Двенадцать дней четырнадцать часов спустя
Бэкхен вернулся домой из магазина, шурша пакетами в руках. Он выходит из лифта и уже движется к своей двери, но замечает высокого человека, нажавшего на его звонок. — Чанель? — вырывается прежде, чем успевает испугаться и занервничать. Он оборачивается и вздрагивает, едва завидев Бэкхена. Последний же стесняется спросить, зачем он явился, хотя глупая надежда внутри него на то, что Чанель все-таки пришел к нему, имела место быть. :Вернемся на двенадцать дней и одиннадцать часов назад
Бэкхен добежал до станции метро и только там сумел перевести дыхание. Так неутомимо он не бегал никогда, словно за ним гналась свора собак. Какого черта я убежал? Каждый вдох обжигал горло, а в боку кололо. Наверное, не стоит говорить, что с головой у Бэкхена дела обстояли намного хуже. У него не было никакого логического объяснения этому поцелую, и он успел перебрать десятки возможных причин, естественно, кроме той, что он мог нравиться Паку. Ага, давай, напридумывай себе сказок на этот счет, а потом страдай, когда выяснится, что это все шутки. — Бэкхен, ты где? — слышится из трубки. — Это ты где?! Я, знаете ли, жду его там возле студии, случайно встречаю парня своей мечты, аккомпанирую ему, попадаю в полную задницу, а он все еще не объявился! — Ни слова не понял, Бэкхен. Ты где? Договорились же в девять встретиться. Бэкхен бросает раздраженный взгляд на наручные часы. 21:06. — Я пришел туда в восемь, Исин! — Чем ты слушаешь? В общем, жду тебя зде- — Нет, я не приду, — снова вернуться в злосчастную Консерваторию? Нет, спасибо, Бэкхену еще свои нервные клетки беречь надо. — Да что с тобой? Что-то случилось? — Пак Чанель случился! — на Бэкхена покосилась школьница, проходившая мимо. — Начинается… — Приходи ко мне домой. Исин устало вздохнул и отключился. «Все у этих двоих не слава Богу», — подумал он, спускаясь на этаж ниже, в класс фортепиано, где понуро сидел Чанель. Когда в класс вошел Чжан, он вздрогнул и встрепенулся, ожидая увидеть совсем не его. — Где ты был? — пробурчал Пак. — Сказал же в восемь прийти. — Прости, были дела. Что-то случилось? — хотя чего врать — Исин уже примерно предполагал, что произошло. — Слушай, — устало потерев лицо руками, — а у тебя было такое когда-нибудь, что ты поцеловал… эм, ну девчонку, которая тебе нравится, в неожиданный момент, а она убегала? Чжан чуть не присвистнул «А вы, ребята, тут времени зря не теряли», но вместо этого сделал задумчивое лицо. — Нет, но я думаю, что девчонка просто испугалась, поэтому стоит поговорить с ней. — Ага, чтобы она еще потом врезала мне, — горько усмехнулся Чанель. — Ну, Бэкхен вполне может, но, уверяю, тебе он не врежет ни за что, — и Исин подмигнул Паку, оставив того в полном недоумении. Выходя из здания университета, он в который раз подумал: «Как дети малые, ей богу». : — Ну и что мы плачем? — квартира Бэкхена встретила его мраком, и китаец застал друга на диване в гостиной, укутанным в одеяло с ведерком мороженого в руках, а по телевизору крутили детский мультфильм. — Я не плачу, идиот, — пробубнил в одеяло насупленный парень. — Но я же вижу, что тебе хочется. — Это все из-за тебя! Если бы ты пришел вовремя, ничего бы не случилось. — Ну давай, рассказывай, — присаживаясь на край дивана. Бэкхен поведал ему короткую историю, к удивлению Исина, без всяких эпитетов и мечтательных вздохов, как он обычно рассказывал ему о Чанеле. — … и я убежал, а потом позвонил ты. Исин, все это время молчавший, сказал: — И какого черта ты это сделал? — Не поверишь, но я сам не понял! — по-детски