* * *
Через несколько лет в одной знаменитой академии проходит открытая выставка работ Натаниэля Куртцберга, очень талантливого студента по заверению преподавателей. Хлое интересно, когда это скромный рыжий одноклассник с последней парты, частый предмет ее насмешек, успел стать довольно хорошим художником и перешел с нелепых комиксов с участием Маринетт Дюпэн-Чэн на довольно серьезные картины. Хлое интересно. И почему-то никто из бывших одноклассников даже не удивляется ее появлению на таком мероприятии. Кроме самого Натаниэля, конечно. Когда вредная Буржуа вдруг улыбается и подмигивает ему, он и вовсе выпадает из реальности. Натаниэль знает, что даже самая большая глыба льда когда-нибудь растает и превратится в лужу воды, но почему-то даже не надеется, что такое произойдет и с Хлоей. Он просто помнит ее дерзкие и грубые фразы, брошенные в его сторону, и до сих пор слышит отдающиеся эхом у него в голове тихие рыдания ледяной стервы Буржуа. И все-таки любой лед когда-нибудь тает, правда же?.. * * * Теория вероятности нравится Хлое сразу. В отличие от множества других предметов, абстрактных и отвлечённых — здесь перед ней на доске в формулах и графиках изображают настоящую жизнь; иногда, кажется, изображали ее жизнь — настолько точно и безжалостно, что даже в горле поселяется какая-то неуютная слякоть. Если вероятность наступления события равна нулю, это не значит, что оно не произойдёт. Эта фраза режет слух особенно; после занятия в физико-математическом лицее Хлоя весь день прокручивает её зачем-то у себя в мозгу, повторяя то так, то этак. Читая эту фразу в очередной раз в своем конспекте, она почему-то вспоминает Натаниэля. Он ведь похорошел, стал более сдержанным и меньше краснеет. Но смущенное лицо Куртцберга тут же забывается — нельзя улыбаться на людях, только если стервозно и с поджатыми губами. Только так и никак иначе. Люди не поймут.* * *
— Нино, и как ты додумался притащить всех бывших одноклассников на фильм про какой-то апокалипсис, кровь и боль?! Мы не виделись больше пяти лет! — громко возмущается Маринетт Дюпэн-Чэн где-то на фоне, пока Хлоя жует жвачку и прожигает Натаниэля внимательным взглядом. Ее на самом деле приглашать никто не хотел, Буржуа знает. Она и сама не рада, кажется, но приличие обязывает. Когда толпу из вполне стабильно состоявшихся по жизни двадцати- и двадцатиоднолетних людей самой разной внешности и национальностей пропускают в малый зал, заказанный только для них добрячком-Агрестом, Хлоя громко возмущается о том, что освещение плохое, кресла грязные и вообще не стоило приходить на эту вечеринку идиотов. Бывшие одноклассники лишь стабильно закатывают глаза, либо фыркают, а Натаниэль не сводит с Буржуа неодобрительного взгляда весь фильм, что оканчивается добро и счастливо, именно — каннибалом, обыскивающим одежду аппетитной на его взгляд хрупкой брюнетки в поисках оружия. В конце концов, оба погибают по неясным причинам. Эта девушка с огромного экрана и Хлоя одинаково безнадежны и глупы. Правда, по разным причинам и обстоятельствам.* * *
Спустя несколько месяцев Нино Ляиф проводит довольно ожидаемую рождественскую вечеринку у себя дома. Никто опять же не удивляется, заслышав ругань вообще-то не приглашенной Буржуа в черном коротком платье. У нее, кажется, впервые минимум макияжа на лице и боль в глазах. Все слышали о неожиданной кончине мэра города, но никто даже и не подумал проявить хоть каплю сочувствия к его стервозной дочурке. Хлоя сыпет колкими замечаниями и бранными выражениями направо и налево, бывшие одноклассники ожидаемо молчат и отворачиваются. — Как же меня вы все достали! Стабильные неудачники, — резко бросает Буржуа, направляясь к кухне, где можно раздобыть льда, чтобы скрыть результат бессонной ночи и громких, отчаянных рыданий. Когда ее перехватывает за руку Натаниэль, она лишь довольно скалится и собирается сорвать всю злость на нем. Как всегда. Так привычно и