Не познать тепла.

***

Светлые пряди цвета пепла плавно переходили в огненно-красный закат и отражали тусклый свет, что царил в полумраке комнаты. Тихое, ненавистное и проклятое не раз, тиканье часов убаюкивало, заставляя глаза поддаться тонким, прозрачным пальцам Морфея и закрыться под хриплое дыхание, исходящее из воспаленных легких. Комната была объята шлейфом пыли, который, кружа от дуновения сквозняка, ворвавшегося сквозь приоткрытое окно, падал на пахнущую плесенью и временем мебель. Ворвавшийся сквозняк словно малое дитя отгонял неприятный запах медикаментов, стараясь спрятать его за прозрачным подолом старой занавески. Дрожащие руки, покрытые морщинками и пигментными пятнами, на удивление твердо держали пластиковую ручку отвертки и заставляли саморез впиться в плоть дерева. - Ты не поверишь, детка. - Хриплый голос полон задора и бесконечной, как серое небо за окном, радости. - Я, все-таки, решил доделать эту треклятую модель Порше триста пятьдесят шестой модели. Максимально приблизил к оригиналу! - нотка перчинного волнения сплетается с гордостью, заставляя все вокруг окунуться в атмосферу, полную тепла. - Я пытался не раз воссоздать оригинал, но никак не получалось! Ты должна помнить, как год за годом я возился с этим исчадием Ада, чтоб его! - Сквозняк, ставший злодеем в этой сказочной атмосфере, тяжело качнул окно, и оно с шумом коснулось железной ручкой стены: - Эх, старая! А я помню, как ты мне в упрек не раз твердила... - карие глаза, с аккуратной паутиной морщинок вокруг, смотрят на, вольно сидевшую на постели пожилую женщину, которая с неким скепсисом в зеленых глазах читала старый, потертый временем блокнот: "- Если бы ты был более усидчив, болван... - с последним обидным словом я почувствовал, как на мою, уязвленную гордость, ложится кулак этой, раздражающей меня, девчонки, - ...то, непременно, смог бы закончить чертежи и стать не менее известным в машиностроении, чем сам Фердинант Порше! А, может, даже и еще известнее! - её зеленые глаза, полные задора, и улыбка, полная искренних чувств, никак не вязались в моей голове с тем ударом, что моя гениальная головушка получила. Кажется, эти слова заставили мои уши покраснеть на самых кончиках, от чего я отвел взгляд. Обиженно и недовольно. По большей части от того, что я так странно отреагировал на нее. Готов биться об заклад, что это выглядело довольно комично. Я помню, как она приблизилась и, к моему удивлению, выхватила чертежи так беспощадно, что мне показалось будто бумага разорвется на две части. Мне захотелось тогда хмыкнуть и спрятаться, чтобы точно так же не затрещать, как в тот момент эта самая бумага. На моем лице, судя по памяти моего тела, отразилась наиглупейшая улыбка, которая даже сейчас подрагивает на уголках моих губ: - Вот, смотри. Мотор у тебя идеальный! Я, пусть и не смыслю в этом, но знаю точно, что с дизайном у тебя не ладится. "С дизайном у меня не ладится! Как тут заладится, когда меня всякие... " - я не успел закончить мысль: так как поспешил прикрыть ладонью свои губы и большую часть щек - яркий румянец поспешил перенестись на самую видную часть лица! Будто ушей ему не хватало! Предатель! Я сам себя предал в эту минуту, как самый последний идиот! Мне ничего не оставалось сделать, кроме как бесшумно сглотнуть, обратив внимание на ее тонкие пальцы и пухлые губы, которые безостановочно что-то говорили. Только через пару секунд, когда на мою божественно красивую голову с неприятным шлепком упал очередной удар, размазавшись в лепешку, я обратил внимание на то, что она что-то говорит. "Что-то говорит" - это означало, что я ее не слушал, но видел, как быстро движутся ее губы... - Посмотри на дизайн "Мерседеса", "Вольксвагена" или того же "Шевролет", или-или... - Она так быстро говорила. И ее движения были так резки, будто я в тот момент мог заткнуть уши ватой (без серьезных последствий для здоровья этого я никогда бы не провернул!) и перестал бы слушать ее. Она будто старалась, вобрав побольше воздуха в грудь, выговориться за этот небольшой промежуток времени, от чего я все больше удивлялся: как такое возможно? - Я уверена, что ты это не доделаешь до конца... - из ее губ вырывался тихий вздох, и я понял, что мне пора вставить что-то, что вызовет в ней интерес и сотрет то разочарование, что исказило ее губы, от которых я тогда не мог оторвать взгляда, при этом стараясь всем своим видом показать, что я смотрю куда-то на стену. Кретин - это пожизненный диагноз. - Спорим, детка, что я закончу? - Не называй меня "деткой", Тони, - она вспыхнула, как серебряная зажигалка моего отца, которую тот лелеял, - иначе я буду называть тебя на русский лад - Тошей! - Ну, так что? - я помню, как старался быть непрогибаемым под этим пылающим взглядом зеленых глаз, хоть меня и бросало (и сейчас бросает!) в озноб от этого коверканья моего прекрасного имени. Тоша - тьфу!" Тяжелое шуршание и дикий скрип половиц разрушают тихую арию часов и шелеста страниц под тонкими, ухоженными руками женщины. Занавески резко раскрываются, позволив солнцу, выпорхнувшему из плена темных туч, пробиться сквозь толщу пыли и упасть на постель. - Тебе бы зрение поберечь. Сегодня внуки приезжают, Тош... - едва слышно, с заботой в теплом голосе, произносит жена миллиардера и бывшего когда-то плейбоя, и поднимает на него взгляд гордых, полных жизни, глаз. От такого обращения тонкие, украшенные паутиной морщинок, губы мужчины поджимаются, и руки замирают над деревом, позволяя пластику расслабленно повиснуть меж пальцев, в то время, как Наташа продолжила, перелестнув страницы блокнота: - Миранда, правда, приедет без мужа. Андрей и Элизабет будут рады увидеть тебя... -... и покататься на моему горбу! - закончив фразу за своей супругой, Тони мягко отложил отвертку. - Ты обещала меня так не называть! Я итак еле смирился с тем, что внука мы назвали Андреем! Это до безобразия русское имя! У меня чуть инфаркт от этого не случился! - И, будто в подтверждение, хитрый, старый лис отбросил отвертку и схватился за сердце, хрипя: - Андрей... Андрей... что за гадкое имя.... Это громкое заявление, ворчливо произнесенное в комнате, вызвало ответную реакцию русской, которая готова была испепелить супруга взглядом. И тот факт, что они с самого детства вместе, ее никак не волновал: - Ну, во-первых, детка... - она сделала особенный "русский акцент" на этом слове, от чего Энтони уже сотню раз пожалел о своих словах, резко поднявшись и вжавшись в стул: он ведь беспомощный старик, да и только! А эта ведьма так завелась! -... ты мне спор проиграл! - от этого заявления мужчина, казалось бы, съежился и тихо чертыхнулся: - И, во-вторых, я - русская! - пожилая женщина гордо подняла подбородок под тихое хихиканье, вырвавшееся из губ супруга: - У нашего внука должно было быть русское имя! Я итак поддалась тебе, янки, на уговор назвать дочь Мирандой, хоть мне и хотелось назвать ее Евгенией! В темных глазах старика заиграли бесенята и он, будто вспомнив, что он не так уж и стар, и что он в самом расцвете сил, с кашлем парировал: - О, я помню, как мы с тобой из-за этого ссорились. Всех врачей на уши подняли. Я помню, как ты мне чуть не проиграла, хотя перед отъездом и показывала вашу русскую дулю с воплями "Русские не сдаются!" " - Поиграем в родителей, говорила она! Это будет весело, говорила она! - Я был вне себя от раздражения и обожания. Медсестры что-то говорили, подобно пчелам бегая вокруг меня; кто-то подсовывал мне ненавистный мною кофе(с чего они, вообще, возомнили себя экстрасенсами, подсовывая без спроса мне - божественному гению - дешевое пойло из автомата?), а в голове было только одно: "Лишь бы не доигралась! Лишь бы все было хорошо!" - Чертова русская! Вечно