***
Течка. Майкл ненавидел ее. Стоило ему оказаться дома, и он тут же воткнул себе в вену шприц, вводя блокаторы. Полегчало скоро, но не сразу, уже после того, как он залез в тёплую ванну и, корчась в ней, пытался перетерпеть боль. Да, боль. В отличие от других омег, помимо адского желания его цикл сопровождался и адской болью. Она отдавалась в каждой клеточке его тела, а эпицентром ее, конечно же, был низ живота. Так было не всегда. Боль появлялась постепенно и после шести лет исправной травли организма блокаторами превратилась в неотъемлемую часть его течки, с каждым годом лишь обостряясь. Беннет сообщил, что это вполне логичная и даже ожидаемая реакция. В период течки организм омеги выбрасывает огромное количество гормонов, он ожидает партнера, оплодотворения, утоления природной жажды. И просто отказывать себе в альфе во время течки, заглушая желание подавителями — это одно дело, совсем другое — очень долгое время непрерывно даже в обычное время пичкать себя гормональными блокаторами, которые полностью нарушают естественные процессы, происходящие в омежьем организме. Возникшая боль — это крик тела о помощи. Сработавшая сигнализация, сообщающая о том, что что-то идёт не так. Ответом на неё должны быть волнение, тревога, диагностика и лечение. Но вместо этого Майкл лишь с каждым годом увеличивал дозу препаратов, которые частично снимали боль и притупляли его желания. И полностью скрывали его от носа ОʼКоннора. Что бы он делал без них, Майкл боялся даже представить. Воспоминания о том, как плохо ему было год назад, когда он не успел вовремя выпить таблетки и Рик нашёл его корчащимся от боли на полу, бросали тело в холодный пот, и Майкл больше никогда не хотел такого испытать. И если бы хоть кто-то заставил его всерьёз задуматься о своём будущем и посмотреть на ситуацию объективно, то вряд ли он смог бы использовать понятие "никогда" в этом случае. Никогда снова не испытать этой боли значило никогда не отказаться от блокаторов, никогда не подпустить во время течек к себе ни одного альфу. В общем-то, именно так Майкл и собирался поступить. И он совершенно отказывался задумываться о том, что такое "никогда" долго продлиться не может.***
Все дни Майкл провалялся в постели. Благодаря инъекции боль утихла, но оставалась невероятная слабость, тошнота и притупленное желание. Для него течки всегда проходили в миллион раз тяжелее, чем для любого другого. Рик через специального курьера передал продукты, в основном жидкое и питательное, без острых запахов и ярких вкусов. Писал сообщения, подбадривая, обещал приехать, как только третий день истечёт и цикл закончится. Но это не обнадёживало, не приносило утешения. И в такие моменты Майкл хотел либо покончить с собой, либо позвать Итана. И то и другое было совершенно абсурдно. Течка билась в нем. Пульсировала. Течка хлестала его. Скручивала, бросала в холод и жар, пот и дрожь. Течка морила его его же бессилием, его же неспособностью ей противиться, ее остановить, ее избежать. Течка изнуряла и лишала всяческих сил. Она порождала в нем все самые низменные и самые безысходные мысли. Она возвращала Майкла к его одиночеству, тыкала лицом в сплетенную им же паутину лжи, и возрождала в памяти каждого омегу, которого Итан ОʼКоннор когда-либо имел и бросал. Ни света, ни будущего. Ни завтрашнего дня, только ноющая притупленная боль внутри живота без конца и без края. Липкие простыни, душная комната, и неспособность пошевелиться без страдания.***
