Пойманные мгновения.

Чувство юмора Штирлица стало легендой в VI управлении, да и во всем РСХА. Его ворчливые шуточки, тонкие и очень колкие, порой передавались из уст в уста, кочуя из кабинета в кабинет. Не каждую из них и не все их понимали, в силу грубой душевной организации или умственного потенциала, не у всех они вызывали улыбки, в том числе и искусственные. Кое-кто считал это излишеством для сотрудника разведки, а вот шефу Шелленбергу наоборот нравилось. Некоторые шуточки иногда и его раздражали, правда виду он старался не подавать. Тут сделай однажды выговор, и умница Штирлиц в служебном рвении решит перестать досаждать шефу остроумием. Кто тогда будет заставлять Вальтера улыбаться в суматохе дел и забот?  Поощряемый начальством штандартенфюрер постепенно осмелел настолько, что оказался на «грани провала». Увлёкшись, не рассчитал «убойную силу» шутки... Давно знакомый адъютант в приёмной, прежде чем проводить его к шефу, предупредил:  - Сегодня сильно не в духе. - Что такое? - Опять мучается, с утра на таблетках. Здоровье Шелленберга в последнее время оставляло желать лучшего. Переработками, недосыпом, пропущенными обедами, как следствие перекусами на скорую руку он довел себя до прискорбного состояния: похудел, осунулся, чаще стала беспокоить и без того слабая печень. От личного массажиста рейхсфюрера, возомнившего себя доктором, толку никакого не было, а другие единогласно рекомендовали диету, сон и покой. Непозволительная роскошь в тяжелый для Германии период борьбы не на жизнь, а на смерть. - Понятно, - сказал Штирлиц, задумав небольшой бодрящий розыгрыш. Вальтер, опираясь на подоконник, страдальчески смотрел в окно, медленно и глубоко дыша. Желтоватый и явно измотанный физическим недомоганием, он производил удручающее впечатление. По-человечески разведчик Исаев сочувствовал своему врагу, даже уважение испытывал. Иные давно забились бы в тёплое логово спальни, воспользовавшись привилегией высокого поста, и едва ли кому пришло бы в голову упрекнуть больного. Но вместо этого, пока с болью можно было справиться лекарствами, Шелленберг неизменно являлся на работу к положенному часу изящный и отглаженный.  - Добрый день, Штирлиц, - поприветствовал бригадефюрер, отворачиваясь от городского пейзажа, чтобы неспешно вернуться за стол. - Здравствуйте, - придав лицу напряжённой серьёзности, кивнул тот. - Что-то случилось? - заметив встревоженное выражение лица подчинённого, Вальтер нахмурился. Вот не хватало ему сейчас неприятностей каких в довесок. Голова кружилась и в ушах жутко шумело с полчаса как. То ли от переутомления, то ли от передозировки обезболивающих. Он совершенно не представлял, как с этим бороться. Подумывал уже дезертировать со службы и отлежаться, пока чего доброго... - Бригадефюрер, - многозначительно, подчёркивая каждое слово, сообщил Штирлиц, - кажется, фюрер ВСЁ ЗНАЕТ. Экспромт сразил Шелленберга наповал.  - Бригадефюрер? Ответа не последовало. Шеф разведки очень тихо и очень без сознания лежал на полу, и что-то подсказывало: он вовсе не притворяется, подыгрывая хохме. Проклиная всё на свете и себя в особенности, Штирлиц кинулся к начальству, по пути успев прикинуть текст шифровки в Центр: «Юстас Алексу. Довёл Шелленберга до Кондратия. Случайно.»  «В Москве от души посмеются. Наверное», - усомнился разведчик Исаев, опускаясь на колени и переворачивая Вальтера на спину. «Но куда ты влез, дружочек, что так боишься осведомлённости Гитлера?» - неизбежно задумался штандартенфюрер, заглядывая в измождённое, сейчас вполне умиротворённое лицо шефа. Конечно во всём виноваты обстоятельства. Выдержка у Шелленберга обычно прекрасная, броня не пробивается даже самыми тяжёлыми психологическими провокациями. Будь он здоров, никогда бы не позволил себе так открыто продемонстрировать сопричастность к чему-то противозаконному. Любопытно. Или нет? Может, всего-навсего совсем ему худо сделалось.  Лупцевать Вальтера по щекам у Штирлица рука не поднялась; он деликатно встряхнул его – без особого результата. Пришлось браться за графин с водой и, отпив немного, окатить шефа живительным фонтаном. Содрогнувшись, Шелленберг сморщился, инстинктивно прикрываясь рукой. Моргнув раз, другой, третий, он ошеломлённо провёл пальцами по влажному лицу.  - Вы на меня плюнули, - в замешательстве воззрился он на штандартенфюрера. - Я вас сбрызнул, - спокойно ответил тот, помогая растерявшемуся Вальтеру встать и утвердиться в вертикальном положении. - Как вы себя чувствуете, бригадефюрер, не ушиблись? Возможно лучше позвать врача и... - Штирлиц, к чёрту врача, - худые руки насмерть вцепились в плечи. - Что, что знает фюрер? - Он знает всё. ОН же Фюрер, - невнятно пробормотал Макс, виновато потупившись. Вышло как-то совершенно не остроумно.  Лихорадочный огонёк в глазах Шелленберга мгновенно потух. Вместе с ним отхлынули и последние силы. - Я вас расстреляю, - тихо сообщил он, отстраняясь. - Сейчас возьму бумагу и ручку, Штирлиц... - Ваше право, бригадефюрер, - без возражений согласился неудачливый шутник, всё ещё не отходя от начальника ни на шаг и стремясь поддержать. - Да отвяжитесь, - с раздражением огрызнулся шеф, когда наконец тяжело опустился на стул. - Клоун несчастный, идиот. Исаев слушал молча, размышляя над тем, как будет возвращать утраченные позиции, если его не поставят к стенке.  - Прошу прощения.  - Идиот, - снова и снова повторял Шелленберг, но не то чтобы со злобой, а скорее сокрушённо. Зазвонил телефон. Чтобы бледный, едва живой Вальтер лишний раз не тянулся, Штирлиц сам подал ему трубку. И наблюдал, как шеф вяло беседует с кем-то, видно не особенно высокого звания, потому как отвечал звонившему он сухо и отделался быстро. В кабинете повисло тяжёлое смущённое молчание и гнетущая неопределённость. - Пойдите и скажите Виту, чтобы вызвал мне машину, - наконец велел Шелленберг, откидываясь на спинку стула и прикрывая веки. - Так точно, - подорвался штандартенфюрер. После этого фиаско он несколько недель ходил в опале на радость недоброжелателям. Шеф – отдохнувший дома, посвежевший и окрепший – с ним не разговаривал, иначе как по делу и ледяным тоном. Дотошно ко всему придирался. В общем, оттаивал долго, болезненно переживая позорный обморок на виду у сотрудника, пусть и надёжного, не болтливого – стыдно-то всё равно. Штирлиц понимал: не лез, не унижался, сосредоточенно трудился, ждал на периферии. Терять расположение Шелленберга было ни в коем случае нельзя. Через некоторое время, присутствуя при дискуссии Макса с коллегами, шеф улыбнулся – слабо, сдержанно – его саркастическим замечаниям в адрес одного из них. Позже стал ухмыляться неприкрыто. Постепенно их взаимоотношения устаканились, и Исаев с облегчением вновь ощутил себя «протеже».  С шуточками он не завязал, только стал обдумывать их тщательнее, однако оставался верен образу саркастичного Штирлица. Нет-нет, да заваливался к шефу с громким: «НЕ ПАДАЙТЕ В ОБМОРОК, бригадефюрер...». Вальтер делал вид, будто не понимает о чём речь.