возмутился Бэкхен. Исин бросил ему в лицо подушку и встал: — Для вас тут, значит, стараешься, а вы как придурки. — И не дал Бэкхену возразить, выйдя из комнаты, а затем покинув квартиру. Все следующие дни Бэкхен не видел друга, а тот не отвечал на звонки — обиделся, как предположил Бен, хотя не знал, на что. Но больше его беспокоило молчание со стороны Пака и отсутствие объяснений. Вообще-то, Бэкхён понимал, что это он по идее должен сделать первый шаг, а не Чан, ибо сам убежал в тот вечер, но он бы не был Бен Бэкхеном, не струсив. Восемь лет я тихо оставался в стороне, что мешает мне продолжить это? Конечно, он не раз уже почти был готов позвонить Чанелю, заглянуть в Консерваторию, ждал, что он как и прежде будет забирать сестренку с занятий. Но нет, ни слуху ни духу. Чанель же в свою очередь не находил себе места. Ему откровенно отказали, но какая-то его часть все же надеялась, что Бэк просто испугался. Неделю с лишним он собирал всю свою волю в кулак, чтобы хотя бы зайти и извиниться, предложив остаться друзьями, но слишком уж было боязно. Чжиын подливала масла в огонь своими заявлениями в роде: «Ах, Бэкхен-сенсей был сегодня так прекрасен в строгой рубашке!» или «Он приготовил для меня фруктовый чай и угостил пирожным, как же мило». Чанеля искренне возмущало то, что сестра видела Бэкхена чуть ли не каждый день и наслаждалась его обществом, а ему, Чанелю, остается убиваться и терпеть от ворот поворот. В одно вторничное утро он решился-таки зайти к Бену под предлогом того, что просто пришел за Чжиын, в случае если он потерпит неудачу. : Чанель вздрогнул, когда услышал свое имя за спиной бархатным голосом. До этого он простоял возле двери пятнадцать минут, не решаясь позвонить, а когда нажал на заветную кнопку, ему никто не открывал, и он не на шутку перенервничал за время ожидания. Он уставился на Бэкхена, даже не сказав хотя бы «М?» или «Что?», чтобы показать, что в нем еще есть признаки жизни. Это далеко не в стиле Чанеля вот так беспардонно буравить людей взглядом, но он слишком растерялся, увидев причину своей двухнедельной головной боли. Он вмиг встрепенулся и, нервно почесывая затылок, протянул: — Э-э-э… я это, за Чжиын пришел. Бэкхен молчал, все еще стоя на безопасном расстоянии с пакетами в руках. — Прости, что? Чанель начал чувствовать, как потеют ладони и без остановки стучит сердце. Он уже чувствует себя неловко. Он уже разинул рот, чтобы снова повторить, но Бэкхен продолжил. — Сегодня нет занятий, вторник ведь. Она приходила вчера. В этот момент Чанелю хотелось провалиться под землю и никогда не появляться на свет Божий. Пожалуй, это самая неловкая ситуация в его жизни. Как он мог забыть об этом? Он в который раз пожалел, что вообще решился прийти. — А, правда? — неловко улыбаясь, спросил он. — Совсем забыл. Раз такое дело, то я, наверное, пойду? Он сделал неуклюжий шаг к лифту, молясь пройти мимо Бена как можно быстрее, но был остановлен: — Может, чаю? : Чанель сидит за столом на кухне Бэкхена. Он сложил руки на колени и сидит как первоклассник на первом уроке. Атмосфера очень неловкая: за все это время они обменялись лишь фразами в духе: «Я оставлю обувь здесь?», «Кухня прямо и налево», «Тебе зеленый или черный?». Бэкхен повернут к нему спиной, что-то хлопоча за плитой. Пока Чанель ждал его на кухне, он успел переодеться в домашние шорты и футболку. Когда он вошел на кухню, Паку показалось, будто бы тот и вовсе был голый: стало как-то не по себе от острых коленок и голых ног, в отличие от паковских, совсем не кривых. Конечно, на фотографиях (спасибо Чжиын) он не