***
Вещей у Гермионы было не слишком много. Основную часть их составляли, конечно, книги. На втором месте — одежда. Бытовые предметы и еду девушка даже не стала упаковывать — перед уходом она осмотрела все шкафчики и заглянула в холодильник. О ней явно позаботились, предусмотрев все и закупив и того, и другого. Осмотр всевозможных кремов, шампуней, скрабов, лосьонов и тоников в ванной, которыми полочки были буквально забиты, так же произвел на Грейнджер впечатление, что Валентайн явно старается ее задобрить, чтобы, не дай Моргана, она не отказалась от своих новых обязанностей… Неужели это действительно настолько важно? Чтобы целительницу, столь же умелую, сколь Гермиону, не оставили присматривать за несколькими закрепленными за ней палатами, включая Избранного, Мальчика-Который-Победил-Того-Кого-Нельзя-Называть, молодым и талантливым аврором Гарри Поттером? Чтобы практически вынудить ее жить с опасным преступником, да еще и не называя его имени… Грейнджер отпила латте, который сварила себе, полностью собравшись, и сейчас сидела среди коробок на кухне. Живоглот, лениво потягиваясь, доверчиво боднул ее головой, и девушка, наклонившись, машинально почесала его за ухом. Было еще одно обстоятельство, которое Гермиона не могла упустить из виду, к которому она обещала вернуться позже… Люциус Малфой. Вести о нем перестали доноситься до девушки сразу после того, как она покинула Министерство в пользу помощи больным. Все успело настолько измениться… И раз Рон и Гарри, ее Рон и Гарри! теперь находятся в подобной опасности — Грейнджер было необходимо позаботиться о них, и то, с чего следовало начать — сбор информации.***
Гермиона, послав привет-ведьме вымученную улыбку, прошла вперед, стараясь миновать всех людей в приемной, которых сегодня под вечер было непривычно много. Зачарованный сундук плавно плыл по воздуху за ней, уместив все, что было необходимо, и даже немного больше. В груди поселилось странное чувство, слегка давящее, но целительница пыталась не обращать на него внимания. Но концентрация ускользала, и Гермионе все трудней становилось пытаться не жалеть себя и просто идти к лестнице, ничем внешне не выражая напряженности. — Герм… — тихо позвала привет-ведьма Грейнджер, которая уже почти ушла. Ох, черт. Гермиону захлестнула необъяснимая паника. Она судорожно кивнула, слишком резко развернувшись, и платиновая блондинка Глори посмотрела на нее чуть настороженнее, чем надо. — Марлоу просил передать тебе, как только ты появишься, что тебе нужно… сделать то, что нужно, прийти, и остаться?.. Не уверена, — задумалась привет-ведьма. В ее взгляде читалось беспокойство. — Герм… Что происходит? Ты понимаешь о чем он? Что-то случилось? Гермиона не знала, что сказать, а потому посмотрела будто бы сквозь Глори, пытаясь не выдать своего состояния. — Ты в опасности, скажи? Я всегда помогу, только попроси… — Все будет хорошо. — соврала Гермиона. Она развернулась и пошла к лифту, все сильнее поддаваясь панике.***
Несмотря на жуткое предчувствие, терзающее душу Гермионы, в комнате никого не оказалось. Из груди вырвался судорожный вздох облегчения, но живот предательски свело — страх сковал девушку по рукам и ногам. Она оставила сундук прямо у двери и на негнущихся ногах дошла до дивана. Что-то сейчас случится, она знала это. И правда. Та самая стена, которая показалась подозрительной, подернулась легкой рябью, и из нее двумя тяжелыми шагами вышел аврор. Гермиона не узнала его. Он быстрым взглядом оглядел камеру, по-видимому, остался удовлетворенным и серьезно, без улыбки, кивнул Грейнджер. Она практически против воли сделала то же самое. Аврор щелкнул пальцами и из камеры все исчезло. Взамен в центре медленно проявился железный стул. На вид он был настолько неудобным, что Грейнджер молча понадеялась, что туда посадят преступника. Она закусила губу. Зачем он убрал все из комнаты? И почему