Dying Reapers

Двенадцатый день был копией первого, когда Данковский ещё не осознавал, во что он будет втянут, и чем обернутся почти две недели пребывания о забытом всеми городке в далёкой глуши, куда только ходят, чтобы поставить очередной могильный крест, а подрастающему поколению строго-настрого запрещают туда ходить. Всё ради того, чтобы никогда не встретиться со смертью, и не видеть места, где она была истинной правительницей, не позволяя никому разделить эту ношу. Да никто и не стремился. Однако отличия всё же были. Невинное знание, не опороченное суровой правдой, теперь с опаской озиралось по сторонам, хотя в День Суда вокруг не было ни души. Ни вездесущих облачков, ни ангелов, казалось, способных дотянуться до самого неба. Безумная тишина мёртвого города, лишившегося большей части своих паразитов. Он словно издевался, вобрав в себя признаки заразы; словно не было этих безумно длинных дней постоянной борьбы и работы, способной довести до смерти ломовую лошадь. В какой-то момент начинаешь ловить себя на надежде, что все прошлые дни были лишь кошмарным сном. Вот отобьёт следующий час, и всё встанет на свои места, а местные жители выйдут из домов, привычно ворча на всяких приезжих. А иногородние и сами были бы рады вновь повстречаться с этой недоверчивостью, чтобы удостовериться, что да, ты был прав, ничего не было, это лишь воображение, а затем убраться как можно дальше от этого города, который сам был как могильный крест. Даниил уже и не размышлял о том, вернул бы он время вспять и развернулся в противоположную сторону, чтобы никогда не ступать на территорию пропащего поселения. Поживёшь почти две недели в месте, где один лишь воздух убивает тебя каждое мгновение, и начинаешь свыкаться со своей судьбой, пытаясь изменить то, что можешь, не мечтая и не размышляя о неосуществимом и недоступном. Может, на него повлиял опыт с лечением Песочной Язвы, с которой он не расставался, как с бережно оберегаемым личным дневником, исписанным любовным языком в адрес науки. Об отдыхе или о том, чтобы как-то вылечиться самому, Даниил не думал вовсе, будучи нацеленным на решение головоломки, от которого зависело и его будущее, и будущее всех обитателей, в том числе и самого большого. О том, что он может попросту заразить остальных, Данковский не думал вовсе, и кто знает, чем бы всё это закончилось, если бы под конец десятого дня ему не угораздило оказаться в компании Бураха, после уверяя себя, что именно он его к себе и притащил. Признаки зарождающейся инфекции Гаруспик приметил сразу, и чтобы вылечить коллегу, проявил недюжинное упорство лекаря по отношению к пациенту, который был не менее упрям, но более слаб. Неосторожность и наплевательское отношение к самому себе сказались на выздоровлении, и хотя Даниил быстро оправился и начал чувствовать себя намного лучше, сиплый кашель и дрожащие руки так и остались в его анамнезе. «Могло быть и хуже». Эти слова Данковский повторял не единожды. И когда он харкнул кровью, и когда его избили в Бойнях, и когда Каины поведали о своих намерениях, и когда раскрылась одна из сущностей Многогранника, и когда он забирал пожитки убитых им бандитов с колотыми ранами и окровавленным пятном на месте выдавленного глазного яблока, и когда он держал в ладони ещё свежее и теплое сердце убитой девушки. Двенадцатый день Данковский уже успел возненавидеть хотя бы за то, что он был слишком длинным. Тихим и безумно неторопливым. Лишь сипение его лёгких нарушало тишину, царящую вокруг Собора, на ступенях к которому Бакалавр с Бурахом сидели в томящемся ожидании Самозванки, так как внутри Собора было невыносимо душно, а нахождение рядом с Полководцем и Инквизитором напоминало ожидание перед выходом на эшафот; и это они ещё