* * *
— Быстрее… иначе мы потеряем.... Кто и кого потеряет? Кто-то потерялся? Странный звук… гул. Нет. Жужжание, будто работает гигантское сверло, будто насекомое звенит крыльями, охлаждая улей с миллионами личинок. Соты-иллюминаторы и тела-личинки. Они почему-то не белые, а черные. Лопаются, отскакивают во все стороны, то ли как жаренный попкорн, то ли как горошины из спелого стручка… Урожай. Кто собрал этот урожай? Какой жнец? Ведь все уже случилось. Так почему он видит это снова? — Техника…еще не отработана… …Рэээааа… Техника дала сбой. Так просто? Так глупо? Так холодно. Змеи из нано-волокна, гигантские, извиваются в тишине, троятся, становятся похожими на исполинскую гидру, поднявшую тысячи голов из недр раскаленной планеты, и все они мечтают лишь об одном — пожрать его. Поглотить, точно огромная черная волна. Свинцовые волны ледяной темной реки без конца и края кишат этими тварями. Но это река. Он точно знает. Только откуда здесь быть реке — на планете, где измельчали океаны и высохли моря? Как может такая техника давать сбой? Один случай на миллион, одна красная голова гидры на миллион черных, почему-то с горящими зелеными глазами и вертикальным зрачком. Но если потянуться, дотронуться до нее, она рассыпется искрящимися бриллиантами лопнувшего синтетического стекла, кусками обшивки и каркаса, и засверкает точно россыпь драгоценностей в лучах равнодушной звезды. Слепящий блеск на черном матовом дне космической ямы. — На это нет времени… делаем как есть... На что нет времени? Почему никогда нет этого времени? Его же целый океан! Вся бесконечность! Или это еще один большой обман? Очередной обман, и его вообще не существует? Всё сжалось в точку, в секунду — все миллиарды лет, всё сущее. В одной точке. За мгновение до сотворения, за безвременье до взрыва. Его нет — Времени… Оно рождается вместе со Вселенной и умирает вместе с ним, но прямо сейчас ничего нет. Ничто и никто не существует… — Начнём… Он сам и есть Время.* * *
Катце с трудом сфокусировал взгляд. Он жив. Почему-то жив… Почему? Брокер плохо понимал, как тут оказался. Он же был на Амои, собирался дать свой ответ Лагату. В голове всё смешалось. Резкая боль заставила его скосить глаза вниз. На какую-то долю секунды Катце показалось что-то страшное: металлический обломок, пригвоздивший его точно бабочку к кровати, торчал из грудины, облепленный запекшейся кровью. Память бурным потоком ворвалась в сознание. Еще секунда, и видение исчезло. На нем лишь белое тугое полотно, в которое его тело затянуто, точно в саван. Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Грудь не болела. Воздуха было достаточно. Удивительно, как после подобных событий начинаешь ценить столь простые вещи. Например, дыхание. Комнаты брокер решительно не узнавал — стены приглушенных серо-голубых тонов, кое-какая мебель и окно, выходившее на улицу — были ему не знакомы. Увидеть, что за окном не представлялось возможным, потому что там было слишком темно. Что же, по крайней мере Катце определился со временем – скорее всего на дворе ночь. Щелкнул электронный замок, и кто-то вошел в помещение. — Как вы себя чувствуете, господин Рэд? — послышался мягкий спокойный голос. Катце с трудом повернулся в ту сторону и увидел перед собой сапфира. Нет, он не ошибся — волосы до плеч, гораздо короче, чем принято было носить на Амои, в каких-то почти домашних штанах и рубахе, но это был сапфир. Дзинкотай внимательно вглядывался в лицо очнувшегося мужчины, будто оценивал его состояние. Очевидно, посчитав его удовлетворительным, он подошел ближе. Катце попытался приподняться, но руки были точно две безвольные плети. Он лишь слегка сдвинулся — большего сделать не удалось. — Осторожнее, минут через сорок вы сможете встать самостоятельно, если все пойдет хорошо, но