ничего не происходит? Будто бы откликаясь, стена снова подернулась рябью. Из нее буквально вылетел, явно подтолкнутый в спину, человек. Хотя человеком его было назвать трудно. Гермиона с нездоровым интересом рассматривала преступника. Грязные, свалявшиеся, сальные бело-серые волосы липли к потному, но мертвенно-бледному лицу, заросшему огромной бородой. Рассадник для вшей. Грейнджер показалось, что она увидела яростный блеск его глаз, но затем их снова скрыла длинная челка, которая взметнулась от очередного тычка в спину второго аврора, вошедшего следом. Узник был босым, и Гермиона брезгливо сморщила нос, мазнув взглядом по его огрубевшим пальцам ног, черным от грязи и с половиной отсутствующих желтых длинных ногтей. Несомненно, там все опухло и гноилось. Пожалуй, Грейнджер бы начала с них. Рванину, с трудом скрывавшую этого костлявого, истощенно-болезненного скелета, с большой натяжкой можно было назвать одеждой. Когда-то это был полосатый тюремный костюм, теперь граница между белым и черным смазалась. Осталось серое. Узника посадили на стул. Оба аврора встали по бокам, не сводя глаз с преступника. Стена снова подернулась легкой рябью, и оттуда вышел третий служащий, по рангу явно выше предыдущих — Гермиона поняла это сразу же, испытав благоговейный ужас, мгновенно почувствовав волну силы, исходящей от него, даже через волшебную стекло. Седые редкие волосы, дряблое лицо, мощная выраженная челюсть и кожа, вспоротая шрамами до последнего открытого участка. И ни с чем не сравнимое выражение лица — Грейнджер похолодела, когда блеклые глаза равнодушно мазнули по ней, затем впиваясь взглядом в узника. Казалось, что от ледяного напряжения воздух в комнате заметно охладился. Мракоборец что-то сказал. Из-за стекла не донеслось ни звука. Сегодня Мерлин был благосклонен к Гермионе, потому что в следующий момент это ее и спасло. Аврор, замерев напротив стула, мгновенно выкинул руку с зажатой палочкой вперед. Преступник задергался, вспарываемый тысячей лезвий, порождаемых заклинанием Сектумсемпра, мгновенно мелькнувших в полумраке. Гермиона онемела. Теперь все было понятно. Лохмотья несчастного узника пропитались моментально выступившей кровью. Беззвучный отчаянный крик раздирал его горло, когда он в конвульсиях упал со стула, опрокинув его и скорчившись, скрючившись, будто бы пытаясь выцарапать из себя эту боль грязными, отросшими ногтями. Гермиона, издавшая животный всхлип, со всей силы забарабанила кулаками по стеклу, пытаясь докричаться до живодеров. Из ее глаз брызнули слезы, но чары не давали ей даже как-то повредить волшебный барьер. — Хватит!!! Пожалуйста, прекратите! Девушка вспомнила, что, пройдя войну, она думала, что для нее определен максимальный порог жестокости. Волан-де-Морт, его ручные Пожиратели смерти, дементоры… Но ничто не могло сравниться с ужасным осознанием того, что аврор, доставляющий адскую боль человеку, получал от этого удовольствие! Силы, еще теплившиеся в исхудалом, больном теле, постепенно уходили. Тогда мракоборец, с мрачной улыбкой созерцавший агонию, медленно вскинул палочку и что-то произнес. Сквозь пелену слез Гермиона различила несколько затянувшихся ран на теле узника. На секунду ее даже посетила эфемерная уверенность, что они сейчас уйдут, перестав терзать заключенного, но она мгновенно испарилась, потому что аврор, стоявший ближе к стеклу, грубо поднял преступника за шкирку и швырнул его на пошатнувшийся стул, одной из железных ножек попавший в зазор между скользкими булыжниками. Грейнджер, задыхаясь от рыданий, опустила ноющие руки. Они ее не слышали. Один из мракоборцев достал палочку и что-то быстро проговорил. Узник замер в той позе, в которой сидел. Только тусклые глаза бешено вращались от боли и страха. По скуле преступника градом покатились слезы, но он не сдвинулся ни на микрон. Гермиона отчаянно завыла, покачнувшись и закрывая рукавами