***
На лице Драко глубоко залегло недовольство. Резко очерченные скулы казались слишком острыми, а впалые глаза утопали в тени, когда он наклонил голову, чтобы в задумчивости укусить себя за запястье и не сказать ничего лишнего. Гермиона смущенно отвела глаза, понимая, что рассматривает его слишком пристально, и опустила взгляд в бокал, где плескалось темно-вишневое вино. Пальцы, сжимающие стекло, подрагивали, и Грейнджер глубоко вздохнула, прогоняя тремор. — Почему ты попросил спрятать Нарциссу и наложить на нее Обливиэйт? — спросила она, не поднимая глаз. Драко скривился, и сделал быстрый глоток из своего бокала, поморщившись, когда алкоголь обжег глотку. Кинув взгляд на Гермиону, он вытер губы рукавом и спросил. — А ты что, не так же поступила, когда стало слишком опасно? — Я… — Или что, — продолжал кривляться Малфой, — Такой, как я, недостоин поступать так же, как вы? Когда к нам ворвались авроры, мне надо было засмеяться и применить к ней Круциатус, или что? Чего ты от меня ждешь, какого ответа? Что тут может быть непонятного? — Драко! — резко прервала его Гермиона. Тот вздрогнул и замолчал, в ожидании уставившись на нее. — Я не это имела в виду! Просто… — Она снова опустила взгляд и принялась разминать пальцы, зажав бокал между коленями. — Я думала, она поддерживает Люциуса… — Она не поддерживает Люциуса, — грубо передразнил ее Малфой, сжимая побелевшими пальцами стекло. Его сил не хватало на то, чтобы сломать бокал, позволив ему лопнуть прямо в руке, и он был рад этому. — Она ничего не знала, думала, что он отлучался по работе. Мы думали, — поправился он. — Работе? — А я думал, вы уже обсосали все косточки моей семьи, и ты должна это знать, — заметив на ее лице промелькнувшую обиду, Малфой с огромным трудом прожевал готовое слететь с губ «Прости» и продолжил чуть более мягко. — В министерстве его сместили с поста и предложили гораздо более скромную должность, вроде бы, секретаря — что-то там связанное с делами магглов. Представляешь, каким это было оскорблением? — Да уж, — протянула Гермиона, закусывая губу. Представить величавого, гордого своим наследием Люциуса Малфоя, подносящим бумаги кому-нибудь со слащавой улыбочкой, удавалось с трудом. — А оказалось, он в это время пытал магглорожденных волшебников и их семьи. —Его голос дрогнул от ненависти. — Именно из-за его гордости я сейчас здесь, а мама, — он исправился, — Нарцисса, не помнит, кто она есть, и живет среди магглов. — У вас много общего, — ляпнула Гермиона, вспоминая, как он посмотрел на нее в самый первый момент, когда его только доставили из Азкабана. — У нас ничего общего, — отрезал Драко, окатив Гермиону ледяным взглядом. Она тут же стушевалась и попыталась извиниться, но Малфой прервал ее взмахом руки, а затем протер неожиданно вспотевший лоб. — Если ты когда-нибудь поймешь, что я превращаюсь в него, просто позволь этим, — он кивнул в сторону стены, — убить меня. — Ты не такой, — очень серьезно ответила Гермиона. — И ни в кого не превратишься. Губы Драко тронула легкая улыбка, и он откинулся на подушку, приподнимая бокал, будто бы говоря тост в честь нее, и отпивая из него. Гермиона машинально повторила его действия и невидящим взглядом уставилась в стену. О Малфоях говорили много — она даже не могла примерно вспомнить, кто в послевоенное время еще становился героем общественных сплетен и газетных статей в желтой прессе так же часто, как Люциус и его семья. О них говорили, о них писали, о них шептались в пабах и их открыто высмеивали на улицах. Вернувшийся потом в Хогвартс Драко вызывал всеобщие осуждение и ненависть, но ему, казалось, было без разницы. А сейчас она думала — попади она в такую ситуацию, смогла бы она выйти из нее так легко, как выходил Малфой? Молча, с достоинством, не утруждая себя ответами на множество дурацких обвинений, которыми в него швырялись со всех сторон абсолютно без страха. Даже те, кто когда-то смотрели на него с обожанием, отвернулись от него в тот момент, а уж те, кто и до этого его недолюбливал, словно стали сочиться ядом еще интенсивнее. Гермиона не хотела думать о том, что тогда у нее самой иногда мелькали не самые достойные мысли, но они с Гарри и Роном относились к людям, старающимся забыть о существовании семьи Малфоев. К тому же, Драко старался быть незаметным как мог, и под конец года о нем не вспоминали даже самые