сейчас я бы не советовал вам делать резких движений. Только тут Катце обратил внимание на то, что он спеленутый лежал в каком-то подобии капсулы для анабиоза. Никаких удерживающих ремней или капельниц на себе брокер не обнаружил. Никаких трубок, только пара медицинских датчиков, фиксировавших давление и пульс. Ну хоть что-то, а то с некоторых пор от одного вида медицинских приспособлений ему делалось плохо. — Что… со мной? — попробовал Меченый свой голос. Он зазвучал непривычно, иначе, будто бы на пару тонов выше. Возможно всему виной его состояние. Сапфир присел на край его капсулы, достал из кармана стилус с фонариком и, по-хозяйски ухватив брокера за подбородок, по очереди посветил то в один глаз, то в другой. — Пост-анабиотический синдром, — буднично пояснил дзинкотай. — Слишком долго спали. Ох, конечно, имплант… извините, — он чуть внимательнее пригляделся к левому глазу, а потом выключил фонарик и убрал обратно в карман: — Вы что-нибудь помните? — Да, конечно, помню, — раздраженно ответил брокер, — я прибыл с Амои на корабле дельта-класса, рейс R-1518, с дипломатической миссией в качестве представителя. На борту было около двадцати тысяч человек. А при спуске какое-то дерьмо произошло с лифтом… — Что же, неплохо, — с одобрением покивал головой сапфир. — Что неплохо, что пара тысяч человек отправилась на тот свет? — хмыкнул Рэд. Сапфир на его «шпильку» не обратил особого внимания, занятый изучением показателей, но счел нужным пояснить: — Определенная степень риска есть всегда. Это же космос. Давайте не будем отвлекаться и продолжим? Что вы видите за окном? — В каком смысле? — Катце не понял вопроса. — За окном? — он повернул голову, вглядываясь в пейзаж. — Ничего не вижу — там ночь! Сапфир поднял повыше планшет, устроив его на руке, и записал ответ. — А сейчас? — почему-то снова поинтересовался он. Катце с раздражением повернул голову и ошеломленно застыл — насколько хватало глаз до самого горизонта расстилалась зеленая равнина под чистым голубым небом, залитая солнечным светом. Не очень-то ландшафт был похож на ту жаркую планету, что он видел с орбиты. — Это что, какой-то экран или оптические иллюзии? — поинтересовался брокер. — В какой-то мере, — безучастно пояснил сапфир, снова фиксируя данные. — Похоже, вы в порядке, и вам теперь разрешены посетители. Последний вопрос: как вы считаете, когда именно вы прибыли на Руллу? — День или два назад? — Катце непонимающе уставился на собеседника. — Неделю? — дзинкотай бесстрастно ковырялся в своих записях, не собираясь облегчать ему задачу. — В общем, я не уверен. Я что — был без сознания? И тут брокер увидел одну странную вещь, которая заставила его содрогнуться — сапфир усмехнулся и покачал головой, будто Меченый нес какую-то околесицу, а за его плечом, скрестив руки на груди стоял… Ясон. Ледяной Человек улыбнулся краешком рта, склонил голову, будто рассматривал его, поднял руку и скупо махнул, в знак приветствия. Катце вытаращил глаза, уставившись за плечо сапфира, но в то же мгновение блонди задрожал и растворился в воздухе. — Вы — кто? — борясь с накатывавшей паникой, выдавил из себя брокер. — Вопрос не в том, кто я, — сапфир склонился к нему и осторожно вытянул из-под савана безвольную руку Катце. — Вопрос в том, кто вы… — И кто же я? — он сглотнул образовавшийся в горле ком. Почему сапфир его трогает? Его! Так запросто. Дзинкотай рассеяно разминал белую прохладную кисть, и брокер понял, что постепенно начинает ощущать прикосновения. — На этот вопрос, боюсь, ответить можете только вы сами, — наконец откликнулся сапфир. Этот странный разговор не принес ни ответов на вопросы, которых становилось все больше, ничего не прояснил и уж точно не успокоил Катце. — Почему у меня галлюцинации? Чем вы меня накачали? — Боюсь, мы тут ни