лицо. Тем временем ближайший аврор откуда-то из складок тяжелого коричневого плаща неуклюжим движением выудил огромный, черный, ржавый напильник. О, Мерлин, НЕТ!!! Гермиона просто кричала, и это А-А-А-А-А-А!!! раздирало ее горло, и она прервалась, закашлялась, а потом просто завыла от отчаяния, и ее горячие слезы снова смочили стянутую сухую кожу щек. Глаза заключенного замерли, уставившись на напильник. Паралич спал и узник резко дернулся, и тут же, забившись в конвульсиях, вытошнил желчь прямо на обрывки драных штанов. Его колотил озноб, но мракоборец мгновенно прекратил его, взмахнув палочкой. Снова наложив паралич. Гермиона охрипла, больше не могла кричать, больше не могла смотреть на это и не могла не смотреть. Она прижалась лбом к теплому стеклу и судорожно дышала, позволяя преграде запотевать и тут же остывать там, где ее касались потоки горячего воздуха. Седовласый аврор, державший напильник в руках, с трудом присел и резким движением освободил ноги узника от мокрого тряпья. Паралич все еще действовал. Мракоборец, мрачно усмехнувшись, что-то сказал другим и затем приставил напильник к колену. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он поудобнее перехватил ржавую железку и методично стал отпиливать коленную чашечку правой ноги узника. Гермиона с трудом нашла в себе силы перегнуться через подлокотник. Живот скрутило так, как никогда в жизни. Ее рвало на пол. Сначала это был утренний завтрак, а потом просто желчь, и это не прекращалось, пока она не почувствовала, как ее голова кружится и она теряет равновесие. Она вцепилась побелевшими пальцами в спинку кресла и покачнулась, стараясь удержаться. Грейнджер больше не плакала, потому что больше плакать было нечем. Когда она подняла голову, вытерев рукавом рот, правая нога была уже изуродована, и аврор принялся за левую. Все вокруг было красным. Гермиона закрыла глаза и открыла только через несколько минут. И снова заплакала, хотя казалось, что это невозможно. Узник стоял на том, что осталось от коленей и рыдал, бился в конвульсиях, дрожал, а два мракоборца держали его, чтобы он не сместился с позиции. Два небольших, с ладонь, кровавых ошметка с белевшими внутри косточками валялись неподалеку. Седовласый урод с терпеливым лицом о чем-то спрашивал его. Грейнджер думала, что сойдет с ума или порвет голосовые связки когда отчаянно завыла, не в силах справиться с той болью, которая пульсировала в ней, отдаваясь в кончиках пальцев. Бить по стеклу больше не было сил, и она просто прижималась к нему, не в состоянии отвернуться. Узник медленно завалился на бок, не выдержав пытки. Авроры больше не держали его. Гермиона повторила его движение, пустым взглядом уставившись на кричащую оранжевую кухню, вокруг которой прыгали куча мелких черных точек. А потом все закрутилось. — Сейчас начинается ваша работа, — тихо произнес мракоборец, касаясь плеча Гермионы. Та дернулась и судорожно закивала, вскакивая и чуть не теряя равновесия, цепляясь за плащ аврора, чтобы не упасть. Тот поддержал ее и провел через стекло, столь равнодушное к ее мольбам до этого. Урода уже не было, второй аврор, посмотрев на Гермиону, скрылся в подернувшейся рябью стене, и тот, который помог ей, тоже последовал их примеру. Гермиона заклинанием перенесла несчастного на койку, стараясь никак не нарушить его позу и не терять концентрацию. Живот будто бы грубо сминала железная рука, перебирая мягкие ткани в пальцах и сжимая их, вокруг головы словно обернули горячее полотенце, а каждый вздох сопровождался ощущением лезвий, пронзающих ее горло. Шокированная целительница не знала, с чего ей стоило начать.***
