Скажи "прощай" дважды, детка

      «Я смотрел на то, на что нельзя было. Был против того, о чем меня предупреждал суровый голос внутри сознания, шепчущий о неизбежности наказания. Я не спал, не ел, не хотел двигаться, постоянно думаю о вожделенном и запретном. Мною двигало любопытство, упрямство, глупость и вредность, от которых шло столько бед…» — Не смей, — произнесла женщина, едва тонкие пальцы потянулись сияющему плоду, висевшему так близко и так далеко. Словно Свет издевался над ними, помещая столь сладостный грех напротив их глаз.       Повернувшись к первой особе, что он увидел после рождения, мужчина укоризненно и чуть капризно спросил: — О чем ты говоришь? — вздыхая, она помотала головой, наполненной вьющимися волосами: — Я не могу знать, что происходит в твоей голове, но могу прочитать во взгляде, как твои намерения начинают становиться злостными. Прошу, отбрось греховность, соблюдай единственный запрет и продолжай быть благодарен Свету, что создал тебя и поместил в этот Эдем…       Отмахнувшись от наивных речей глупой женщины, мужчина упал в изумрудную траву, закрывая глаза. Но даже когда на него накатывал сон, то перед ним появлялся золотистый плод, зазывающий своей пульсацией и теплом. Все, что нужно было сделать — протянуть руку…       Стискивая пальцы в кулак, мужчина с ужасом просыпался, убегая прочь от дерева, старательно пытаясь смыть мысли в ледяной воде бежавшей реки. Так происходило каждую ночь, так же все попытки были тщетны. — Я не просил того, чтобы меня создали. Я ничем не обязан Свету и не желаю оправдываться перед мифическим существом, некогда правившим этим миром. Мои желания превосходят меня самого, от этого не деться, от этого не скрыться. Все, что ведет меня вперед — исключительно жажда, жажда всего, что только подвернется под руку. Мы с тобой — единственные существа в этом пустом, холодном и безликом измерении. Почему мы не можем чувствовать себя полноправными хозяевами? Если Свет так легко создает жизнь, имеющую подобие на нас, то что ему стоило отдать нам и тот плод, висящий на одиноком дереве? Почему он испытывает нас? Какое имеет на это право?       Глаза его пассии излучали только страх и отстранённость от таких громких заявлений. Она кричала и плакала, пряталась под первым же попавшимся камнем и причитала, молила о прощении, но наказания за такую дерзость никогда не следовало. Ни разу за бесчисленное количество лет.       Ударив камень, мужчина стиснул зубы, не ощущая ни боли, ни силы, ничего. Проведя пальцем по холодному булыжнику, он вздохнул, не зная, что ему делать. Безнаказанность подкрепляла растущую в нем ненависть, а молчание Света приводило того в замешательство. Даже всезнающий шепот в его голове испарился, сменившись на ужасающую тишину, которая сводила грешника с ума.  — Не бойся меня. Не бойся ничего в этом мире. Мы здесь единственные обитатели, единственные короли, где королевство — весь горизонт. Почему ты страшишься несуществующего, когда у нас есть все, что только захочешь… Все, кроме единственного плода, который не хочет быть частью нашего королевства… — Не надо, прошу тебя… Не трогай его, не делай того, что задумал. Ты можешь говорить что угодно, можешь думать, что угодно, но не делай, что запрещено. Единственный наказ, который нам дан при рождении… — вглядываясь в ее лицо и глаза, которые пробирали до самого позвоночника и говорили намного больше слов, мужчина смутился.       Желание продолжало одолевать его, а трясущиеся руки наполнялись намерением совершить непоправимое. Ярость от неполноценности их существования была сильнее любого из чувств, которые постепенно исчезали из его наполненного жаждой разума. Он знал. Он все знал. — Да… Ты права. Я и правда могу говорить и думать, что захочу. И ты тоже можешь. Тогда почему же мы продолжаем бояться? Почему ТЫ продолжаешь бояться, если мы вольны делать все, что захотим? Неужели в твоей груди нет этого нескончаемого чувства любопытства, тонкой иглы, пронзающей сердце, едва видит что-то, что нельзя присвоить себе? Мы попробовали все существующие фрукты, овощи, растения, но тот сияющий