предсказуемо. — О, неудавшийся художник пожаловал! Ну как, еще не добился внимания простушки Дюпэн-Чэн, Ромео? — участливо интересуется Буржуа, но Натаниэль лишь поджимает губы и толкает ее в сторону ванной комнаты. Он с необычайной силой прижимает ее к кафельной стене и грозно смотрит, что Хлоя даже как-то непривычно сжимается и опускает голову. — Понял, что недостоин внимания пресвятой идиотки Маринетт, и решил изнасиловать несчастную деву в туалете? Как дешево и грязно, Помидорка, — едко шипит Буржуа и удивленно разжимает губы, когда Куртцберг ощутимо щипает ее за руку. — Давно мечтал помыть твой грязный рот, — довольно произносит Натаниэль, выливая, кажется, практически половину жидкого мыла, ранее стоящего на раковине, в рот Буржуа. Хлоя не может ничего произнести. Неприятная горечь мыльного раствора заставляет молча кривиться и переносить неожиданную пытку. — Дура, — Натаниэль проникает в ее все еще слегка раскрытый, узкий рот языком и горько целует, прижимая к себе. Вечно смущенный малыш-Куртцберг с последней парты вырос и превратился в привлекательного парня с садистскими наклонностями. Хлоя, правда, стабильно не изменилась. — Гребаная идиотка, — художник выдыхает. Между их ртами тянется тонкая мыльная линия слюны, тут же рвущаяся, когда вновь Натаниэль грязно вдалбливается в пухлые губы Буржуа. Он ощущает яростное сопротивление упирающихся в грудь тонких рук, тут же меняющих позицию и крепко обвивающих шею художника. Натаниэль практически чувствует, как слезы катятся по щекам Хлои, как крепко прижимают к себе ее ладони, как мыльная горечь попадает в его рот, благодаря ее грязному языку. — Богатенькая стерва. У нее руки холодные и глаза холодные. И губы холодные. Потому Натаниэль неистово согревает их своим горьким поцелуем. Горьким, как вся их жизнь, наверное. Хлоя царапает от недостатка воздуха его спину сквозь белую рубашку и утыкается ему в плечо, беззвучно рыдая, когда он разрывает поцелуй. Тонкая пенистая струйка мыла стекает у нее изо рта, и Куртцберг слизывает ее языком. — Глупая блондинка, — почти ласково шепчет он охрипшим голосом и обнимает дрожащую Буржуа. — Влюбленная блондинка, — поправляет Буржуа, проглатывая горькую мыльную пену. Натаниэль грустно усмехается, облизывая мокрые губы.* * *
Буржуа покупает искусственные цветы на могилу отцу в магазине, что открыла ее бывшая одноклассница, Роуз Лавьян. У нее вновь заплаканные глаза и надменная улыбка. — Давай поживее, я спешу, — возмущенно торопит она светловолосую феечку. Немного подрагивающий голос и слезы, скопившиеся в уголках глаз, правда, полностью выдают ее. Ровно год смерти отца. Ровно год ее мучениям. Хотя, нет, они, кажется, начались еще с рождения. Улица встречает ее радостным гомоном, улыбками прохожих и гирляндами практически в каждом окне. На светлую макушку, не скрытую шапкой, падает снег. Ее ссутуленная фигура привидением бредет среди счастливых людей. На главном парижском кладбище ее ожидаемо встречают тишина и аромат скорби. Вплотную к березе, растущей рядом с могилой ее отца, стоит знакомый рыжий художник в пестром зеленом шарфе и черном пальто. Он хватает Хлою за руку и тянет на себя, когда та пытается сделать вид, что не замечает его, и невозмутимо воткнуть в мерзлую землю букет искусственной сирени. Такой же искусственной и бессмысленной, как вся жизнь Буржуа. Он молча обнимает невыносимо-грустную блондинку и целует в по-прежнему горькие губы. Неестественно-яркая сирень отчетливо выделяется на фоне грязно-белого снега и дорогого могильного памятника. Хлоя впивается в губы художника с болью и невыразимой горечью в каждом соприкосновении.* * *
На следующее утро Натаниэль ожидаемо слышит грязную бранную речь из уст нагой Буржуа, прежде заботливо завернутой в мягкий плед. Куртцберг и рад бы снова повторить экзекуцию с тщательным вымыванием рта Хлои, да уже не хочет, кажется. Грязь Буржуа для него такая родная и привычная. Ведь это ее грязь.