злостные недоброжелатели. — Помнишь, ты говорила о Коннере? — неожиданно спросил он изменившимся голосом. — Он себя не проявлял? — Он… — Гермиона стушевалась, — Он разгромил мою квартиру и пытался убить моего кота. И оставил записку. Хочешь ее увидеть? — Неси, — распорядился Малфой, садясь поудобнее. Черты его лица заострились, и от прежней доброжелательности не осталось и следа. В животе словно ворочались камни, заставляя его сжимать зубы от злобы и ненависти к этому человеку, которого видел всего несколько раз. Пока Гермионы не было, он успел мысленно убить Александра сорока тремя разными способами, и когда она, вернувшись, присела на краешек кресла, приняв из рук Драко свой бокал с остатками вина на дне, он с трудом переключил внимание на принесенный клочок пергамента. — Слушай, Грейнджер, —спустя некоторое время неожиданно хмыкнул Малфой, и Гермиона вздрогнула от слегка хрипловатого голоса, пробравшего до дрожи. — Я, конечно, понимаю, что вы — Золотое трио, национальные герои и гордость Министерства, но не могла бы ты, Мерлиновы панталоны, не высовываться?! Смотри, я даже прошу: пожалуйста, Грейнджер, оставь свою светлую головку здесь, чтобы в следующий раз ее никто от тела не отделил! Гермиона, не поднимая взгляда, глупо улыбнулась и дернула плечами. Мягкие, приятные ощущения окутывали ее. Его забота грела, и было так тепло и приятно, что думать ни о чем другом не хотелось. Говорить тоже не хотелось, и она только слегка кивнула, продолжая улыбаться. — Ты понимаешь, что я тебе говорю, или на тебя просто алкоголь действует так? — недоверчиво протянул Драко, подавляя желание потрясти Грейнджер за плечо. Мысли о ее смерти скреблись в его голове, вынуждая кричать и ругаться, и он сам не понимал, почему реагирует настолько сильно, но он уже и не хотел понимать, не пытался сформировать свои ощущения и придать им осмысленный характер. В груди было тепло, а грубая кожа рук невыносимо жаждала прикосновений ее пальцев, и это было так очевидно и на поверхности, и одновременно спрятано так глубоко… «Я думаю, это ты на меня так действуешь», — звучало в голове у Гермионы ее же голосом. — Понимаю, — тихо пробормотала Гермиона, поднимая бокал и поднося его к губам. — Хорошо, — ухмыльнулся Малфой, и быстро дернувшись, чудом не расплескав вино, коснулся своим бокалом ее собственного, вызывая в воздухе легкий и тонкий звон стекла. Гермиона вздрогнула и, легко улыбнувшись, позволила вину обжечь горло. — Я не знаю, почему и зачем ты делаешь это, Грейнджер, но, — он замер, — все самое светлое в моей жизни… Он не договорил, в задумчивости уставившись куда-то в район ее подбородка. А ей и не нужны были слова — вдруг стало еще теплее, а все остальное почему-то перестало иметь значение.***
Теплый, жаркий, душный воздух мгновенно окутал Гермиону, стоило широкой двери услужливо распахнуться перед ней. Равномерный шумный гул подвыпивших голосов, вопреки ожиданиям, не насильственно проникал в голову, а обволакивал, успокаивая и вынуждая расслабиться. Гермиона тут же судорожно принялась сдирать перчатки с дрожащих замерзших рук. Кивнув подавальщику, она направилась в самый угол — туда, где ее уже ожидал Рон, устало осматривающийся вокруг и оживившийся лишь при ее виде. О пабе «Глаз Химеры» до этого дня она ни разу не слышала, и, в принципе, не была этому удивлена — до всей этой истории много прошедших лет подряд она вообще, наверное, ни разу не посещала подобные заведения, но сейчас просто не оставалось выбора. Рон выбирал оживленные волшебные питейные заведения именно потому, что такие места оставались людными в любое время суток. Общеизвестная истина — то, что хочешь спрятать, прячь на поверхности. Гермиона улыбнулась в ответ, махнула рукой, и, обогнув пустой стул, ускорила шаг, чуть не врезавшись в одного из посетителей, нетрезво пошатывающегося при каждом движении. Сама мысль о том, чтобы выйти из больницы, пока на нее, вполне возможно, объявлена охота, вызывала навязчивое желание провериться на наличие душевной болезни, спустившись на пару этажей, но Грейнджер каждый раз прогоняла его. Многим, многим близким ее людям, в число которых недавно добавился еще один, очень важный человек, было гораздо хуже, чем ей, и опускать руки в такой момент она не могла себе позволить. Она чувствовала себя отвратительно из-за постоянного нытья, которое, казалось, сопровождало