упрямая! "Русские не сдаются"! "Русские не сдаются"! Твою мать, Романова! Ноги болели, ходить больше не имело смысла, и я устало упал на стул, от чего белоснежный халат упал с плеч моих. Странно, а в фильмах халаты прочно держатся на плечах, словно приклеяны. - Не надо кесарево, говорила она. Я ведь сильнее, говорила она. - Я спрятал лицо в ладонях и стал мысленно представлять, как, минуя все эти трудные, ужасные для меня минуты, я буду возиться с какашками, подгузниками, бутылочками и игрушками. - Я проиграл, Нат. - Голос мой дрожал от неподдельного страха, и я готов был отдать все на свете. - Только ты не проиграй... пожалуйста. Я готов каждый день просыпаться раньше тебя, чтобы покормить дочку! - Я впервые слышал в своем голосе отчаяние, и тут же укорив себя за это, сглотнул, со смешком добавив: - Да, Нат, играть в родителей веселее!" Левая бровь пожилой, но любимой до безумия, женщины изящно изогнулась и она, хмыкнув, медленно подняла левую ладонь, заставив листы блокнота зашуршать. - Это, что ли? - тонкие пальцы ее сложились в дулю, чего от нее этого никто ожидать не смог бы. Никто, кроме супруга, который, засмеявшись, упрекнул: - Ты же бабушка, миссис Старк! Будь добра, веди себя, как леди! - Как леди? - "бабушка", поправив свои окрашенные волосы за ушко, хмыкнула: - Это, как тогда, на вечеринке, что ли? Видимо, воспоминания показались мужчине не по вкусу, потому что он, хлопнув себя по колену, с шипением произнес: - Ты о той, в которой мне пришлось... " - Прошу тебя, Тони... - ее голос звучал так жалобно и тошнотворно, что я не знал, что ответить ей. Самым удивительным было то, что я слышал его, не смотря на громкую музыку, так отчетливо, будто мы были здесь одни. Нам было по восемнадцать. И это был долбанный выпускной бал. Я помню, как злость вскипала во мне, от чего верхняя пуговица моей рубашки отлетела к чертям собачьим. Но ни я, ни она в тот миг этого не заметили. Мне хотелось быть с ней наедине в этот день, слышать ее, чувствовать, возможно, даже больше - прикоснуться. Но не того, что происходило сейчас. Мне было тяжело, как если бы она сдирала скальпель с меня, без обезбаливающего. - Ты хочешь, чтобы я притворился твоим парнем на этой долбанной вечеринке? - В моем голосе была бы радость, если бы не эта отравляющая ложь. Мне пришлось склониться, чтобы мимо проходящие, пьяные одноклассники не слышали нас. - Так это ты пустила байку о том, что мы встречаемся месяц назад? Чтобы Роджерс заметил тебя? Чтобы приревновал? Заинтересовался тем, чем заинтересовался я? Он ведь так обычно и делает, не так ли? Она отрицательно кивает, от чего я, действительно, становлюсь умственно отсталым, не понимая чего от меня хочет эта девушка. Девушка, горящая огнем. Девушка, дарящая тепло. Девушка, приближенная к сердцу. - Тебе слабо, что ли, поиграть в моего парня? - В ее голосе столько мольбы, столько укора звучало в тот миг, будто это не она резала меня прилюдно, а я ее. Я чувствовал, как мясо медленно, вместе с кровью, сползает по моему лицу. Это было обидно и эгоистично настолько, что мне захотелось зло прошипеть ей в лицо: "Не смешно, Нат. Я готов, действительно, стать твоим парнем. А я, знаешь ли, собственник дикий. Роджерса и всякого, стоящего рядом, на куски порву!", но вместо этих задушевных слов вырывается не смешное: - С тебя портвейн. - Чего? - она недоуменно похлопала своими глазами, от чего я готов был прямо сейчас ударить себя по лбу и, взвыв, ринуться к выходу. Господи, дай мне терпения и силы! Прошу! Я даже готов стать праведным, лишь бы не наделать глупостей! - Эскорт нынче дорогое удовольствие! - Идет! - с жаром воскликнула она и бросилась на меня - обниматься. Я же, зарываясь пальцами в огненные волосы моей девушки, встретился взглядом с голубыми глазами, стоящего неподалеку, Роджерса..." - Ты хоть сейчас, спустя столько лет, признайся, что