плод, который налит самим светом, так и остается недосягаемым! Ты не думала, что он предназначен для кого-то еще? Но для кого, спрошу я тебя? Мы с тобой — одиноки в целом мире, нам некого бояться, нам не страшны болезнь и голод, так чего же мы боимся? Голоса в наших головах? Нечто эфемерное, нечто, возможно, даже не существующее? И как долго этот страх неведомого будет затмевать твои глаза? Почему ты не хочешь быть со мной в этот момент истины? В этот момент, когда буквально ВСЁ в этом мире станет МОИМ? Когда я перешагну через черту, что сдерживает наш с тобой род, увижу, что же там, почему ты не хочешь стать частью этого мира? Почему же?!       Поежившись, женщина отступила от него, смотря в черную землю, наполненную травой и жуками: — Все станет ТВОИМ, ты говоришь? Ты хочешь, чтобы все на этом свете принадлежало тебе, я права? Но что будет после того, как ты сорвешь ЕГО? Что станет потом? Что будет со мной? Ты же не можешь присвоить меня себе, как какой-нибудь фрукт или камень! В этом мире всегда будет существовать что-то, чем ты не сможешь владеть, ты это прекрасно зн… — схватив ее за горло, мужчина яростно потянул свободную руку к желанному, пока визжащая пассия отбивалась и царапалась, пуская ему кровь. Но он продолжал ничего не чувствовать. Боль не была известна ему. Только жадность. Только желание.       Вода, сметающая все на своем пути. Уничтожившая большую часть всего существующего всего лишь за несколько дней. Крики отчаявшихся тварей, скулящих в своих стойлах и загонах. Он был там. Прятался среди змей и пауков, неспособный двигаться. Один человек решил, кто достоин был места в его ковчеге, а кто нет. Какое имел на это право.       Огонь, сжирающий даже землю под ногами. Огромное облако яда и газов, представшее перед застывшим мужчиной. Люди в странных одеждах, удерживают в руках странные орудия, плюющиеся раскаленным железом. Травят друг друга, режут и мучают.       Звон серебряных монет, которые он получил за одну лишь информацию о своем верном друге, так приятно тяготил слух. Люди всегда умирают. Он остается. Так зачем привязываться?       Опустошенная планета, гибнущая от пожирающего ее солнца. Он стоит и вглядывается в этот ярчайший момент за всю историю существования этого мира, видит его один, держит в руках прах всех погибших давным-давно людей.       Но он ничего не чувствует. Ни сожаления. Ни радости. Ни любви. Ни одиночества. Только сосущую изнутри жадность, разъедающую внутренности. Да. Это правда.  — Я… Я видел все это, едва коснулся зубами того плода. Чувствовал, насколько от отвратителен, насколько неспел и тверд. Смеялся от того, насколько мои собственные ожидания сыграли против меня злую шутку, хохотал от того, насколько мелочно желание перед осуществленной мечтой. Я был рад, но сам этого не понимал. Бродил по опустевшему миру, не зная, куда же делась моя вторая половина. После укуса я никогда ее не встречал. Да… Но ты… Ты напоминаешь ее. Безумно напоминаешь. — бьющаяся об стальные прутья Ланая пронзительно смотрела ему в глаза, также способная прочесть весь его разум одним только взглядом. — Я выжег этот символ на своей руке в качестве напоминания о том плоде. Насколько ничтожен тот момент, когда ты получаешь все, чего только хочешь.       Выходящий из облака дыма Юрнеро не обращал внимания на ровный круг, виднеющийся даже на всех бесчисленных татуировках Рошана. Сейчас его волновала только девушка, не способная сказать и слова. Стирая пот со лба, он выдохнул: — Потерпи еще немного. Скоро все это закончится, — хрустнув затекшей шеей, Рориан убрал бесполезные магические палочки, не причинившие незваному гостю никакого вреда. — Не знаю, как ты смог вернуться из мира мертвых, но здесь, в мире живых, ты все еще смертен. Ты силен, Юрнеро Широюми, но все же смертен. И у каждого смертного есть какая-либо слабость. Дай мне немного времени и я найду ее. Обязательно найду. Моя коллекция, пополняющаяся с самого начала времен неисчерпаема. И я буду рад показать тебе ее. Начнем! — успев уловить своим нечеловеческим слухом какое-то движение на потолке, бывшая Левая Рука спешно перекатилась вбок, избегая столкновения с каменной горгульей, пробившей пол словно бумагу.       