при чем. Это ваш мозг. Вы видите что-то? Опишите, — попросил сапфир, возвращая его руку на место. Проследив за его манипуляциями, Катце лишь криво усмехнулся, а затем спросил: — Так что там все-таки… за окном? — Тени… мы называем это тенями. Прошлый мир, привычный вам, исчез. Мозг дополняет картинку, когда вы не видите и не находите нужной информации вовне. Со временем эта память как бы изнашивается, ветшает, если хотите… она потом совсем не будет мешать. Вы научитесь управлять ею. Вполне возможно, что и окна-то тут никакого нет. Катце снова бросил взгляд в ту сторону и понял, что смотрит в глухую металлическую стену. Он дернулся, но тело отказалось подчиняться, словно набитое ватой. — Я ног не чувствую… — пробормотал он. — Это тоже скоро пройдет, не волнуйтесь. Обещаю, через пару-тройку дней, если все будет в порядке. В целом, период адаптации проходит хорошо. Вы отлично держитесь, господин Рэд, — и дзинкотай легонько сжал его плечо. Жест был излишне человечным. Что это? Катце поднял на сапфира изумленный взгляд. Он только что пытался его подбодрить? — Мое имя вряд ли вам что-нибудь скажет, мы друг другу не представлены, но на случай, если вам что-нибудь понадобится, здесь будет дежурить медицинский андроид. Новая модель, разработана недавно. Можете обращаться к нему. Как по волшебству в помещение мгновенно зашла машина. Внешне она походила на молодого человека приятной наружности — эдакий светловолосый юноша с улыбчивым лицом, в халате. — Уберите… — пытаясь приподняться на руках, прохрипел Катце, ему даже удалось со злости опереться о локти, — …уберите это дерьмо отсюда!!! — Господин Рэд, спокойно! Господин Рэд! — попытался урезонить его сапфир. — Будет гораздо проще, если вы… — Я сказал, уберите отсюда эту хрень!!! Сердце бешено застучало, и датчики хором натужно запищали, указывая на зашкаливший пульс и поднявшееся давление. Андроид вопросительно взглянул на сапфира, и тот еле заметно качнул головой, давая понять, что тому лучше выйти. — Не стоит так нервничать, господин Рэд. Вам это совершенно противопоказано в нынешнем положении. Не хотелось бы колоть транквилизаторы. Я понимаю ваши опасения, и заверяю вас, что это не военная машина. — Вы ни черта не понимаете! — не сдержался Катце. — Так, блядь! Меня вся эта хрень достала! Где Рауль? Я знаю, он видит меня сейчас! — брокер резко вздернул голову, выискивая глазами камеры слежения. — Не надо мне подсовывать всё это дерьмо и говорить о спокойствии. Я летел сюда гребаные пять месяцев, а потом чуть не сдох! Так пусть имеет мужество встретиться со мной лицом к лицу! Тем более, что у меня есть к нему разговор по поводу гребаной диппочты на имя Жильбера! Сапфир изменился в лице, и взгляд его стал отчужденным и непроницаемым. Приветливое выражение мгновенно исчезло. Гарнитура, надетая на ухо, замигала от входящего сигнала. Катце дал бы руку на отсечение, что звонит тот, кто сейчас следил за ним через глазок камеры. Доктор коснулся гарнитуры, отвечая на звонок и услышав на том конце новые инструкции, нахмурился: — Да. Я понял, да. Хорошо, — а затем нажал «отбой» и перевел взгляд на Катце: — Присутствие медработника обязательно. Это не обсуждается, извините, господин Рэд. Если с вами в боксе будет находиться медбрат-человек, вас такой вариант устроит? — Я хочу видеть Рауля, — процедил сквозь зубы Меченый. — К сожалению, Советник Ам очень занят последнее время и пока не может уделить вам должного внимания. Он просил извиниться за него перед вами. В ответ на его слова Катце хмыкнул: — Советник, значит? Извиниться? Советник… Простите, не знаю вашего имени?.. — Стэфан Сибилла, — слегка кивнул сапфир. — …Господин Сибилла, простите, похоже я забыл свое место, — Катце набрал в легкие воздуху, — приношу мои глубочайшие извинения за то, что