приревновал тогда! - Ни капельки! Он просто косо на меня посмотрел, ну, я и врезал! - старик с жаром и радостью взмахнул руками в воздухе, заставив пыль вихрем закружиться. "Звонкая пощечина коснулась моей щеки, и я тогда подумал, что именно так мне и надо. Но я ведь правильно все сделал! Врезал Роджерсу и поцеловал ее. - Ты чем думал, Старк?! - голос ее, полный праведного гнева, звенел, от чего на моей физиономии, словно в противовес инстинкту самосохранения, появилась наглая улыбка с капелькой пошлости - девушкам она так нравится. И чем Наташа исключение? Глядишь, сработает! Ну, и что, что мы с ней друзья с самого детства? И что, что она сейчас машина-убийца? Мне оставалось лишь улыбаться, как идиоту. - Скажи еще, что не понравилось... - я помню, как самоубийственно коснулся ее запястьев, перехватывая ее ладони, с сжатыми в кулачки пальцами: она, явно, собиралась меня ударить. И, готов поспорить на тысячу долларов, не раз. - Пусти! Иначе я... - зло шипела она (на меня! На своего парня!), стараясь спрятать взгляд зеленых глаз, но я прервал ее, твердо стоя на своем, вопросом, на который ни тогда, ни сейчас не получил ответа: - А ты скажешь, что не понравилось? Верно? Тебе было неприятно, Романофф?" - Вот я, например, готова, спустя столько лет, признать, что мне понравился тот поцелуй. - Зеленоглазая мягко перелистнула страницы блокнота и подняла взгляд на супруга, который вновь взял в руки модельку "Порше". - Старость - не радость... - прохрипел мужчина, глядя, как пожелтевшие листы дрожат в дорогих сердцу ладонях и как пронзителен, как прежде, взгляд его возлюбленной. - Вот у меня маразм. Не помню, хоть убей! - Старый прохиндей! Так, до конца и не признаешься! - засмеявшись, воскликнула женщина и вытерла платочком слезу, спрятавшуюся в уголке ее глаз. " - Ты готова поиграть в игру? - В маске было чертовски тяжело дышать. Нет, правда, особенно, в столь важный в моей жизни момент. Да, и еще этот динамик под ухом, который я собрал за пару часов до "операции". Он до жути коверкает мой голос, но я, в кои-то веки, этому рад. Идея была стара, как мир, но, почему-то, никем не воплощена в жизнь. Только я - такой псих - решился на такое. И, самое странное, что она плачет, от чего я озадаченно склонил голову набок. Маска сползла с моего лица, позволив мне вдохнуть порцию воздуха, а ей полюбоваться моей бородкой, которую я так долго обхаживал. - Ты - псих! - она рыдала. Моя несравненно храбрая Наташа рыдала навзрыд, касаясь тонкими пальцами цепей на ногах, в которые я ее приковал ночью, после отменного секса. Однако, она в то же время не могла сдержать своего смеха, что давало ясно понять - я не такой уж и больной ублюдок. И именно тогда я понял, глядя на нее, так доверившуюся мне; на нее - такую храбрую и сексуальную, укрытую в простыню, с цепями... что не ошибся в выборе. - Ты - долбанутый на голову америкоса, помешанный на ужастиках! Я готова тебя убить! Господи, за что ты меня так наказал? Меня пробирал смех. Нет, правда. Я готов был тогда рассмеяться, как чертов Фредди Крюгер в фильме "Кошмар на улице Вязов". "Нет, Тони! Ты не можешь испортить сюрприз!" - я помню, как старался призвать себя к спокойствию, и, глядя на то, как она, прижав простыню к груди, тянулась к бите, что стояла неподалеку, произнес: - Мы поиграем в игру: с правой стороны от тебя - бита. Ты можешь выбрать ее, ударить меня несколько раз по голове, сделав тем самым умственно отсталым овощем на всю оставшуюся жизнь... - Ты и есть овощ, Старк! - Не перебивай! - Мне было трудно встать на одно колено, чтобы протянуть ей эту бархатную, традиционную коробочку, потому что этот чертов косплейный смокинг был жутко тесным! - Либо... - ее заплаканное лицо было в паре миллиметрах от меня. Впрочем, как и бита. - ... либо можешь принять это кольцо и стать моей женой... - У-у-у-у-у! - Она