piano man

— Я не смогу, я не смогу, не смогунесмогунесмогу! — Бэкхен ходит туда сюда по квартире, оттягивая волосы на голове. Встречу-то назначить назначил, а подумать не успел ни разу. И что я ему скажу? «Оу, Чанель, так-то я по тебе восемь лет усыхаю, давай типа встречаться?» Он бросил нервный взгляд на настенные часы. 20:16. Примерно через час он уже должен быть в назначенном месте. А в голове полный бардак. Даже за сутки он не успел ничего придумать.

Тем временем

Чанель смотрит на себя в зеркале. Оценивающий взгляд превращается в угрюмый, и он, чертыхаясь, стягивает рубашку. Зачем наряжаться, если меня ждет далеко не самый приятный разговор? Набирает Исина — этот парень, который говорит загадками и на что-то намекает, подскажет. Однако Чанель ни на что не надеется — китаец оборвал с ним все связи с их последней встречи в Консерватории. — Да? Чанель замирает, когда длинные гудки обрываются, и на том конце провода звучит мужской голос. — Исин? Как ты? — Давай к делу, я немного занят, — как всегда проницателен и сжат. — Эм, ну… если бы девчонка пригласила тебя, ну, скажем так на свидание, после того как сначала отшила тебя, то как ты думаешь, что она хочет сказать? Чанель слышит в трубке усталый вздох. — Скорее всего, что она жалеет о том, что отшила тебя, и хочет засосать тебя по самые гланды. Ты это хотел узнать? — Э, да… Спасибо, — скорее всего, Чжан последнее не услышал, потому что пошли длинные гудки. Чанель думает с пять минут, а потом снова лезет в шкаф за вещами. : Чанель не был бы Чанелем, если бы не опоздал — такова его природа. Но когда он особенно волнуется, то опаздывает еще больше. Когда он тяжело дыша врывается в опустелую Консерваторию вопреки крикам сторожа, наручные часы показывают десять вечера. Он поднимается к классу фортепиано, но у двери останавливается — мешкает. Он старается унять дыхание от быстрого бега, заглядывая в приоткрытую дверь. Они с Бэкхеном меняются местами: теперь Бэкхен сидит за фортепиано, а Чанель подглядывает из-за двери. Чанель понимает, что впервые видит, как Бэкхен играет: в первый раз он сидел подле него и играл с ним, так что это не в счет. Чанель распознает в звуках «Астерию» Альбениса, но не успевает даже насладиться игрой, как все обрывается. Бэкхен хоть и сидит к нему спиной, но он почему-то уверен, что тот сейчас кусает губу и хмурится. Однако тишина долго не длится: Бэкхен вскоре вновь опускает руки на клавиатуру после глубокого вдоха. У Чанеля такое чувство, словно где-то это уже было. Он замирает и пытается распознать другую, незнакомую мелодию. Господи, это что, кавер на «Baby» Джастина Бибера? Лицо Чанеля искривляется в гримасе негодования и непонимания. Но он не отрицает, что звучание ему очень даже по вкусу. Он бросает быстрый взгляд на часы. Пять минут одиннадцатого. Он и так заставил Бэкхена ждать слишком долго, пора уже перестать прятаться! Он проходит в аудиторию, к фортепиано. Бэкхен как будто знал: оборвал мелодию и обернулся к Чанелю. — Прости, что опоздал. — Я уж думал, ты не придешь, — снисходительно улыбается. Чанель присаживается на обитый кожей табурет, рядом с Бэкхеном. — У тебя красивые руки, — зачем-то говорит Чанель. Он замечает родинку на большом пальце. — А у тебя талантливые. Медленно, но верно все внутри Чана начинает переворачиваться, а потом складываться в единую картинку. Вселенная сужается до Бэкхена, одно существование которого имеет смысл. Он как будто в центре всего мироздания. Несмотря на внезапное открытие, Чанель даже не подает виду. Он просто спрашивает обыденным тоном: — Почему ты перестал участвовать в конкурсах? Бэкхен все понимает, и не строит глупые рожицы недоумения, не спрашивает нарочито невинным голосом: «О чем ты?», и, скорее всего, его сердце делает кувырок — он не знает, как назвать необъяснимое нечто, что произошло внутри. Почему-то мыслей отрицать правду и прикидываться дурачком он не допускает. — Из-за тебя, — джинсы на коленях под его ладонями скоро сотрутся до дыр — слишком часто он трет их руками. — Ты помнишь меня, когда столкнулся со мной… — Ага, — обрывает его. — Как вчерашний день. — Почему ты не сказал? — взгляд Бэкхена теряется в педалях рояля, поэтому Чан позволяет себе вольность разглядывать его лицо и наблюдать, как сменяются эмоции. — А ты бы вспомнил? — поднимает на него глаза. Чанель виновато поджимает губы и едва заметно качает головой. — Ты уже тогда был бесподобным, — продолжает Бэкхен. — И я понял, что за тобой мне не угнаться. — А я гнался за тем мальчиком с родинкой на большом