ее мысли в любой ситуации, но пыталась оправдать себя тем, что эти самые ситуации выходили за пределы ее маленькой зоны комфорта, выстраиванием по крупицам которой она занималась последние годы. Рон снова приветственно кивнул Гермионе, выдавив улыбку, стоило ей приблизиться к столу и скинуть мокрое пальто на стул, чтобы в следующую секунду, встряхнув его, повесить на спинку. Под его глазами залегли большие синяки, резкие, дерганые движения выдавали усталость, а взгляд был тяжелым и темным. Грейнджер не видела такого Рона со времен войны, и точно знала, с чем это связано. — Как Гарри? — сразу же выпалила она, едва успев присесть, и растирая продрогшие пальцы. — Есть новости? И сразу же поняла по лицу Рона — новостей по-прежнему нет. — В Министерстве молчат, — кисло буркнул он, резко опрокидывая в себя тяжелую кружку с чем-то. Гермиона пригляделась, но понять, что за алкоголь поглощает друг, не смогла. Это было не так уж важно, но хотелось отвлекаться от мрачных мыслей, забыть, что происходит вокруг, переключив внимание на что-то незначительное. — Собирают новую группу захвата. Буквально час назад отправили разведку, но данных, сама понимаешь, еще не поступило. Та группа, насколько мне удалось узнать, полностью разбита, но о Гарри, как я ни спрашивал, никто ничего не слышал. — Вот как, — протянула Грейнджер. Тревога за лучшего друга отзывалась бешено колотящимся сердцем и сосущей пустотой в груди. На глаза навернулись слезы и она опустила голову, наскоро протирая глаза. Рон положил ей руку на плечо, и его теплые пальцы сжали ткань ее кашемировой кофты. — Не волнуйся, Герм. Все будет в порядке. Я сам подал заявку на участие в группе захвата. Не могу просто сидеть и ждать, — он презрительно поморщился. — Все будет в порядке, как всегда. Мы все наладим. Все вместе, как раньше. — Да, но какой ценой? — с трудом выговорила она, растерянно сминая пальцы. Подошедший подавальщик молча положил винную карту на край стола и отошел, не смея прервать разговор. — Сегодня к нам в отделение поступили три аврора. Три, Рон! Два из них умерли во время операции, а одному явно осталось недолго. После такого не выживают, понимаешь? Они счастливчики, что вернулись, а те, кто не вернулись, точно мертвы! И я боюсь, что Гарри тоже… Она опустила голову на руки. Острые угловатые плечи затряслись от беззвучных рыданий. Рон перегнулся через стол и успокаивающе погладил ее по волосам, бормоча что-то о надежде и вере в самые темные времена, но Гермиону продолжало трясти в молчаливой истерике, и он растерянно откинулся на стул, оглядываясь, будто ища поддержки со стороны. — Ты уже говорил Джинни? — спросила она спустя некоторое время, немного успокоившись. Ее все еще трясло, но судороги удалось прекратить несколькими глотками бренди, заботливо пододвинутого Роном. Он покачал головой, опустив взгляд, и Гермиона поняла — не смог. Не нашел в себе силы сообщить беременной сестре, что ее муж, возможно, больше не вернется домой. — Ты прав, Рон. Мы должны верить в лучшее и делать все, что возможно, чтобы найти Гарри. — Я верю, Герм. Все будет хорошо, я обещаю, — успокаивающе пробормотал он, кажется, сам не веря в свои слова. — Что там с Малфоем? Так ничего и не вспомнил? — Он ничего не знает, — обреченно покачала головой Гермиона. — Не понимаю, почему его до сих пор пытают! Мне кажется, уже очевидно, что никакой информации он не даст. Они просто продолжают над ним издеваться… — Министерство сейчас в отчаянии. Каждая лишняя крупица информации, которая может хоть как-то помочь и спасти разбитую группу и множество жизней магглорожденныхволшебников, имеет ценность. Сейчас больше, чем раньше. Боюсь, — он нахмурился, — боюсь, что сейчас, как раз, они примутся за него в два раза усерднее. Он вздрогнул, заметив, как сжалась при этих словах Гермиона.***