вам приходится тратить на меня свое время. Передайте мои наилучшие пожелания Советнику Аму и скажите, что ему не стоит за меня так беспокоиться. На мгновение на лице у сапфира промелькнуло то ли удивление, то ли сочувствие — Катце так и не смог определить. Он отвел глаза, пробормотал что-то невнятное и вышел, оставив мужчину одного. Меченый был настолько вымотан, что сейчас у него не было сил думать о том, что всё это значило. Капсула, в которой он лежал, поддерживала комфортную температуру, и стоило ему откинуться назад, крышка автоматически плавно закрылась. Ему хотелось закричать, потребовать немедленно, чтобы сапфир вернулся, выпустил его или хотя бы протянул чертову гарнитуру, и вот тогда он бы сказал ему всё! Жар прилил к лицу, и пришлось снова сделать несколько глубоких вздохов, чтобы выровнять пульс. Воздух в капсуле постепенно насыщался кислородом. Стало легче дышать, а глаза сами собой слипались. Последней мыслью брокера было то, почему сапфир смотрел на него так, словно Катце попрал законы гравитации, как минимум, да и вообще почему он так держался с монгрелом, который, хоть и являлся главой дипмиссии, но оставался всего-лишь экс-фурнитуром и жалким полукровкой. Катце не верил в то, что дзинкотаи когда-либо воспринимали его иначе. Возможно, кроме Рауля… Сибилла все дальше уходил от медблока, куда чуть меньше месяца назад принесли то, что, несмотря на бесчисленные повреждения, всё еще было живо. Для себя доктор Стэфан определил тогда принесенное, как месиво. И он прекрасно помнил всепоглощающий ужас в глазах Советника Ама, когда тот узрел своего человека в столь кошмарном состоянии. Никогда прежде Стэфан не видел у генетика такого выражения лица. Хоть оно и длилось всего мгновение, Сибилла хорошо его запомнил. Рауль быстро пришел в себя и начал действовать, хладнокровно, четко, точно машина, выверенными движениями. Он и слышать не хотел о том, что его Катце почти труп. Безусловно, Рауль был гений в своей области. Тот инцидент лишь наглядно продемонстрировал, на что ученый на самом деле способен. Сибилла сразу понял, что это тот самый Катце, которого годами пытался сделать Ам в своей лаборатории. Сам сапфир не мог, впрочем, оценить столь сильного увлечения человеком. Разве что только удивительная, потрясающая стойкость и способность выживать восхищали в «господине Рэде», но в остальном, наверное, Стэфан делал то, что делал, из уважения к Раулю. А теперь он вообще не знал, как относиться к Катце. Он вошел в лабораторию, и за ним тихо закрылись двери. — Как он? — не поднимая головы, спросил Рауль. Он работал над очередными препаратами для вывода живого организма из стазиса. Сапфир уселся рядом с ним на стул, с любопытством заглядывая в записи через плечо. — Стабильно. — Стабильно, — хмыкнул Рауль, качнув головой. — Говори уже! Или тебе доставляет удовольствие видеть меня таким? Стэфан приподнял бровь: — Вовсе нет. Он действительно стабилен, Рауль. Нервный, правда, не в меру, но так и должно быть. Спрашивал меня о некоем докторе Руфалосе. Пришлось сказать, что такой фамилии в списке погибших нет. Из важного — всё еще видит «тени» и пока плохо ими управляет, хотя прогресс налицо. Мозг постепенно адаптируется, организм приходит в норму. И ты должен понимать, что он третий день как вышел из комы… — Из анабиотического сна, — поправил его Ам с легким раздражением, отключая голоэкран. — Из комы, — Сибилла не собирался уступать. — Ты, конечно, выдающийся ученый, генетик, потрясающий нейрокорректор, но я специализировался на людях, а господин Рэд в первую очередь человек. И я не знаю, какие силы мы должны благодарить за то, что он выкарабкался из того ментального бреда, в который все это время был погружен его разум. Имей терпение. Результаты и так превосходят все ожидания. — Он