пальце, — грустно улыбается Чанель. Какая ирония! Каждый гнался за другим, как два щеночка, которые пытаются укусить друг друга за хвост. Вот только один из них понял, что за хвостиком не угнаться, поэтому остановил этот нескончаемый круг. На восемь лет. — Ты убиваешь свой талант. Еще не поздно попробовать поступить в Консерваторию хотя бы заочно. — Я не хочу, — обрывает Бэкхен резче, чем хотел. — Не говори, что из-за меня. — Увы и ах, но это так, — улыбается. Чанель уже хочет возмутиться, что это не он навязал Бэкхену чушь о том, что он бесталантен, но ему не дает голос Бена: — Наверное, слишком я тебя боялся, чтобы посметь продолжить заниматься музыкой. — Я был таким страшным? — горько усмехается Чанель. — Ну… этот фактор тоже имел место быть, — тут же смеется. — Ну сейчас-то ты Пак-боже-мой-какой-прекрасный-Чанель. — Раз уж я такой прекрасный, то почему ты убежал, когда я тебя поцеловал? — слова даются в сто раз легче, чем Чану казалось. В голосе даже звучали нотки игривости. — Я, эм… сам не знаю, — Бэкхен уже не смеется, а пытается спрятать взгляд где-то в районе своих кроссовок. — Не можешь разобраться? — … да. — Я помогу.  Он неожиданно вздергивает подбородок Бэкхена и целует. Совсем по-иному, нежели чем в первый раз: чувственно, долго и с явным желанием. Такой уж поцелуй разъяснит все даже дурачку. Чанель нехотя отстраняется, но отпускать Бэкхена не собирается. — Ну как? Бэкхен только кивает, как китайский болванчик, а все тело горит и полыхает. — Восемь лет, — одними губами произносит он, но Чанель понимает. — Что? — Ты тогда был в коротких штанишках, которые прикрывали полголени, а еще на твоей рубашке были пятна от пота на спине, ты играл «Прелюдию и фугу» Баха, — дышит в самые губы Чанелю. — А еще был лохматый как черт. — Откуда ты… — Потому что влюбился, вот только не понял когда, — Бэкхен набирается смелости и обхватывает лицо Чанеля ладонями, упираясь своим лбом в чужой. — Может, еще в тот вечер в душном старом зале, может, когда ты поднял мои цветы и сказал «мне понравилось», может, когда обошел меня на конкурсе — я без понятия. Чанель сглатывает ком в горле. Он вдруг пугается: у него не разорвалась грудная клетка? Потому что ощущения именно такие. — Следил за тобой, мысленно расчленял всех твоих подружек — я до сих пор помню каждую поименно, смаковал каждое твое выступление, по ночам вздыхал, черт возьми, возбуждался из-за тебя! Чанель обрывает тираду, впиваясь в чужие губы и пристраивая свои руки на поясе Бэкхена. Ему отвечают, всецело и безвозвратно. А Бен пылал и словно жарился у дьявола на сковороде: такие долгожданные, обжигающие и невероятные прикосновения любимого человека! Любой контакт отзывался внутри почти болезненным напряжением. Чанель напирает на Бэкхена, пока тот чуть не валится с маленького табурета на пол. — Эй, ты чего? — разрывает поцелуй и смеется в самые губы. Ответом ему приходится короткий рык, когда Чанель утыкается ему в шею и целует. Бэкхен не сдерживается и хихикает, когда Чанель исступленно целует всю его шею и ключицы, упрямо пытаясь задрать свитер. — Я злюсь, — наконец отрывая губы. — На тебя, за то что молчал, и на себя, что не замечал все это время. Все целомудрие и стеснение Бэкхена куда-то улетучиваются, оставляя место страсти и желанию, копившимся в нем все эти годы. Он подставляется под горячие губы, сминая чужую одежду в руках. Чанель пробирается под свитер и гладит ребра, а затем поддевает пальцами соски, заставляя Бэкхена ойкнуть. — Стой, — кое-как отрывается от Чанеля, — не здесь же… У Чанеля пелена перед глазами, он вообще не сразу понимает суть слов. Через силу отнимается от Бэкхена, смущенно поправляя свою толстовку и взъерошенные Бэкхеном волосы. Бэкхен тоже натягивает свитер пониже и откашливается. — Прости, — говорит Чанель и краснеет еще сильнее, отводя взгляд. Он вздрагивает, когда Бэкхен опирается на его плечо и шепчет на ухо: — Ко мне? — а в глазах все равно такая же неловкость и стеснение. Чанель улыбается. : Что Бэкхен, что Чанель — оба сдержанные молодые люди, не допускающие непотребств в общественных местах, однако они, наверное, немного перестарались со сдержанностью. Пока они едут в машине Чанеля, Бэкхена начинают терзать сомнения: а не подумает ли Чанель, что он слишком доступный? Чанель тоже нахмурен: а не испугается ли Бэкхен, что он торопит события? Они поднимаются в квартиру Бэка в полном молчании, но стоит Чанелю первым пройти через порог беновской квартиры, как чужие пальцы сплетаются в замок на его затылке, а холодные губы накрывают его. Он