Палитра безумия

Оттенки, полутона, тона и контрасты… Они мчатся в диком ритме, сливаясь в беззвучную музыку миллионов красок, переплетаясь, растворяясь друг в друге, исчезая и возрождаясь в совершенно новой гамме. Малахитовые пятна, плавящиеся в бездне красно-золотой охры, расплываются в ультрамариновой синеве и терракотовых брызгах киновари, пронизываемой лазурной линией. Эта линия тонким кружевом вьется через все краски, смешивая брызги бирюзового маслянистого рибекита в стальном блеске галенитовой крошки. Бесконечное волшебство, обретающее янтарные очертания в солнечном сиянии… Воплощенное совершенство и гармония… Сначала он чувствует едва ощутимое прикосновение к руке, которое становится более настойчивым, пробивая в сонном сознании путь звукам и голосам. Спустя пару секунд — достаточно отчетливое: — Пап, ну ты что, уснул, что ли? Еще ведь только вечер начался. Легкий укор в звенящем голоске. Он открывает глаза, понимая, что это — лишь слуховая галлюцинация действия чертовой настойки. «Галлюцинация» оказывается светловолосым забавным мальчишкой Скорпиусом Малфоем — очень даже осязаемым, теплым и пахнущим чем-то фруктовым. — Пап, с тобой всё в порядке? — легкая тревога и замешательство во взгляде светло-серых глаз. — Да, — выдыхает он, а на деле — просто нагло лжет, незаметно ущипнув себя за руку. Нет, не сон. И не галлюцинация. И не мираж. И от всего этого становится вдвойне страшнее прежнего. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Все в порядке. Обыкновенный семейный вечер с семьей. Он задремал — вот сынишка и перепугался, что отцу не по себе стало. Все в порядке. Скорпиус смотрит с недоверием — у него особенное чутье на вранье. А уж когда бледный человек с ошалелым взглядом говорит, что с ним все хорошо — и подавно. — Пойдём? — спрашивает он, заглядывая в глаза и доверчиво обхватывая его руку своей ладошкой. Маленькие бледные пальчики, чуть теплые, чуть прохладные. И родинка на мизинце. Где-то он уже видел такую же… Он поднимается, покорно следуя за Скорпиусом и на ходу растерянно оглядывая кабинет. Да нет, вроде бы все, как было. Может, и правда все то… приснилось?.. — Мама такой вкусный ужин приготовила, — восторженное щебетание сына наконец влетает в сознание, парализованное шоком. Мама. Ужин. Приготовила. Последнее слово заставляет его резко остановиться, едва справляясь с рваным сердцебиением. Приготовила. Помнится, мисс Гринграсс даже простейшего зелья не могла приготовить — не то, что ужин. Или это сон? И что из всего приснилось? Мальчишка улыбается задорными искорками в глазах — вот так просто смеется одним своим серебристым взглядом: — Пап, да что с тобой? Ну, не волнуется за него ребенок — и то хорошо. Должно быть, у него такой идиотский вид, что только смеяться. Или обнять и плакать. Впрочем, можно всё вместе — Малфои на мелочи не размениваются. — Скорпи, скажи… маме, что я подойду через минуту, — из последних сил нужно казаться собранным и адекватным. — Мне нужно… завершить кое-какие дела в мастерской. Сын послушно кивает и уточняет: — Только ты быстро, пап. А то рыба и картофель остынут. Он подмигивает с озорной ухмылкой («Ох уж, эта малфоевская ухмылочка!») и резво убегает по направлению к выходу из замка. Ужин на террасе. Рыба и картофель. Звучит да и представляется очень неплохо, вот только попахивает сумасшествием. Он хватает забытую кем-то газету с подоконника («Чертовы эльфы! Никакого порядка!»), быстрым шагом спешит к стеклянной двери мастерской, обмахиваясь найденной прессой. Уже перед входом случайно замечает маленькую заметку с портретом невысокого коренастого мужчины в темно-синем костюме и черной мантии поверх него. «Рольф Скамандер, известный ученый-натуралист скончался сегодня утром в своем пригородном доме. Как сообщает Отдел магических расследований, причиной стало серьезное психическое расстройство, приведшее выдающегося профессора естественных наук и автора многих книг к самоубийству. Все магическое сообщество скорбит по случаю преждевременной кончины Рольфа Скамандера и выражает искренние соболезнования овдовевшей миссис Скамандер.». Вот, когда действительно земля уходит из-под ног. И это — уже не сон. Дрожащими руками он с трудом открывает прозрачную дверь, замирая прямо на пороге мастерской. Смятая газета с глухим шуршанием падает на пол. Он, пошатнувшись, хватается за край столика с парой пустых бокалов и несколькими минералами. Только это спасает его от повторения участи злополучного выпуска «Пророка». Прямо перед ним, на широком мольберте, тщательно закрепленном деревянными реями по краям, сверкая на солнце свежими красками, возвышается картина. Совершенная красота. Солнечные лучи нежно скользят по золотым волосам девушки, небрежно отбросившей их назад и только подошедшей к раскрытому окну. Легкая газовая шаль, подхваченная руками, обнаженная изящная ложбинка вдоль линии спины, хрупкая грация тени и света, янтарная магия лучащейся солнцем кожи. А ещё — дурманящий аромат жасмина. И именно он — этот аромат — не может быть сном. Впрочем, уже совсем не имеет значения — где сон, где явь. Он просто наслаждается этим рукотворным воплощением красоты, гармонии и совершенства, глядя на неё сквозь хрустальные стенки прозрачного бокала, наполненного магией алой палитры его безумия… Его вдохновения…