завыла, разрыдавшись пуще прежнего и уткнувшись лицом в мое плечо. Я же, счастливо улыбнулся, чего она, впрочем, из-за маски не увидела. М-да, пересмотрел я эту треклятую "Пилу"." К дому подъехал новенький мерседес и гул сигнала эхом пронесся по комнате, сменившись тут же детским смехом. - Внуки пришли. - С волнением поправляя рыжие волосы, женщина привстала и сжала листки в ладонях. - О, эти исчадия Ада, кстати, тоже твоя идея... - проворчал мужчина и положил отвертку мягко на стол. - Тони! - Укор в голосе любимой женщины, тем не менее, не привел кареглазого в чувства, и он продолжил: - Тони-Тони! Лучше бы внука Женей назвала! - Что? - Зеленые глаза "бабушки" замерли, глядя сквозь окно. - Женей? - Ну, а что? - Нет... просто на тебя немного не похоже... "Я помню, как впервые познакомился с ней. Нет, не так. Увидел ее. Я тогда был мальцом, который доставлял хлопоты няням, и им же на зло жрал землю, которая, к слову, была невкусная, но этих злых теть за это наказывали. Да-да, я еще тогда прослыл тем еще садистом, подло хихикающим, когда злодеев моего собственного Готэма жестоко наказывали. - Как круто! - она стояла рядом, и говорила на до жути смешном английском языке, в то время, как я, измазанный в грязи, улыбался своим неполным паровозом зубов. Только после того, как ее потянули от меня прочь (я, как сейчас помню, это была толстая Мери Поппинс с белоснежным чепчиком!), я обратил на нее внимание. Ее полный надежды зеленые глаза и упрямо поджатые губы, словно просили меня превратиться в рыцаря и спасти эту маленькую принцессу. Подбежав и ударив небольшим, но тяжелым ботинком по колену женщины, я вцепился в крохотную ладонь испуганной девочки, и спросил: - Поиграем в салочки? - Маленький паршивец! - зло рычала и плевалась слюной ведьма, заставив тогда ее задрожать, как осиновый лист. Признаться честно, я сам чуть в штанишки не обделался, когда эта рыжеволосая девочка прошептала: - Ох, попадет... Я помню, как тогда пытался перебороть страх, как пытался стать Бэтменом, рыцарем этой девочки. Мне ничего не оставалось сделать, кроме как произнести ту фразу, что, явно, будет преследовать меня до конца моих дней: - Ну, что? Струсила? Слабо?" Деревянные половицы заскрипели под быстрыми шажками, и стук приближающихся каблуков эхом отдался в коридоре, примкнув своей песней к двери. Пожилая пара вздрогнула, и они одновременно бросили сияющие взгляды в сторону двери. Пару секунд, и после борьбы против дверной ручки, дверь отворилась, впуская двух торнадо, что сметали все на своем пути. - Андрей! Лизи! - попыталась успокоить ребятню молодая, красивая женщина, вошедшая следом. Замерев у двери, она прошлась прекрасными зелеными глазами, унаследованными от матери, по комнате и немного нервно коснулась пальцами темных волос, цвета вороного крыла, подаренными отцом. Ее взгляд с болью остановился на мужчине, который, сгорбившись, сидел у стола. Рядом с ним лежала моделька старого "Порше", которую он обещал ее матери. Дети, смеясь, прыгнули на кровать, от чего старые листки его дневника рассыпались по полу, вызвав покалывание в зеленых глазах их матери. Она медленно прошлась к листкам, стараясь не глядеть на своего отца - знаменитого инженера, гения, миллиардера - Энтони Эдварда Старка, и подняла их трясущимися пальцами. - Отец... ты все еще... спустя столько лет... - губы женщины задрожали и она, не сдержала капли слез, что вырвались, казалось бы, из самого сердца, когда старик безжизненным взглядом взглянул в ее сторону. Нет, он не покажет чувств и ничего не скажет. Глядя в такие же изумрудные, как у его супруги глаза, он не позволит себе заплакать. Не позволит своей любви сгореть дотла. Пока он помнит, это не случится! Только вот... находясь в объятиях дочери, что-то со слезами лепечущей, он чувствует холод, и понимает: уж поздно - ведь мертвым не познать тепла.