Гермиона очнулась от тупой боли, липнувшей к вискам и жужжавшей, словно стая мух. Девушка потерла лоб вспотевшей ладонью и села, пытаясь привести роящиеся мысли в порядок, но правильные ответы на провокационные вопросы не приходили. Она свернулась клубочком на кровати, оказавшейся неожиданно удобной, прямо в одежде, не найдя в себе сил раздеться. Грейнджер лишь немного подлечила узника, но его состояние все еще требовало непрерывного контроля и ухода. Она свалилась, когда не осталось сил, убедившись, что узник не был в обмороке, но спал. Это было правильно — измученному телу требовался отдых, но целительница, тем не менее, ощутила острый укол совести, с болью отдающийся где-то в груди. Она оставила одного сломанного, истерзанного несчастного, которому необходима была ее помощь… Сердце болезненно сжалось от одной этой мысли. Гермиона почувствовала себя просто до ужаса виноватой, и ей казалось, что узник, уже, наверное, давно очнувшийся, ненавидит и осуждает ее за то, что она оставила его одного наедине с этим испытанным, пронизывающим ужасом, терзающим его… Расстояние до грязной койки оказалось совсем незначительным. Ясные серые глаза преступника неожиданно уставились на нее, и Гермиона слегка вздрогнула от лавины презрения, которая буквально раздавила ее. Пренебрежение во взгляде тут же сменилось на ужас, а потом было что-то еще. — Воды… Умоляю… Девушке показался знакомым этот голос, но размышлять было некогда. «Акцио стакан!», а затем — «Агуаменти!», и она уже приставляет к разбитым грязным губам преступника хрустальный сосуд. Он, жадно глотая воду, неожиданно дернулся и вцепился перепачканными кровью и пылью пальцами в лимонно-желтый рукав Гермионы, задевая ее кожу. Девушка вскрикнула и дернулась, но узник слишком крепко держал ее руку вместе со стаканом, не давая отстраниться. Когда он напился, Грейнджер наклонилась, чтобы поставить остатки воды на пол. И снова ощутила эту давящую ненависть, не дающую даже вздохнуть и буквально ощущающуюся всей кожей. Будто бы мириады маленьких иголок впивались в нее изнутри. Гермиона поднялась. — Это ты. — Из всех… Кто здесь… Меня лечит… Грязнокровка… Как же низко я пал, — прохрипел Драко Малфой, осклабившись. Целительницу передернуло от вида гнилых зубов, от которых осталась едва ли половина. Драко… Малфой. Это было просто невероятно, просто, Темный лорд его раздери, невероятно. Тот самый Драко, которого она так ненавидит, здесь, перед ней, лежит и ничего не может сделать, находящийся в ее власти, тот самый Драко, красивый и так низко павший Драко. Теперь он мерзкий и грязный буквально. — Это просто…невозможно. Малфой промолчал, будто бы о чем-то задумавшись, а потом снова взглянул на Грейнджер. Ее слишком провокационная, чистая красота, теплые руки и ее помойная, гадкая кровь. — Я ненавижу тебя, Грейнджер. Всей душой. Я хочу, чтобы ты сдохла, а потом я трахну твой труп. Последнее, что я хотел бы видеть перед смертью — это ты. Заползи уже куда-нибудь и перестань существовать. Он закашлялся от неприлично большого объема фразы. Он не говорил уже…давно. — Почему, Малфой? — Гермиона не обратила на его слова никакого внимания. Она растерянно потеребила лимонно-желтый рукав, перебирая мягкую ткань в пальцах. — Почему ты здесь? — Потому что я — Пожиратель смерти. Эти слова больно ударили Гермиону, она покачнулась и потерянным взглядом прошлась по его лицу, вшивой бороде, мокрым от пота и мочи остаткам одежды, перебинтованным коленям… И ушла. Просто развернулась и ушла куда-то, скрывшись в мутной белесой пелене, оставив его одного. Шлюха.***