Майкл спал. Сном, не приносящим облегчения. Не сон — бред, медленное приглушенное мучение. И все же забытьё, способ пережить это время. Вибрация телефона прорезала по слуху, как звук царапанья по стеклу. Усилие, чтобы поднести трубку к уху, нет, чтобы положить на неё тяжелую голову. — Алло. — Привет, Майки. Говорят, за миг до смерти у человека перед глазами проносится вся его жизнь, а ещё говорят, наступает момент полной абсолютной страшной тишины. Момент мгновенный, неуловимый, молниеносно быстрый. Но для того, кто его переживает, он длится целую вечность. Целая вечность до смерти! Когда все замирает. И жизнь, и время. Когда есть только мысль и тишина. И тишина эта пугает и поглощает, а мысль, мысль всегда лишь одна. Майклу показалось, что такое мгновение настало для него сейчас. Все вокруг потемнело и исчезло, все, кроме телефонной трубки, откуда звучал голос. Его голос. Голос Итана. Тело выгнулось само собой. Запросило, затребовало. Возбудилось ещё сильнее, чем, казалось, было возможно. До предела, до пробудившейся и не стихающей ноющей боли. Взвилось от неутолимого голода. И ничего вокруг не было, и миг агонии замер и растянулся до бесконечности. Ему не стоило отвечать на звонок. Он не должен был слышать его голос в этот период. Не должен был усугублять ситуацию ещё больше, но хобби, это ведь было его чертово хобби. — Привет, — собственный голос хрипит и звучит так незнакомо. Едва слышный, едва живой, но Итан не замечает. Итан поет соловьем. — Как ты? Хорошо проводишь время? Плохо, ужасно, невыносимо, одиноко. Без тебя. Далеко. От тебя. — Нормально. — Спроси меня, как я. — Как ты? — подчинился Майкл. Так легко выполнять чужие требования, гораздо легче, чем придумывать собственные ответы. — Я счастлив! Я чертовски счастлив, Майкл. Голос Итана — жидкое золото. Драгоценный, сверкающий, обжигающий. Безжалостный металл. Он медленно заливается Майклу в уши и навеки там застывает. — Я пьян и счастлив! Каждое произносимое ОʼКоннором слово яд и огонь. И то и другое впрыснуты в вены и поджаривают изнутри, испепеляют до серого праха. Майкл не осознает, открыты ли его глаза. Но он отчетливо видит в темноте красивый рот Итана, его белые зубы, бледные губы, они двигаются, соблазнительные, желанные, они выразительно произносят одно смертоносное слово за другим. — Я вляпался, Майки. Я зависим, привязан и подсажен. И меня качает, качает от этого кайфа постоянно! Это не заканчивается, и я не хочу, чтоб заканчивалось. Он тут. Дэн тут рядом со мной, принимает душ, принадлежит мне, и не принадлежит мне. Мой и не мой! Его так много и так мало. И мне так чертовски хорошо сейчас!!! Я счастлив, Майкл! Ты слышишь? — Слышу, — бездумно прошептал Майкл, обезумев, в бреду. — Я слышу… Я слышу… Пыткой ощущая каждое слово, он отчаянно цеплялся за каждый услышанный звук. Он ненавидел содержание, но хотел продолжать, бесконечно продолжать слушать этот самый нужный в мире голос. Он уже не ощущал своё тело, не контролировал свои мысли. Он только знал, что конец его близок. Продолжить слушать счастливый щебет ОʼКоннора и сдохнуть от разрывающей сердце боли, или бросить трубку и сдохнуть без его голоса, без его присутствия, без этой близости. "Скажи, скажи мое имя снова. Позови меня снова. По имени, по имени…" Майклу казалось, он произносит это вслух, но на самом деле его губы лишь шевелились без всякого звука. Они были слишком сухими, он был слишком слаб. Он потонул в накрывшей его слабости и провалился в пустое спасительное ничто. На другом конце трубки Итан в спальне своего загородного дома, опьяненный вином и страстью, недоуменно звал Майкла в телефон ещё какое-то время. А потом из душа голый и мокрый вышел Дэниел. И уронив сотовый на кровать, Итан забыл обо всем. На ходу стягивая с себя одежду, он направился за манящим его омегой.