хочет со мной поговорить. — Нет, — Сибилла отрицательно покачал головой. — Ты не понимаешь, Стэфан! — Я все прекрасно понимаю. Ты хочешь его увидеть, и ты можешь его видеть, — он указал пальцем на экран, где транслировалось видео со всеми показателями с камер, расположенных в медблоке. — Физически он почти в порядке, но ему надо привыкнуть. — Я ведь могу тебя и не спрашивать, — сузив глаза, процедил Ам. — Если вы увидитесь сейчас, я не отвечаю за последствия. Это твой человек, тебе и решать. Рауль нервно постучал пальцами по столу, затем поджал губы. Сапфир был прав, а он вел себя как глупый мальчишка, совершенно теряя способность здраво мыслить, когда речь шла о Катце, заявлявшем, что он хочет его срочно видеть. Ам опустил голову и какое-то время разглядывал свои руки, сцепленные в замок. — Держи меня в курсе, — тихо попросил он, и Сибилла коротко кивнул, поднимаясь. Рауль не сомневался, что к крушению космического лифта причастен Юпитер, хотя расследование ничего не дало. «Износ конструкции» — значилось в результатах. Генетик слишком хорошо знал еще по Амои, что обычно кроется за такими «невинными» фразами. Сапфир навещал Катце каждые два дня. Снимал показания датчиков, проверяя рефлексы, давал новые указания медбрату, который учил Меченого заново ходить. Вставал с кровати брокер без проблем, подтягиваясь на руках, но дальше он неизменно терял равновесие и падал, будто его мозг напрочь забыл, что такое центр тяжести и как надо переставлять ноги. Поэтому начали они с того, что он ползал. Ползал, как младенец, сидел на одной ноге, когда останавливался, и слишком быстро выбивался из сил. Кормили его тоже какой-то дрянью, больше напоминавшей детское пюре, и пичкали бесконечными лекарствами. В те дни, когда он чувствовал себя хуже, а это случалось с завидной периодичностью, вместо занятий по «ходьбе», если так можно назвать его ползание и те два шага, что недавно удалось сделать, Катце разрабатывал руки — крутил в ладони специальные металлические шарики, крутил ручку и даже перекатывал монету по костяшкам пальцев. Это получалось гораздо лучше, чем управлять ногами. В целом, его состояние напоминало катание на волнах, что очень сильно беспокоило господина Сибиллу. Пару раз он даже видел раздражение на его лице или страх. — Мы делаем шаг вперед и два назад! — как-то раз воскликнул он, глядя на показатели. Очевидно «шагами назад» он назвал тот день, когда брокер был не в состоянии даже есть, потому что у него вдруг пропал глотательный рефлекс, и ему вставили зонд, чтобы кормить. В течение всего того злополучного дня брокер видел, как на его кровати, ухмыляясь, сидит Ясон в белоснежном сьюте и пристально наблюдает за ним. Но Меченый прекрасно знал, что Минк мертв. — Надеюсь, ты не разучишься дышать к вечеру, — вполне серьезно сказал тогда сапфир, опустившийся на кровать около Минка. Руки и ноги Катце в этот момент жили собственной жизнью, дергаясь, точно по телу пускали слабый ток. Пожалуй, этот момент запомнился ему лучше всего. И, хотя через несколько дней Катце снова стал есть самостоятельно, он часто замечал, как Сибилла хмурился. Ни через неделю, ни через две Рауль так и не появился. И сколько о нем ни спрашивал Катце, ответ сапфира всегда был один и тот же — «Господин Советник очень занят, просит его извинить». Медбрат также ничем не мог ему помочь. Сперва брокер был расстроен таким положением вещей. Он считал, что Ам ничуть не изменился — он все тот же надменный говнюк, равнодушный самодур и редкая сволочь, делающая вид, что ей на все плевать. В конце концов, Катце решил, что раз Рауль не желает его «навестить», то он сам как можно быстрее встанет на ноги и разыщет этого «сильно занятого Советника». О том, как и где он будет его искать, Меченый не думал. Поскольку слабость была