Гермиона постучала в дверь с белевшей на ней табличкой, на которой значилось: «512, Дежурный целитель — Оливер Квинзель. Целитель-стажер — Фелести Смоут». Грейнджер не знала их лично, но буквы были знакомыми — она была слишком ответственной для того, чтобы не помнить поименно всех сослуживцев. Однако сейчас дело было не в них. — Герми! — сидя на больничной койке, Джинни помахала, нацепив улыбку. Гермиона заметила морщинки, собравшиеся у уголков ее глаз. Ледяной кулак снова зажал в себе мягкие ткани в животе девушки. — Привет. Гарри… — Грейнджер замолчала, переводя взгляд на человека на кровати. Гарри был здесь не с тем настроением, с которым другие обычно лежат в больницах. Люди становятся тенью самих себя, но о Поттере такого было сказать нельзя. Он был бледен, а губы были обескровлены, но он улыбался, и эта улыбка светилась так же чисто, как и много лет назад. И эти вечные круглые очки, и шрам, напоминающий о том, сколько боли и страха им всем пришлось пережить… Гермиона улыбнулась практически против воли, как улыбалась каждый раз, общаясь с Гарри или Роном. В ее груди разливалось приятное горькое тепло от мысли, что они все такие же, как и всегда, и ничего не поменялось… Драко Малфой. Ее мысли тянулись к нему, как бы она не старалась обрубить их, они крепли и изворачивались, разными путями доходя до… До Пожирателя смерти. Драко Малфой изменился. И дело было не в его внешности — разумеется, он превратился в пародию на человека за время, проведенное в Азкабане. Проблема была в том, что он всегда был пародией на человека. Нет! Гермиона не хотела думать об этом! Но ненависть к Драко Малфою, из-за которого Пожиратели проникли в Хогвартс, из-за которого, возможно, умерли Дамблдор и Снейп, который, в конце-концов, безумно ненавидел ее, завладела Грейнджер полностью, не оставив простора для другого. Она машинально отвечала Джинни и спрашивала Гарри о его самочувствии, но ее голова просто разрывалась от неконтролируемой злобы. Такой ненависти Гермиона, наверное, никогда не ощущала. Скручивало живот и сводило скулы, а все внутренности, казалось, перемешались. На кончиках пальцев слегка закололо. Невообразимый, неразумный, конченный идиот. Глупый мальчишка, который полез туда, куда не надо. Следуя за отцом. Что-то еще было в ее чувствах — жалость, накатывающая лавиной каждый раз, когда она вспоминала, что они делали с ним в том помещении. Что они еще не раз сделают с ним. Бедный глупый мальчишка, к которому Гермиона не знала, как относиться. — Гарри… Ты не мог бы рассказать о произошедшем? — Прости, Гермиона. — Поттер покачал головой и практически невольно кинул взгляд на Джинни, которая сидела и держала его за руку. Грейнджер потупила взгляд, понимая, что поступает неправильно. — Гарри, послушай, у меня проблемы, и… — Подожди. — Что? — практически одновременно проговорили муж и жена, и Джинни удивленно смерила взглядом Гарри. Тот мягко убрал руку и нежно произнес. — Милая, пожалуйста, не волнуйся, но я не хочу, чтобы что-нибудь случилось. Я прошу тебя, иди домой и отдохни. И не переживай. Я буду в порядке. И Гермиона… — Ничего серьезного, — поспешила заверить целительница возмущенную таким пренебрежением к себе волшебницу. — Я обещаю, что все будет в порядке. И за Гарри я тоже присматриваю, тебе нечего бояться. Джинни поджала губы. — Ты не права, но я тебе верю. Она встала и поправила бежевую вязаную кофту, и Гермиона заметила, что подруга заметно поправилась. Видимо, заиметь в свекровь Молли Уизли — заведомо поставить крест на фигуре. Когда Джинни вышла, Гарри осмотрелся, убедившись, что в палате они находились одни. Он привстал на руках, и, улыбаясь, пояснил. — Джинни беременна, я не хочу, чтобы она волновалась. — Ого! Поздравляю, — искренне засмеялась Гермиона. Радость за друзей буквально захлестнула ее. Невероятно! У них будет дочь! Или сын! Они были счастливы, и целительница испытывала это счастье вместе с ними. Большая дружная семья, и Гермиона будет иногда забегать к ним на ужин… В одиночестве. Она вздрогнула. Эйфория схлынула, и Грейнджер, понизив голос до шепота, произнесла. — Гарри, расскажи мне о Люциусе. Это очень важно. Поттер внимательно посмотрел на нее. Слишком внимательно вглядывался проницательными глазами, и Гермионе стало не по себе от того, что она утаивает такой ужас от своего лучшего друга. Но пока было не время. Гарри прокашлялся и быстро зашептал. Сразу после смерти Того-кого-нельзя-называть, Малфои