молчали. Тишину нарушил сиплый кашель Даниила, что мысль о смерти стала не так страшна, когда он выдыхал через силу со слабыми попытками наполнить лёгкие воздухом. Сидящий рядом Артемий сразу же встрепенулся и сочувственно смотрел на Бакалавра, одним лишь взглядом спрашивая, нужна ли тому помощь. Он уже было собирался встать, но мимолётное движение руки Даниила остановило его. Тот прихватил зубами край слезшей перчатки и натянул её обратно, чтобы не видеть, какими тонкими и худыми стали его руки после болезни. Лучше запомнить всё так, как было раньше. Спустя несколько сиплых, тяжёлых выдохов Даниил перевёл взгляд на Артемия, который смотрел куда-то вдаль и сидел совершенно неподвижно, что только редкие моргания подтверждали его принадлежность к живым. Невольно Данковский вспомнил их первую встречу, и глаза Артемия, ещё светлые, ещё с надеждой. В этой глуши он словно вновь обрёл своё место, куда вновь и вновь его будет приводить судьба. Теперь же глаза не светились от светлых мыслей, и помимо некой печали и заботы о будущем в них было что-то ещё глубоко внутри, скрывающееся, но не спящее. Да и сам Артемий стал совершенно другим. Разница не была видна невооружённым глазом, но чувствовалась на уровне инстинктов. Даже находиться рядом уже было не так легко и свободно, словно его пребывание в местах, куда путь для простых людей заказан, отрезало его ото всех, уготовав дорогу в одиночестве. Бурах уже не был блудным сыном, вернувшимся в родную обитель, но истинным наследником своего отца, и лишь слепец посмел бы спорить с этим заявлением. - Что будешь делать, когда Совет решит, что случится с городом? – спросил Даниил, прокашлявшись, чтобы голос звучал твёрже. - Останусь тут, куда мне ещё податься, - пожал плечами Бурах, так и не сводя взгляда с чего-то вдалеке, что было спрятано за домами. – Думал как-то о том, чтобы уехать, но…. Этот город теперь под моей ответственностью. Я не могу просто так его бросить на произвол судьбы. К тому же здесь все близкие мне люди, в других местах я всегда буду изгоем. А что насчёт тебя, ойнон? - Не знаю, - тяжело выдохнул Бакалавр, поведя плечом, разминая его. – Здесь я никому не нужен, что же до моего дома, то меня там, небось, уже давно похоронили, сами и завещание составили, хотя имущества-то у меня осталось не так уж и много. - Почему же не нужен? – возразил Бурах, наконец отведя взгляд от чего-то невидимого и посмотрев на сидящего рядом. – У нас как раз будет полным-полно работы. Думаешь, что вылечишь население от Песчанки – и сразу всё станет хорошо? Ты и сам должен понимать, ойнон, что оправляться от болезни мы будем ещё долго. Медиков у нас не так уж и много, так что нам пригодится любая помощь. Ну, если, конечно… Ты хочешь. Я не настаиваю. Просто говорю, чтобы ты знал, что мы не откажем тебе в приюте, если ты того захочешь. - Я подумаю над этим, - негромко ответил Данковский и закрыл глаза, почувствовав накатившую слабость. Как бы он ни не восхищался Многогранником, разрушение города не казалось благородной ценой за продолжение его существования. Может, сейчас Каины ещё благосклонно к нему относятся, но что будет, когда его роль перестанет быть для них значимой. Избавятся ли? Прогонят, как бездомную шавку, надеющуюся получить хоть немного ласки от временного хозяина? Из нескольких зол приходится выбирать то, которое не убьёт тебя впоследствии. - Знаешь…, - заговорил Бакалавр. – Я как-то думал, может, я откажусь от идеи Каиных уничтожить город. Они построят новый и населят теми, кому они доверяют, и кто им покорится. Но что будет с остальными? Вряд ли они позволят кому-то другому отнять их власть. Многогранник – это чудо, но и сам город сам по себе является не меньшим чудом. Конечно, это всё был лишь практический