Прокрутив в руке дрожавший от напряжения меч, мужчина направился к Атантосу, планируя закончить все это шоу как можно скорее.       Вырвавшиеся из стен цепи, сомкнувшись на зарычавшем от ненависти Юрнеро, удерживались еще несколькими каменными изваяниями, натягивающими руническую сталь до предела. — Возможно ты помнишь лязг этих цепей, едва твои глаза закрылись в последний раз. Они сдерживают мертвые души в бесконечном лабиринте, который ты, видимо, смог пройти. Но как? Как же ты смог преодолеть стражника, царившего там? Что с тобой произошло после предвиденного мною конца, Юрнеро Широюми? — падая на колени от веса громоздких цепей, обжигающих плоть могильным холодом, Маска прохрипел, спрашивая: — Предвиденного тобою конца? — не решившись подойти к нему, Рориан вытащил прямо из воздуха кремниевый пистолет, направляя дуло в плечо пленника: — Я — первый Вор, существовавший на Терре еще до первых людей. Я есть понимание воровства, жадности и желания. Я могу украсть все, что захочу, даже отдаленный отрывок из твоей или любой другой жизни. Я не Оракул, совершенно нет! Мои видения нечеткие, расплывчатые, их невозможно трактовать однозначно, но… Я видел твое падение. Видел, как ты стал тем, с кем поклялся бороться. Стал настоящим Дьяволом, чтобы затем погибнуть от собственной ярости и сгореть в огне Ада. Так и произошло, но… — сделав первый неуверенный шаг вперед, член Инкантезимо напрягся, разрывая от напряжения окровавленную рубашку. Вес этих оков был непосильным даже для него, но сдаваться было нельзя. Не здесь, не сейчас, когда цель так близко! Когда она смотри на него и требует помощи! — Просто я люблю разочаровывать людей… Даже если это означает вернуться с того света, Атантос… — вскрикнув от полученной в плечо пули, пробившей плоть насквозь, мужчина вновь упал на колено, слыша довольный голос Хозяина Улиц: — Я так и думал. Нечто магическое влияет на тебя намного меньше, чем обычная физическая пуля. Это из-за крови твоих предков, которые когда-то сражались с дьявольскими отродьями? Или же из-за того, что ты вернулся из Чистилища, чтобы убить меня? — в его руках появился неплохо сохранившийся арбалет с уже взведенным болтом. Целясь прямиком в голову своему обидчику, Рошан увидел горькую ухмылку на его лице: — Вернулся из Чистилища, чтобы убить тебя?.. Ты правда считаешь себя настолько важным? До недавнего времени я даже не знал, что ты существуешь… Не-е-ет, Атантос, ты не прав. Я вернулся не для того, чтобы убить тебя, а для того, чтобы освободить ее от тебя. Я вернулся ради тех людей, которым еще могу помочь… Вернулся, чтобы оберегать их от подобных тебе. «Первый Вор»? Почему ты говоришь это с таким почтением? В тех прожитых жизнях, которые я провел между измерений, воров не считали за людей и отрубали им руки, языки и яйца… Как вижу, руки у тебя на месте, как и болтливый язык… Насчет яиц не уверен, ведь ты боишься даже подойти ко мне… — увернувшись от пущенного в него болта, который угодил в одну из горгулий, Широюми воспользовался шансом, чтобы сбросить с себя одну из цепей.       Срывая с себя ткань пиджака и плоть с плеча, мужчина оказался рядом с Вором, сбивая того с ног. Занеся кулак, незваный гость опустил его на ухмыляющееся лицо, разбивая то вдребезги. Еще один удар. Еще и еще. Бить до тех пор, пока не закончатся силы… Еще один раз!       Перехватив его ладонь в свою, Рошан закашлялся, пока его татуировки засияли золотом. Закричав от боли, Юрнеро улетел прочь от удара ноги, держась за кровоточивший обрубок руки, исчезнувшей в воровской хватке Хозяина Улиц. Золотистый свет, забивший из ноющих пальцев тут же постарался залечить ранение, но прилетевшее в него копье, пробившее грудь, пригвоздило Маску к стене, выглядывая колючим наконечником в коридор.       Поднимаясь на ноги и сплевывая кровь, Атантос размял плечи, касаясь своего разбитого лица. Тут же вся кожа на нем изменилась, меняясь на одно из сотен лиц в его коллекции, а он усмехнулся: — Я чувствую… Я чувствую! Я… Чувствую.