раз видел его хоть переодевающимся, хоть в пижаме, хоть в шортах, но одно дело лицезреть это на фотографиях и совсем другое — в реальной жизни. Бен налил чай и сам сел напротив Чана, потирая руками коленки и поджав губы. Он уткнулся взглядом в свою кружку, а Чан изредка бросал на него короткие взгляды, подмечая, как он облизывает губы (всегда у него была такая привычка?), поджимает их, потом приоткрывает, словно хочет что-то сказать, но затем просто сглатывает. Теперь молчание стало еще более неловким. — Как ты? — Голос Чанеля отдает хрипотцой из-за долгого молчания, и он прокашливается. Да я в дерьмо! Почти две недели убивался из-за того поцелуя и не находил себе места, потому что ты, черт возьми, мне нравишься со средней школы! — Я? Неплохо. А ты? — Не хуже. Опять. Опять эта натянутая атмосфера с нависшей тишиной. — Чанель? — Названный оторвался от разглядывания узоров на кружке. — Та мелодия… которую мы играли тогда… Она мне очень понравилась, но я не смог подобрать ее по памяти. Не мог бы ты дать мне ноты? — Да… конечно. — А глупая улыбка так и лезла на лицо, как бы Пак не пытался сохранить серьезности лица. — Ты не хочешь снова сыграть ее вместе как-нибудь? Бэкхен застыл, а потом начал краснеть. Чанелю захотелось дать себе пощечину. И зачем, спрашивается, я напоминаю? Звучит как тонкий намек. — Чанель, когда ты впервые сел за фортепиано? — Эм… поздно. — Пак ликовал про себя, что Бэкхен тактично не стал отвечать на его вопрос. — Годам к десяти. И в музыкалку я не ходил. — Почему? — Ну, честно сказать, у меня никогда не было планов становиться музыкантом, я играл просто для себя. Потом, когда выбрался из деревни и переехал в Сеул с семьей, решился поучаствовать в конкурсах. Мне тогда и четырнадцати не было, если не ошибаюсь. — Это конкурсы тебя мотивировали? — Бэкхен осторожно обводил пальцами ободок кружки. — Ну, не совсем: скорее, ребята, которых я повстречал там. Мне нравилось больше смотреть, чем выступать. Знаешь, деревенский я, который никогда ничего подобного не видел, сидел на концертах с выпученными глазами. — Он смущённо улыбнулся. — А еще однажды я встретил парня, который, пожалуй, перевернул мое представление о пианисте. Я видел всего раз его выступление, но это было невозможно. Ох, что-то я не в ту степь пошел, — виновато смеясь. — Расскажи, — Бен сам удивился, как требовательно это прозвучало. — Эм, ну… в общем, я плохо помню этого мальчика... ой, ну, сейчас он наверняка уже парень, потому что с моего места не было видно его лица, он сидел вполоборота. В тот день я был так возбужден, потому что столько всего навалилось на меня, что аж глаза разбегались. Тот мальчик… он смотрелся так эстетично за роялем, как будто был для него и рожден — хотя я даже не помню, что он играл. Я сидел как идиот и во все глаза таращился на него, а его руки так красиво порхали, и костюм на нем был такой миленький, что мне аж стало стыдно за себя. После его номера во мне столько эмоций было, что хотелось и плакать, и смеяться. А когда концерт закончился, я пошел домой, совершенно опустошенный. И на входе этот самый пианист столкнулся со мной. Я его даже не узнал сначала, — Чанель слегка улыбнулся, разглядывая на вазочку с печеньем. — А когда узнал, мне хотелось столько ему сказать, какой он был невероятный, как я был восхищен, и все-все-все что думал. А вместо этого стоял, и он уже развернулся к выходу, но я смог выдавить из себя: «Мне понравилось». Представляешь? — Бэкхен как в трансе кивнул. — Этот мальчишка улыбнулся мне и поблагодарил, а я еще долго стоял и осознавал свою