непременным спутником всего того, что Катце делал, и он уже чертовски устал от этого ощущения, брокер дал себе слово, что осуществит задуманное, даже если придется ползать по гребаному комплексу, в котором его содержали, со скоростью черепахи. Часто брокера тошнило, будто он был вечно чем-то отравлен. Как правило, от этих симптомов Сибилла мрачнел, включал гарнитуру и выходил в коридор. Брокер со временем понял, что он консультируется с Раулем, поэтому для Катце не было новостью, что в него с завидной периодичностью вливают всевозможные экспериментальные препараты, дабы улучшить его самочувствие. Впрочем, это же Рауль. Как же без экспериментов? Катце начал подозревать, что с ним не все так просто, как кажется, когда случайно смял край металлической раковины, в которую вцепился, потеряв равновесие в туалете. Он с редкостным упрямством пытался самостоятельно справлять нужду и запрещал медбрату приближаться к нему с мешком для отходов, так что установить систему утилизации выделений на него не удалось. В конце концов, он не пэт, чтобы ему зад подтирали или вешали на него сумку для дерьма. Но вот край раковины… Глядя на вмятину, можно было подумать, что залом сделан с помощью специнструмента, а не рукой, которой приходилось делать ежедневно упражнения от атрофии мышц. В другой раз Катце случайно раздавил кружку. Она лопнула в пальцах, заливая постель соком, будто сделана была из яичной скорлупы, а не из особо прочного закаленного стекла. На вопросы, что за «хуйня со мной творится» Сибилла пускался в долгие и витиеватые пояснения, где конечной целью было запутать Катце, чтобы он вообще забыл, о чем изначально спрашивал. Когда он наконец обратил внимание на тот факт, что у него не росли волосы не только в паху и на лице, но вообще их не наблюдалось ни на едином клочке кожи, его опасения оформились во вполне реальный страх. И чем больше признаков своей «ненормальности» Катце находил, тем больше убеждался, что он прав. Этот урод как всегда всё решил за него. Откуда-то взялись и силы, и способность передвигаться. Попытавшийся его остановить медбрат отлетел метра на два и испуганно завозился на полу, пытаясь подняться, пока Катце вывалившись из кровати на пол, хватаясь за стену, точно бывший паралитик делал свои первые абсолютно, всепоглощающе-целеустремленные и самостоятельные шаги в сторону выхода из медблока. Прибежавший на переполох Стэфан почему-то не решился к нему подойти, когда он прорычал сквозь зубы: — Только попробуй меня тронуть, сука, и я тебе нахер яйца оторву! Сапфир деликатно кашлянул и сделал пару шагов в сторону, пропуская Катце. — К лаборатории прямо и два раза направо, — напутствовал он. Брокер кивнул и, выплёвывая сквозь зубы все ругательства, которые только знал, упорно тащился по стенке к белобрысому засранцу. Конечно, он не видел, как Сибилла еле заметно улыбнулся. Когда Катце ввалился к Раулю, тот от неожиданности выронил какую-то склянку с реактивом и застыл, разинув рот. — Ты уничтожил меня… — голос у брокера охрип, — …уничтожил! От меня ничего не осталось! Что это?! Что это за дерьмо?! — Катце вывернул руки ладонями вверх, демонстрируя полное отсутствие папиллярного рисунка. Он лишь чудом удерживался от того, чтобы не заорать от злости и ужаса, прекрасно понимая, что именно с ним произошло. Ему не нужно было время на осознание, он не тешил себя иллюзиями и надеждой. Катце лишь упорно цеплялся за свой рассудок, собрав остатки мужества, чтобы не сойти с ума. Тело отчаянно плохо слушалось. Секунда, и генетик оказался рядом с брокером. Меченый с трудом удерживал равновесие. Стоять ему было чертовски тяжело: мужчина шатался из стороны в сторону, будто пьяный. Казалось, сердце выскакивало из груди, настолько громко оно стучало. Ам сглотнул, замерев всего в нескольких