог видеть из-за затуманивших глаза слёз. Слёзы? Боже, он ведет себя, как последняя девчонка!.. Он не мог думать, что такое и с ним случится. Сколько раз его предупреждали, сколько слезливых историй рассказывали, сколько ран зашивали. «Когда полюбишь такого человека, будь осторожен. Умей держать его в узде при себе». Видимо, не смог. Вернувшись в их комнату, он быстро забрал все свои вещи оттуда, содрал со стен все их совместные фотографии, которые были бережно повешены вместе... Всё. Больше ничего нет. Чего Роберт в своей жизни никогда и ни с кем не мог терпеть – это измена. Он мог простить всё – иногда даже ложь, неосторожные слова, действия – всё. Но измену – никогда. Даже один раз. Даже после миллионов обещаний, звонков, появлений на пороге. Нет. Как бы сильно Роберт его ни любил, он понимал, что это повторится и снова, и снова, если случилось единожды. И чем дольше будешь давать пользоваться своей добротой душевной – тем дольше тебя будут водить за нос. Нет, голубчик, со мной это не пройдет. Почему я раньше не видел, какой дрянью ты оказался?.. Ты просто использовал меня. Ты просто использовал все, что я мог тебе дать. Я просто был очередным ковриком, чтобы дать тебе пройтись по нему на пути к своему красному диплому. Ну что ж, назад дороги нет. Я тебе дал пройтись, я тебе путь и отрежу. Конечно, он любил его. Он дышал им. Всё, что он делал каждый день, было так или иначе связано с ним. Первый год после разрыва стал самым тяжелым. Каждую ночь он просыпался. Во-первых, от того, что Марко ему снился, во-вторых, от того, что его не было рядом ночью. Не было больше никого, кто бы оберегал его, кто всегда был бы рядом. На третий год все это забылось окончательно. Все страхи, все нервные судороги при воспоминаниях о последних курсах университета, все попытки разглядеть в толпе знакомое лицо. Всё это прошло, как будто его и не было. Но даже после всех обид и всего того, чем жизнь его оскорбила, в сердце всегда была надежда. Всегда был фитиль, ожидающий своей искры. Дверь, которая ждала, что её откроют. Но ничего не происходило. Роберт словно потух, закрылся. Погрузился в работу, стал больше времени уделять себе и сопутствующим делам. Безусловно, каждодневные дела не всегда могли притупить эту острую боль, рвущуюся наружу. Она всегда находила выход. Будь то разбитая чашка в офисе, небрежная подпись на новом договоре или неслучайно упавшая ваза в гостиной. Всё же через семь лет после окончания вуза или, что ему запомнилось гораздо больше, окончания отношений с Марко, в жизни наступило затишье. Роберт был этому несказанно рад, в один день осознав это по-настоящему. Он стал свободен. Свободен от старых воспоминаний, оков, цепей – открыт для новой жизни. Теперь, наконец, он мог вздохнуть полной грудью и, возможно, даже впустить в свою жизнь кого-то нового. Но оказалось, ощущение прекратившегося шторма есть лишь прикрытие обыкновенного затишья перед настоящей бурей. И буря эта началась одним теплым июльским вечером, и её эпицентром стал не кто иной, как Марко Ройс. Промокший до нитки Марко Ройс, стоявший на какой-то забытой парковке, опираясь на телефонную будку.