ущербность. В тот день я понял, что музыка — это не просто звуки. У музыки есть обличие. Думаю, тот мальчик и есть музыка. Бен молча слушал, а внутри все переворачивалось. Если это я, то я продам душу дьяволу, ибо такие вещи невозможны. — А ты больше не встречал этого мальчика? — Пару раз на конкурсах, но только издалека. Никак не удавалось снова посмотреть на его выступления — из-за кулис не посмотришь, а в зал спуститься не давали. А потом он пропал. Я не искал его, думал, сам объявится. По-моему, он просто бросил музыку. Вот же я тогда злился! Ох, а сейчас ни имени, ни лица не вспомню. Более менее четкое воспоминание о нем — это первая встреча, когда я был на выпускном музыкальной школы, — теперь Чан говорил увереннее, не было той скованности как пять минут назад. — Музыкальная школа Н.? — Ага! Знаешь ее? — Сам закончил. Дин-Дон! Раздался звонок в дверь, и Чанеля передернуло. — Ты кого-то ждал? — Ага, — поднимаясь со стула. — Не волнуйся, это ненадолго, сиди. Он вышел в коридор открывать дверь, что Пак мог видеть только его спину, а в дверях кто-то стоял, но из-за Бэкхена не было видно кто. Чанель услышал женский голос: — Ты не трогал коробки? — Бэкхен что-то ей ответил, но она уже пошла в сторону гостиной. Он потрепал руками свои волосы и поплелся за ней. Оттуда Пак услышал недовольное ворчание и спор, но спустя какое-то время парочка снова вернулась: неизвестная уверенным шагом шла к кухне, а Бэкхен оставил какие-то коробки у входной двери. Когда девушка зашла на кухню, она замерла, словно Чанель пробрался в ее квартиру как какой-то вор. Она смерила его оценивающим взглядом и цокнула, проходя мимо стола к плите и шкафам: — А я смотрю, ты времени зря не теряешь, — обращаясь, видимо, к Бену, который снова вошел на кухню. Она громко стучала дверцами шкафчиков и вытаскивала содержимое — что-то в роде блендеров, фартуков и неизвестной Чанелю кухонной утвари. Бэкхен стоял возле двери, засунув руки в карманы шортиков и поджав губы, понимая всю неловкость ситуации, когда бывшая сталкивается с человеком, из-за которого они, собственно, и не ужились вместе. — Уже вовсю расставляешь свои голубые сети, да? — она подошла к хозяину квартиры и ткнула в грудь блендером, развернулась, чуть не ударив хвостом по его лицу, и снова пошла к шкафу вытаскивать пожитки. — Енсан, успокойся, — Чанель удивился, как мягко и одновременно строго прозвучал голос Бэкхена. — Я спокойна! — снова пихая Бэкхену вещи. — У тебя свои мужики, у меня — свои. Чанелю стало неудобно от того, что он стал невольным свидетелем этой семейной (?) ссоры. — У меня нет мужиков, — Бэкхен уже пожалел, что пригласил Пака, ибо теперь он лицезрел эту не очень приятную сцену. — Ой, только не надо сейчас мне говорить, что вы тут просто так собирались сидеть и распивать чаек! — Чанель почувствовал, как залился румянцем. — Давай-ка мы выйдем и поговорим, а? — Нет, Бэкхен, не поговорим. Мы с тобой уже достаточно наговорились! Чанель поднялся со стула и извиняюще сказал: — Я, наверное, пойду… — Сиди! — чуть не прикрикнули оба в голос, и ему пришлось вернуться на место, почувствовав себя загнанным котенком. — Я думал, что мы все разъяснили, а ты снова начинаешь драму. — Теперь ты хочешь сказать, что я виновата, да? В отличие от некоторых, я была верна и предана! — Только не надо сейчас делать из меня изменщика, ты же знаешь, что у меня и в мыслях не было ходить налево. — Ну да, твои мысли занимали мужские задницы! Ты специально привел его сюда, — указала на пальцем на сконфуженного Чана, — когда я должна была прийти, чтобы показать, как