— Мы здесь быстро закончим, — раздалось внезапно рядом с ним, и Драко сжал зубы так сильно, что челюсть начало сводить. Он потер рукой лицо, пытаясь размять мышцы. Равнодушие, безраздельно владеющее им последние несколько часов, не отпускало его даже сейчас. К пыткам оказалось привыкнуть не так сложно, как к некоторым мыслям, навязчиво крутившимся в его голове. Он не сдвинулся ни на микрон, все так-же лежа на кушетке, вытянув руки вдоль тела, даже когда аврор направил на него палочку. Думай о Гермионе. Ее глаза. — Круцио! Теплые, шоколадно-ореховые… Грудь взорвалась болью, и крик, раздирающий глотку, рвущий связки, принадлежал словно не ему. …Он бы смотрел в них вечно, лишь бы они отражали то тепло, которое все еще держит его на грани безумия, не позволяя сорваться… Острая пульсация изнутри словно ломала ребра, заставляя неуклюже извиваться на кровати, так похоже на придавленного не до конца червяка, еще живого и корчащегося в агонии на асфальте. Пальцы скрючивались и цеплялись за жесткое покрывало, а ногти впивались в мягкую плоть ладоней. …Ее волосы блестящие, волнистые и наверняка невероятно мягкие на ощупь, льются по ее плечам, словно горячий шоколад… Тело изломанной куклой опало на мокрую от пота и мочи кушетку. Каждый вздох остро скребся в горле, а грудь вздымалась часто-часто. Внезапно подкатил приступ тошноты, и желчь с остатками еды стала выходить толчками, и приступ кашля, испачкавший щеки и часть волос, помешал ему захлебнуться. …Он бы обнял ее крепко-крепко, так, насколько хватит сил, и вжимал бы в себя, только бы стать с ней одним целым, не отпускать, не терять, не… Его пронзила судорога, и он тяжело задышал, прикрыв мокрые глаза и проваливаясь в беспокойный сон, и проснулся только когда ощутил на лице мягкое прикосновение дарящих прохладу и спокойствие рук.***
— Понятно, — нахмурился Драко, отставив чашку с травяной настойкой на прикроватный столик, и угрюмо посмотрел Гермионе в глаза. — Я тут думал. Вспоминал. И вспомнил кое-что. — Что? — вздрогнула она, только закончив пересказывать слова Рона и все еще чувствуя себя виноватой за эту вынужденную отлучку. Она ведь сегодня еле успела… В ней словно что-то сломалось, когда она ворвалась в палату и зацепила взглядом спину уходящего в портал аврора, а потом перевела взгляд на кровать. Казалось, он не дышал. Гермиона тоже перестала дышать. Гермиона тоже перестала жить вместе с ним. Те секунды, пока она, остолбенев, не могла сделать и шаг в сторону его тела, больше всего на свете боясь, что опоздала. Она, казалось, мучительно медленно умирала по частям, начиная прямо с сердца. Его рука слабо дернулась и Гермиона, споткнувшись о собственную ногу, ринулась вперед, пытаясь не расплакаться от облегчения. Помутнение. Это было разовое помутнение. Такое настоящее и мучительное, прожигающее дотла, всего лишь помутнение, сломавшее ее. Сколько она еще выдержит? Сколько выдержит он? — У Коннеров есть дом за городом. Заброшенный, по документам, кажется, вообще не им принадлежит. Там иногда проводились… — он с отвращением выплюнул, — собрания. Давай бумагу с пером, напишу приблизительный адрес. Там вполне могут держать Поттера, как заложника и информатора. Не знаю, поможет ли это тебе… Тебе. Не «мне». Когда она стала так важна? Почему она стала так нужна ему? — Если у них не осталось групп или они вдруг окажутся настолько… Не поверят тебе, решат, что ты заманиваешь их куда-то… — она поджала губы и на ее щеках заходили желваки. — То я отправлюсь туда сама. — Не вздумай! — прошипел он, наклоняясь и пожирая взглядом холодных бело-серых глаз ее лицо. — Гермиона, не смей в это лезть! Она нахмурилась и покачала головой, вставая, продолжая сжимать в руке бумажку с криво нацарапанной на ней бесценной информацией. Она вытащит его. Все сделает. Ради него. Ради себя. Она думала, что падает в пропасть, но на самом деле она все это время летела, просто не знала об этом. Просто боялась понять, насколько он нужен ей. — Не знаю, вернусь ли я, но я обещаю, я клянусь тебе, Драко, что сделаю абсолютно все, все, что зависит от меня, чтобы помочь тебе. — Что? — он замешкался, казалось, всего на секунду, недоверчиво прокручивая ее слова в памяти, по кусочкам достигая смысла, и только когда ее силуэт растворился в белесой пелене, резко вскочил, перепрыгнул ее кресло и кинулся за ней, сразу же ожидаемо ударившись о барьер. — Гермиона! Не вздумай! Вернись! Он продолжал расшибать кулаки о прозрачную стену и срывать голос, выкрикивая сначала просьбы вернуться, потом оскорбления, а потом бесконечно повторял ее имя, даже когда совсем охрип и понял, что из изодранной глотки вырывается только сиплый шепот. Драко осел на пол, прислонился спиной к барьеру и запрокинул голову с закрытыми глазами, до боли впиваясь костлявыми пальцами в исхудалые колени. Все, что угодно. Все. Лишь бы она осталась жива. Лишь бы она осталась.