затаились, заперлись в замке и практически его не покидали. О них не писали в газетах, которые, видимо, были подкуплены главой семьи, о них не говорили люди, видимо, боясь или жалея… Но это продолжалось недолго. Через некоторое время Люциус сошел с ума. Не буквально, конечно — хотя достоверно это было неизвестно. Возобновились убийства нечистокровных волшебников. Естественно, подозрения сразу пали на Пожирателей смерти и их детей. На Люциуса и Драко Малфоев. При упоминании этого имени Гермиона вздрогнула, и понадеялась, что Гарри ничего не заметил. А он продолжал говорить, и Грейнджер становилось все хуже. За Люциусом пришли. Но обнаружили только Драко и Нарциссу, которые говорили, что ни о чем не в курсе. Их оставили под наблюдением, и в Министерстве яростно выслеживали все, что касалось Люциуса. Но в доме он не появлялся. И когда неожиданно пошла череда смертей нечистокровных волшебников, схватили Драко. О Люциусе было ничего неизвестно. До того момента, когда Гарри и еще несколько авроров устроили облаву на логово Пожирателей смерти, не подозревая еще, что встретят там Люциуса. Которому удалось сбежать. Это все. Больше Гарри ничего не знал. Но Гермионе этой информации хватало сполна. Сперва хотелось ее обработать. Волшебница попрощалась с Гарри и пообещала заглядывать при малейшей возможности. В конце концов, они были на одном этаже. Было необходимо сделать еще кое-что, что-то, что было сейчас задачей чуть ли не первостепенной важности. Она помяла в пальцах листочек, на котором торопливым почерком был нацарапан список, и спрятала его в карман. — Мистер Марлоу? Валентайн? — Гермиона прокашлялась и, не дождавшись ответа, толкнула дверь, которая была чуть приоткрыта. Начальник спал, склонив голову на грудь. — Мистер Марлоу? — повторила чуть громче Грейнджер, не утаив раздражения в своем голосе, отчего мужчина резко дернулся и удивленно посмотрел на нее. — Могу я с вами поговорить? — Мисс Грейнджер, если это касается вашего…подопечного… Девушка напряженно кивнула. — Мой ответ — нет. — Это бесчеловечно! — сорвался с ее губ крик, и она закусила губу, подбирая слова. Жалость, которую целительница пыталась сдерживать, прорвалась, и Гермионе хотелось плакать, вспоминая, что они творили с Драко. — То, что там происходило… Этого не должно было быть. — Не вам решать, что должно быть, а чего не должно. От его холодного голоса девушка вздрогнула. — Этот человек — преступник, мисс Грейнджер, не забывайте об этом. Не позволяйте вашей жалости захватить над вами контроль. Не вынуждайте меня заявлять на вас в Министерство, или, не дай Мерлин, стереть вам память! — Я не могу отказаться? — Не можете, — отрубил Валентайн еще до того, как Гермиона успела произнести фразу до конца. — Тогда у меня есть условия. Марлоу, кажется, был шокирован, видимо, ожидая, что ему придется подавлять строптивость Грейнджер до победного конца. Он поднял брови и куда более мягко поинтересовался. — Ну и какие же? Она протянула ему смятую бумажку, вытащив ее из кармана, кивнула и вышла. Валентайн удивленно развернул записку. На ней значилось: «1. Замена кровати преступника на подобающую больнице Святого Мунго 2. Комплекты чистой мужской одежды, включающие нижнее белье, три рубашки, двое штанов, кофты, носки и все, что необходимо 3. Моющие средства, такие как шампунь, мыло 4. Гигиенические принадлежности, такие как: комплект бритв, мочалка, чистые полотенца 5. Замена пола камеры преступника на пол, подобающий больнице Святого Мунго, например, светлый ламинат 6. Наличие слива в углу, чтобы преступник мог вымыться p.s. Я отказываюсь выполнять свои обязанности, если данные условия не будут соблюдены. Можете угрожать мне, сколько хотите, Мистер Марлоу. Мисс Грейнджер». Он покачал головой и бережно сложил требования в лацкан пиджака.***