сантиметрах от него, не решаясь прикоснуться. — Нет, вовсе нет, Катце, — Рауль, склонив голову, смотрел на брокера, будто чего-то ожидая, и взгляд этот Меченого тоже пугал. Медленно придвинувшись, Ам осторожно взял его лицо в руки, точно боялся поломать хрупкую фарфоровую куклу, и притянул к себе. Руки блонди едва заметно дрожали: — Это ты… — Ам легко коснулся губами бледной щеки, оставляя след от горячего дыхания на чувствительной коже, — …это ты уничтожил меня, Катце. Бесповоротно, окончательно уничтожил… Блонди вплетал пальцы в его волосы, оглаживал шею, лицо, ставшие вдруг безвольными руки. Казалось, он никак не мог насмотреться на него, никак не мог поверить в его реальность. — Что с моим телом, Рауль? — надтреснутым голосом спросил Катце. Но тот будто ничего не слышал и лишь говорил о своем: — Скажи мне — кто я? Ты знаешь, кто я? Ты помнишь меня, Катце? Ты меня помнишь? — Ты совсем свихнулся?! Издеваешься надо мной? Ёб твою мать, Рауль! Что с моим телом?! — выкрикнул Рэд, глядя в безумные зеленые глаза, безотрывно следившие за ним. — Ты теперь такой же, как я. Как я… Катце судорожно втягивал воздух, бледный, совершенно оглушенный словами дзинкотая. — Что в этом плохого? Ничего плохого, вот увидишь, — шептал Рауль, перебирая рыжие пряди. — Кто я для тебя? Ты помнишь, кто я для тебя? — Перестань… — Катце поднял руки, сжатые в кулаки и упер их в грудь Ама, но тот не обращал внимания на его слабые протесты, легко преодолевая сопротивление и продолжая гладить белое лицо, обводя контур губ и шрамы на щеке. — Я прошу тебя… я умоляю, Рауль! Хватит… Я больше не могу! Хватит… В ответ блонди лишь крепче сжал в руках его лицо, что-то прошептав, и у Катце пошел мороз по коже: — Что? — Отпусти себя… В глазах потемнело — его каюта на «Ютани», голос, ремни, те же слова. Всё это он уже когда-то слышал! — Что… что ты сказал? — еле выдавил он из себя. Мир остановился. Не получалось осознать происходящее. До последнего Катце надеялся, что ему послышалось, но… Так не бывает. Таких случайностей не бывает! Нет никаких «но»! Совпадение? Слишком чудовищное совпадение! Страх, абсолютное непонимание того существа, в чьих руках он оказался, желание вырваться, сбежать как можно дальше и одновременно невозможность отказаться от него. Вот он — настоящий конец истории Катце, бывшего монгрела и фурнитура! И вот она единственная глупость, за которую он заплатит самую высокую цену. Бешено колотящееся сердце разгоняло адреналин… возможно, адреналин, если он все еще существует в его новом теле. Все сплелось воедино, лишая почвы под ногами. Горячий шепот на ухо, прикосновения. Его сон будто оживал, вливаясь в настоящее. Шепот, проникающий в нутро, отзывающийся по всему телу, точно разряд, не оставляющий сомнений в том, что всё кончено, и в этом калейдоскопе образов слова, сказанные дзинкотаем, распороли реальность: — Отпусти себя …не бойся, просто отпусти… Катце застонал. Виски ломило. Всё это уже было или не было? Рауль подхватил его кисть и аккуратно целовал палец за пальцем, выводя круги на холодных гладких ладонях. Нет. Этого не могло быть! Он не сошел с ума. Еще не сошел, но был на грани, потому что только сейчас начал ощущать связь, логического объяснения которой не находил. Она проросла в нем сквозь внутренности, точно жадный росток — гигантская пуповина, которую нельзя было рвать, иначе истечешь кровью и погибнешь. — Что... что я такое…что… я не понимаю! — Катце хватал ртом воздух, голова кружилась. Вдохи были слишком большими, слишком много кислорода поступало в его новые легкие, готовые разорваться в любую минуту, стоило лишь пожелать. Если бы Ам его не держал, он бы свалился на пол. Послышался вой, вырывавшийся из горла, сквозь стиснутые зубы — нечеловеческий, душераздирающий, а затем звук, больше