По Дороге Сна

«Не трогать», — Каэль заламывает себе пальцы, выкручивая их, надеясь, что этого постыдного визуального выражения его слабости никто не видит. «Не трогать», — Каэль опускает глаза, отводит взгляд, смотрит сквозь ресницы, куда-то далеко-далеко. «Не трогать», — Каэль крепко сжимает посох, жмурится, хмурится, дергается, нервно поводя плечами, ощущая нервную дрожь между лопаток. «Но смотреть ведь можно?», — Лавеллан пытается придти в гармонию с самим собой. Раз трогать нельзя, смотреть же можно? Только как бы еще попутно согнать с лица вечно-тоскливое выражение, едва стоит увидеть Быка? Большой. Серый. И рогатый. Каэлю, чтобы с ним говорить, приходиться задирать голову вверх и часто щурится, потому что прямо в глаза будет светить солнце. Или не будет, потому что кунари встанет так, чтобы тень падала прямо на Инквизитора. Большой. Серый. И рогатый. Непередаваемое ощущение надежной защиты всегда накрывает долийца в присутствии Быка. Такого никогда не было за все годы жизни эльфа. Даже родные не давали такого ощущения защищенности. Большой. Серый. И рогатый. И очень теплый. Каэль как-то задремал рядом с Быком, сидя в ночном дозоре на Штормовом Береге. Шум волн, мерный гул ветра, тепло от костра, тепло от чужого тела. Теперь ощущение чужого тепла преследует эльфа, становится… навязчивой идеей. «Не трогать!», — сердито одергивает себя Каэль, кусая губы в кровь, отводя глаза, стараясь не слушать, не вникать в диалог между Быком и Дорианом. Хотя в последнего больше всего хочется запустить молнией или просто приморозить к полу. «Не трогать!», — вопит сознание, но подсознание показывает ему фигу. Алкоголь делает своё дело и Каэль, кривясь от дерьмового вкуса напитка, касается ладонью чужого плеча. Бык — горячий. Кожа под рукой чуть шероховатая. Привычная защита снята и Каэль может пальцами проследить абстрактные татуировки набитые от предплечья к плечу. Они отличаются от валласлин. И не только цветом отличаются. «Не трогать!», — Каэль улыбается, щурится, вытирает лоб от крови: своей, чужой, драконьей. Смотреть ведь не трогать? Трогать — нельзя, а смотреть можно. Неимоверное восхищение пополам с чистым восторгом в глазах Быка, делает эльфа счастливей и несчастней одновременно. «Не трогать!», — вливается в каждый день, отравляя его, заставляя мир сереть и выцветать. Солнце — не желтое, небо — не синее, трава — не зеленая. Мир стал серым и тусклым. Каэль не знает, что это, не понимает как это и, наверное, даже не хочет ничего в этом всем понимать. Коул смотрит на него чистыми голубыми глазами и при всех несколько раз повторяет: «Не трогать!». Каэлю немного стыдно, немного неловко, но ведь не обязательно признаваться, что это его. «Не трогать!», — живет самостоятельной жизнью. Впрочем, оно не мешает редким фразам, пьяным прикосновениями прорываться через серую завесу. Эльфу не всегда хватает выдержки остановить себя. Но мир, серый мир, никуда не исчезает. Его покрывает толстый слой пыли. Еще немного и равнодушие холодной волной затопит Каэля до самого конца. — Эй, слушай! Я твои намеки насквозь вижу… — остальная фраза тонет в гуле и шуме, который накрывает Каэля. Он не понимает, что Бык делает в его холодных, всегда слишком хорошо проветриваемых покоях, на самой верхотуре Скайхолда. Каэль обошелся бы, и с радостью, местом рядом со своим оленем. Он привык спать рядом с товарищем и другом, тот служил и грелкой, и успокоительным, и безмолвным слушателем, которому можно было рассказать о своих бедах и горестях. Но Жозефина сказала, что так нельзя, так не положено и Каэль оказался здесь, на самом верху. Эльф лишь хлопает глазами, пытаясь соотнести Быка, сидящего на его кровати, и сказанное им. Но не может, потому что не слышит кунари, лишь часто хлопает ресницами, пытаясь хоть что-то осознать. Бык едва заметно вздыхает и повторяет сказанное. «Не трогать!», — истошно вопит что-то внутри Каэля. И этот вопль не дает толком ничего расслышать из того, что говорит Бык, совершенно. Долетают лишь обрывки фраз. — Не понимаю? Так покажи мне, — эта фраза дается эльфу просто, ею он снимает с себя всю ответственность. Он — не трогает. Это его сейчас трогают, а значит, он ведь ничего не нарушал? Хранительница ничего не скажет. А значит, можно ведь, да? — Последний шанс… — Останься. «Maʼarlath», — закрывает глаза Лавеллан.