у тебя все распрекрасно в личной жизни? Вот и приводи своих мужиков сколько влезет, хоть на этом столе с ними совокупляйся! — Он не мужик и не мой, ты можешь успокоиться? Енсан собрала оставшиеся пожитки и быстрым шагом покинула кухню, а Бэкхен чертыхнулся и закатил глаза, но пошел за ней. В коридоре они еще немного поругались, а потом девушка попросила Бена замолкнуть и, взяв в руки коробки, покинула квартиру. — Тебе помочь? — услышал Чанель, а затем мощный хлопок дверью. Бэкхен остался стоять у двери, сжав кулаки, но потом за стеной раздался грохот, будто бы что-то упало. Парень решил, что так его бывшей и надо, и не стал беспокоиться, вернувшись на кухню, хотя нервы еще немного шалили. Он встал возле стола, потирая виски и опять вороша волосы на макушке. — Прости, что тебе пришлось это видеть. — Бывает. — Она вообще-то не такая истеричка, просто все еще злится на меня. Если бы я знал, что она будет так… реагировать на тебя, я бы позвал тебя в другой день. — Прости за нескромный вопрос, но это была твоя девушка? — Экс, — возвращаясь на стул. — Она пришла за своими вещами, хотя мы уже почти полгода не живем вместе, а в прошлом месяце порвали. Еще чаю? Чанель кивнул, и Бэкхен поставил чайник на плиту. Повернутый к нему спиной, он продолжил: — Ты, наверное, понял уже все из того, что она говорила. Не обижайся на нее, пожалуйста, просто она до сих пор расстроена, и, я думаю, чувствует себя униженной. Хотя сам я чувствую себя еще более униженным. Енсан называла меня голубым чаще, чем по имени! — Ты не думай, что я ее использовал. Она мне нравилась, и я ей тоже, мы даже вместе жили. Просто, эм… как сказать… — Тебе нравился другой человек? — успевает сказать Чанель, прежде чем подумать. Бэкхен смотрит на него со страхом, как будто тот все понял и под «другим человеком» имел в виду себя. — Ладно, это твоя личная жизнь, мне не стоит… — Ага. Бэкхен тепло смотрел на Чанеля, улыбаясь так нежно, как никто не мог улыбаться кроме него. От этого взгляда у него нервно дернулся кадык. Раз ему уже кто-то нравится, что из-за этого он даже расстался с девушкой, думает Чанель, то в моем случае однозначный отворот поворот. — Ты так и не рассказал ту историю про мальчика до конца, — ставя вскипевший пузатый чайник на стол. — Тот мальчик… Больше мне и нечего про него рассказать. Руки у него были красивые, говорю же, все у него было для пианиста. Когда на выпускном он уронил цветы и свой аттестат, я поднял ему, и заметил, что на правой… нет, на левой руке у него родинка на большом пальце. Да, точно! Родинка у самого ногтя. Опять звонок. Теперь не в дверь, а на телефон Чанеля. Коротко поговорив меньше минуты, он сбрасывает вызов и говорит: — Прости, надо идти. Итак у тебя засиделся. Когда Чанель уже одетый стоит в дверях, он решается затронуть тему, которую и пришел изначально обсудить. Теперь, когда ему известно, что Бэкхену уже кто-то нравится, он считает обязательным извиниться. — Слушай, Бэкхен, я хотел извиниться за то, что произошло тогда, в Консерватории… — Нет! — выпаливает Бэкхен слишком громко. — Не надо извиняться, — выталкивая Чанеля из своей квартиры. — Нет, я просто хотел сказать, что… — Скажешь в той же Консерватории завтра в девять вечера без опозданий! — Я насчет того поце- — Завтра! Бэкхен захлопывает дверь — в который уже раз? — перед носом Чанеля, переводя дыхание. Он снова начинает нервно покусывать губы и заламывать пальцы, успокаиваясь от хруста. В какой-то момент прекращает и смотрит на свои руки, а потом на родинку на большом пальце. И с улыбкой думает, что у него есть шанс.