расчёт. Не собирается он внезапно растрогаться и принять сторону Бураха. Есть ещё и Самозванка, может, она предложит что существенное. Многогранник Многогранником, но выжить всё равно хочется, а под крылом Каиных он вряд ли долго продержится. Ничего личного. Он просто устал от всех этих решений. Пусть хоть раз его примут за него. - Думаю, что возможно я приму твою сторону, - наконец закончил Даниил, чувствуя на себе пристальный и терпеливый взгляд Артемия. – Возможно. Но не думай, что если я и сделаю это, то ради тебя. - Ты уверен? - Не знаю. - Если даже и так, то я рад, что ты хоть попытался понять себя. Не требую принять мою сторону, но… Спасибо, ойнон. Спасибо, что понял, - ответил Бурах через какое-то время и всё же отвёл взгляд, снова смотря куда-то вдаль. - Если я это и сделаю, то не ради тебя, - повторил Даниил, негромко фыркнув. Не зная, что сказать ещё, Бакалавр посмотрел в степь, только сейчас заметив, что она молчала в тот день, не смея нарушить невыносимую тишину этого слишком уж длинного дня и выжидая принятия важного решения, которое вынесет приговор и объявит, с кем теперь степь будет соседствовать. Когда Данковский впервые услышал пение с её стороны, он подумал, что это из-за воздуха, но с каждым днём голоса становились всё громче, зовя к себе, предлагая то, что ни один человек не в состоянии дать. И порой ему хотелось поддаться, отдать себя степи, чтобы она нашла ему применение. Как-то он как-то спросил Артемия об этом пении, на что тот и не удивился, пояснив, что подобное происходит со многими приезжими, кто раньше никогда не был в городе. Степь проверяет, справится ли чужак с ней, пойдёт ли на поводу такого манящего зова. Некоторые не смогли противиться и уходили в степь, и сколько их не искали, не было найдено ни единой косточки или что могло остаться после навеки пропавшего. Из-за стоящей тишины усталое шорканье ботинками по мостовой было слышно издалека, и вскоре Клара подошла к Бакалавру с Гаруспиком, молча глядя на них. Выглядела она измотанной и потерянной, и если бы Даниил не знал о том, что эта девочка совершила или же могла совершить, и кем она являлась, он бы её обнял. Взгляд же её был полон холодной решимости довести дело до конца. Самозванка подняла взгляд на Собор, с которым у каждого из них троих были связаны какие-либо воспоминания, и, негромко вздохнув, кивнула в сторону сооружения, неспешно зашагав к нему первой. Когда вскоре с ней поравнялся Бакалавр, сдерживая сиплый кашель, Бурах внезапно подошёл к ним обоим сзади и крепко обнял, заставив остановиться. Жест был настолько неожиданным и непривычным из-за событий прошедших дней, что, переглянувшись, Бакалавр с Самозванкой увидели в глазах друг друга одни и те же эмоции: растерянность, непонимание и немалый конфуз от такого, в общем-то, простого жеста, на который они уже не знали, как правильно реагировать. Однако же Бураха, по-видимому, это нисколько не волновало. Постояв так какое-то время, Гаруспик похлопал «коллег» по плечам, что чуть не выбил все лёгкие из Бакалавра, и зашагал к Собору. Заметив взгляд Даниила, Клара, наверное, впервые за все их встречи улыбнулась, озорно смотря на него. - Одна птичка нащебетала мне, что кто-то будет ждать тебя в Соборе, - подала Самозванка голос, придерживая дверь. - Кто-то в Соборе? Ну, наверное, все кто там есть и ждут, - недоумённо отозвался Бакалавр и нахмурился, невольно остановившись. - Не знаю, что или кто имелся в виду, но птичка знала, что ты сам всё поймёшь, - пожала плечами Клара и обернулась, чтобы посмотреть на Данковского. – Только не задерживайся. Будет обидно, если мы примем решение без тебя. Дверь в Собор закрылась, и Даниил остался один, как это было в самый первый день. Лишь Город. И Степь.