устраивает свои руки на бедрах, попутно снимая ботинки и двигаясь в сторону спальни. По пути они врезаются в стену, и Чанель решает сделать это их небольшой остановкой, чтобы избавиться от одежды. Но задерживаются они там дольше запланированного: Чан подхватывает Бэкхена под бедра и вжимает в стену, а тот в свою очередь сплетает свои ноги вокруг его талии. Бэкхен чувствует, как в копчик ему упирается чужое возбуждение, и разрывает мокрый и тягучий поцелуй: — Я тебя к себе позвал, чтобы ты меня у стены взял или все-таки уложил в мягкую кровать? Чанель чертыхается — ему нужно все и сейчас! Нехотя продолжает путь до спальни и с удовольствием валится на кровать, своим весом придавливая Бэкхена. Как страсть могла так быстро заменить все то смущение и неловкость? Ответ обоим не ясен, но из двух влюбленных мальчиков они превращаются в чистые воплощения возбуждения и желаний: наверное, слишком долго ждали. Вот уже оба совсем остаются без одежды. Чанель аккуратно разводит ноги Бэкхена, когда тот отвечает на не заданный вопрос: — В нижней полке тумбочки. Чанель достает тюбик и серебряный квадратик, сразу спрашивая: — У тебя уже было с парнями? — Просто баловался сам, — недовольно тянет Чанеля на себя. — Долго будешь задавать глупые вопросы? Чанель не к месту (а может очень даже к месту) представляет Бэкхена с собственными пальцами внутри себя, как эти тонкие фаланги погружаются в скользкий от смазки анус, и понимает, что если прямо сейчас не сделает что-нибудь со своим возбуждением, то просто взорвется. Кровать под ними трясется, а стоны обоих отдаются эхом о стены комнаты. Чанель пытается быть нежным, но никак не может из-за обострившихся чувств, и Бэкхен кусает его за ухо, царапая кожу на спине — наверное, какой-то сигнал или знак перестать церемониться, и он уже в быстром темпе вбивает Бэкхена в скрипучую кровать. Когда оба подходят к финишу, перед глазами буквально светятся звездочки — до того им хорошо. От усталости и утомления засыпают, не приняв душ. : Бэкхен кое-как разлепляет веки. В дверь кто-то настойчиво звонит в такую-то рань. Чанель задавил его своим телом — так и не слез с него за всю ночь. Бэкхен кое-как переваливает его на место рядом с собой и вылезает из теплой постели, надеясь вскоре туда вернуться, если визит неизвестного гостя будет коротким. Но как он ошибается, когда открывает дверь и видит перед собой Чжиын. — Доброе утро, Бэкхен-сенсей! — любопытные глаза со всей бодростью смотрят на него снизу вверх. — Ты… зачем пришла? — Музицировать! А вы чего такой помятый? — по-хозяйски проскальзывает в квартиру и скидывает сапожки. Бэкхен щурится и чешет голову. Черт, сегодня же четверг. У нее занятие. — У вас кто-то в гостях? — кивает на разбросанные повсюду вещи его и Чанеля, которые они не потрудились убрать. — Нет, просто насорил тут вчера, — Бэкхен начинает нервничать. — Ты пока иди в гостиную, а я пойду умоюсь. Отправляет девочку и сам идет проверять Чанеля. Тот спит как убитый. Наверное, в ближайшие два часа он не проснется, поэтому Бэкхен не боится, что он проснется и вылезет голым из спальни. Бэкхен чистит зубы, когда слышит девчачий визг. Он выбегает из ванны и бежит к спальне. — Оппа, ты почему голый?! Чанель сидит на кровати, все еще сонный и ничего не понимающий. Бэкхен берет ошарашенную девочку подмышки и уносит из своей спальни. Доносит ее до фортепиано и усаживает на табурет. — Ну, что мы там проходили в последний раз? — деланно-обыденным голосом спрашивает ее. — Чанель-ши… там лежит на вашей кровати! — Давай посмотрим эти но… Чжиын вскакивает и снова бежит к спальне, где Чанель уже кое-как проснулся и начал воспринимать окружающий мир. — Ты почему здесь голый, идиот?! — тычет пальцем в сонного брата. — Потому что имею право, — чешет затылок, — вали отсюда, соплячка, — показывает язык, а потом вбегает Бэкхен. — Бэкхен-сенсей, что этот идиот делает у вас? — кажется, она готова расплакаться. — Почему он лежит на вашей кроватке? Бэкхен обреченно вздыхает, придумывая отмазку, когда Чан поднимается с кровати, прикрывая достоинство одеялом (Чжиын хватит того, что она уже успела увидеть), подходит к несчастному Бэку и чмокает его в губы: — С добрым утром. Я пока пойду приготовлю завтрак. А потом наклоняется к кипящей от злости Чжиын и хлопает по голове, говоря так тихо, чтобы Бэкхен не услышал: — А ты, малявка, уже опоздала. Он занят. И скрывается в коридоре, оставляя яростную Чжиын и смущенного Бэкхена, который не слышит бесконечных вопросов девочки, думая: «С этими двумя теперь придется уживаться ».