— Гермиона, что случилось? Твоя сова напугала меня. Особенно после того, как Гарри… — Прости, Рон. Мне нужно было поговорить с тобой. — Гермиона поджала губы. Она думала о Пожирателе Малфое, который сидел один на один со своей болью, и из-за него ей хотелось кричать, плакать и выть. Пожиратель Малфой. Малфой-Пожиратель, пожирательмалфой. Звучит невыносимо неправильно. Так не должно быть. Это неверно, и Гермиона наверняка ошибается, думая так. Гермиона не ошибалась, потому что на руке бывшего слизеринца красовалась темная метка. Но ведь… Драко же не хотел так! А еще Гермиона не может утверждать, чего хотел Малфой, поэтому она заставила себя думать о Роне. В отношениях с ним все еще слегка сквозила напряженность из-за их разрыва, но они по-прежнему были друзьями. Как раньше. — Квиетус! — Рон взмахнул палочкой, и Грейнджер заметила, как сильно приглушились голоса окружающих. «Дырявый котел» никогда не славился высокоморальными посетителями, и шум здесь был перманентный, да еще и на улице периодически гремел осенний гром, а зал иногда дополнительно освещался трескучей молнией, мелькнувшей за окном. — Рассказывай. Гермиона рассказала все. Про начальника, про Малфоя. Про свои подозрения. Избегая только чувств, которые разрывали ее грудь сейчас. Что бы ни сделал Драко. Как бы он ни издевался над людьми. То, что видела целительница — это непростительно. Такого просто не должно происходить ни с кем и никогда. Даже с Темным лордом, если бы его поймали. Иначе чем бы авроры от него отличались? А Драко — просто глупый, невероятно глупый мальчишка, который не заслуживает такого, будь он хоть трижды Пожирателем смерти. Гермиона вернулась ближе к трем часам ночи. Рон обещал молчать, конечно же, он обещал молчать, иначе для девушки все закончилось бы в Азкабане или где-нибудь в деревне, без памяти и без жизни. Она кинула сумку на стол, и подошла к стеклу, за которым должен был находиться Драко. И была приятно удивлена, что ее просьбы выполнили. И пол и стены теперь были оббиты белым ламинатом, какой она указала для примера, и единственное, что напоминало о прежней обстановке — все то же окно, показывающее грозу и ночь. Даже сломанные часы два раза в сутки показывают правильное время, и девушка подумала, что сейчас погода на улице ничем не лучше. На кровати и под ней было немного одежды, а сама кровать теперь ничем не отличалась от койки того же Гарри. Гермионе стало противно от такого сравнения. Сам Драко сейчас, видимо, мылся. Полиэтиленовая штора была задернута, но Грейнджер видела его ноги, топчущиеся под струями воды, которые закручивались в водоворот и уходили в слив. Пол немного прогибался. Гермионе пришло в голову, что стоять он сейчас не должен, но потом поняла, что промыть все было все равно необходимо, и лучше он сделает это сам. С коленями она разберется позже. Да и потом, не будет же она заходить, чтобы с ним разговаривать? Сама эта мысль, чтобы переступать порог комнаты, где мылся Малфой, была противной. Из-за стекла по-прежнему не доносилось ни звука. Последнее, что заметила Гермиона, было «Тупая сука». Нацарапанная на бумаге карандашом фраза. Лист лежал на столе, перевернутый таким образом, чтобы Грейнджер прекрасно его видела. Во рту ощущался привкус желчи. Гермиона отошла в сторону, присела на мягкий диван и достала книгу, и подняла голову только через полчаса. Для нее пролетела пара минут. Некоторые вещи, все-таки, не меняются. Малфой сидел на кровати и сверлил ее ледяным взглядом. Он выглядел… иначе. Но Гермиона не стала его рассматривать, потому что стена снова подернулась рябью. Она вздрогнула, увидела первого аврора, вскочила и ушла куда-то в туман. Драко проводил ее испепеляющим взглядом, а затем он повернул голову, и в его глазах исчезло все, кроме ледяного, всеобъемлющего ужаса. Он приоткрыл рот и отшатнулся к стене. Гермиона, сидя в ванной, включила воду на полную мощность. Чтобы не слышать этой тишины, которая была красноречивее всех криков.