похожий на звериное рычание. Меченый рычал, вцепившись изо всех сил в простую серую рубашку на груди блонди, и бесконтрольные слёзы текли из глаз, злые, отчаянные, едкие. Казалось, он терял себя. Его личность растворялась в этом безумии, превращаясь в один сплошной нерв. Плотная ткань трещала под руками, расползаясь, но Катце перехватывал выше, за ворот, за плечи блонди, чтобы хоть за что-то держаться в этом разрушающемся, распадающемся на куски мире. Если б он мог, то проломил бы кулаками грудь, за которую сейчас цеплялся, раздавив это черное сердце, но Катце был не в состоянии даже стоять самостоятельно, беспомощный, точно младенец. — Я солгал, — Рауль говорил едва слышно, медленно выдыхая слова, как будто боялся, что какое-то из них будет утеряно, и повисший в его удушающих объятиях мужчина ничего не поймет. В сжатую судорожно ладонь его персонального ангела смерти, даже чьи шрамы Рауль решил сохранить, давным-давно попал светлый локон — не такой длинный, как прежде, когда они жили на Амои и были другими, и не такой густой. — Солгал… — не переставал шептать блонди: — Мне не всё равно… Не плачь. Не плачь, Катце. Не надо… ты выиграл, неужели ты не видишь? Неужели… не... видишь?.. Он грустно улыбнулся и с нажимом снова провел пальцами по шрамам, глядя как фарфоровая кожа, лишенная даже намека на щетину, грубо стянута бордовыми рубцами и глубокими полосами. И это тоже его рук дело. Ам так долго хотел избавиться от несовершенства в нем, так долго пытался его переделать, что в тот момент, когда он мог дать ему лучшее рукотворное тело во всей вселенной, генетик просто не смог изменить ничего в его образе, оставив всё как было — всё до последней черточки. Блонди резким движением подтянул Меченого, вдавил в себя, поймал ртом холодные дрожащие губы и прикрыл глаза. Поцелуй вышел мучительным, трудным и бесконечно горьким. Катце вздрагивал в стальных объятиях, скручивая в кулаке ткань его ворота, до боли, до удушья, жестко впиваясь пальцами в кожу, оставляя полосы на шее и крепкой груди Идеального Блонди, кусая до крови сухие теплые губы, со злостью, с отчаянием, с бесконечной всепоглощающей жаждой, будто его жизнь зависела от того, сможет ли он ее утолить. Разорвав этот невозможный поцелуй, Рауль прижался пылающим лбом к мокрому виску брокера, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, не замечая боли, причиняемой ему хваткой нового дзинкотая. — Знаешь, Катце, только на Рулле я понял одну вещь, — севшим голосом пробормотал Рауль, задевая губами кожу на изуродованной щеке Меченого, — любовь — она не в том, что ты не ожидаешь удара в спину от человека, которого любишь, а в том, что разворачиваешься спиной к нему, зная, что он ударит. И теперь… теперь я готов к этому. Только от тебя. От тебя я приму всё! Катце застыл, уставившись на Ама ошарашенным взглядом. Он полз сюда вдоль стены из проклятого медблока, на одной злости, на ярости, еле передвигая ноги только для того, чтобы сказать, как ненавидит его, как отчаянно его ненавидит, а теперь… Теперь Катце понял, что золотоволосый демон на то и «личный», потому как принадлежит лишь ему одному. И дело тут вовсе не в ненависти. Катце ощутил, как в нем самом что-то изменилось, быстро, за долю секунды, словно щелкнули переключатель. Отступила слабость, будто ее никогда не существовало, и образовалась необыкновенная легкость. Он почувствовал каждый мускул, каждый нерв, каждую жилу своего нового тела. Казалось, Меченый в состоянии теперь двигать горы. — Если ты так просишь, когда-нибудь я убью тебя, Рауль, — прошипел он сквозь зубы, — но это будет не сегодня! Рауль Ам точно знал: если этот мужчина, превративший его мир в руины, все же не перенесет трансплантации, то он последует за ним, и на этот раз Рауля некому будет остановить.