***
Ночь выдалась лунной и неспокойной. Ветер то и дело взъерошивал кроны дубов, шелестел ивовыми ветрами, озёрная рябь искажала лунный диск, пуская по воде сияющие серебром круги. В другой раз Михаил бы остановился и залюбовался, коснулся бы водной глади, встретил бы на берегу озера рассвет, но сегодня он лишь бесшумно нарезал круги по траве, не в силах принять окончательно решение. Ветер трепал волосы Джона Винчестера. Молитва отзывается огнём и сталью в благодати Архистратига. Прошло полчаса с тех пор, как голос человека, хриплый и уставший, отнадеявший своё и молящийся лишь от безысходности, настиг архангела в Раю и сделал любое другое дело заведомо невыполнимым. Ник, тот самый Ник, что служил вместилищем его падшему брату, упрямо повторял строки на латыни, смешивая их с собственными, ещё более яркими воззваниями на родном ему языке. Игнорировать было невозможно. Дошло до того, что Майкл оставил Рай за спиной, перенесся на Землю, да не куда-нибудь, а в заброшенный парк около дома Ника, и теперь каждое слово молитвы впитывал в себя вместе со вздохами человека. Благодать бесновалась в венах, неслась навстречу, калёным железом наказывая своего хозяина за промедление. Он ведь архангел! Верно. Архангел. Потому следовало быть осторожным, следовало сперва просчитать возможные осечки и ошибки, подумать, осмотреться, а потом нестись на зов, очертя голову – вот только понял это Майкл слишком поздно. В пыльном, старом доме нестерпимо пахло фиалками и озоном, и стоило Архистратигу приземлиться на дощатый кухонный пол, как глаза Ника, больные, уставшие, сверкнули искрой страха, а с губ сорвался тихий вздох, не то сожаления, не то облегчения. Майкл бы и не понял, в честь чего облегчение, если бы не короткий чирк спичкой по коробку – и язычки пламени, жадно заплясавшие по маслянистому кругу, в центре которого он и стоял. Дьявол. Чертов Дьявол. Тот самый, чей смех тихим льдом расползался по комнате из-за спины архангела, и Михаил солгал бы, скажи он, что по спине его не ползли мурашки ледяного страха. Страх чуть не парализовал, страх тяжелый и маслянистый, пропитанный ароматом озона и елея. — А я уж было имел неосторожность тебе почти поверить, — сталь в голосе Архистратига скрывает ужас, гордая осанка не позволяет выдать растерянности. Нельзя. Не при нём. — Брат. Разворачивается медленно, но уверенно, без удивления встречая два тёмно-рубиновых глаза над огненной полосой. Ухмылка у Падшего остра – металл можно резать, да только старший архангел эти фокусы знает и давно уже не покупается. Расправляет плечи, смотрит спокойно, лишь в зрачках мерцает благодать. Он знает, что она потом будет саднить от липкого ощущения предательства, как бы глупо это не было. — Решил использовать свой же сосуд в играх? Низко даже для тебя, — Майкл скрещивает руки на груди и качает головой. А сам не может отвести взгляда от мальчишки, жестокого, светлого, подлого мальчишки, который сейчас выглядит едва ли старше чем был тогда, когда Михаил верил ему слепо и безусловно. Дьявол, как же он мог так вляпаться… — Я же Дьявол, брат, — по-прежнему широко улыбаясь, Люцифер пожимает плечами, разводя руками. — Разве можно верить мне и разве может быть что-то ниже меня? —усмешка колет изморозью. У неё привкус помешательства, терпкого безумия и настоящей эйфории, сводящей с ума одной мыслю: «Рай пуст». Рафаэль на другом конце мира, в аравийской пустыне, командует гарнизоном и ведёт бой против армии демонов за Ковчег Завета, что якобы те нашли, а Михаил, Небесный Архистратиг, которого из Рая, казалось, не сможет выманить даже смерть Дина Винчестера, тут и сейчас в плену круга святого огня. Рай пуст. И теперь никто не сможет Люциферу помешать забрать то, что принадлежит ему по праву. Дьявол опускает взгляд и усмехается, предвкушая, медленно начиная движение по кругу, к Нику, вдруг напряжённо вздрогнувшему. — Но, брат, лжец и лицемер тут не только я. Мы оба прекрасно знаем, что не будь Ник моим сосудом, ты бы ему не ответил, Михаил, — это настоящее удовольствие, произносить имя, которое когда-то с ненавистью шептал темноте, и видеть ответ не в словах, но во взгляде, видеть, что тебя наконец-то слышат и слушают. Наслаждение видеть, как обладатель этого имени беспомощен словно птенец, не может лишний шаг сделать, без опасения обжечься. Понимать, что тут и сейчас вся власть у тебя. Люцифер выдыхает, делая паузу, и блаженно прикрывает глаза, наслаждаясь треском святого огня и мельтешением бледных бликов по ожесточённому лицу брата. — Михаил, ведь ты даже крылом не повёл, — наконец продолжает Падший, — когда вчера все те нынче заживо сгоревшие люди в метро Парижа взывали к тебе и уповали на твою помощь. Крушение лайнера в Атлантике, двумя днями ранее: некоторые из них искренне верили, что что-то их да спасёт, Михаил. Или сегодняшний инцидент в Москве, с вдруг упавшими самолётами, — жёсткое хмыканье смешивается с обескураженным выдохом Ника, на которого Дьявол лишь мельком бросает взгляд. — Но я не лгал тебе, когда говорил, что не причиню вреда, брат. Просто, — небрежный кивок на круг из святого масла, — не размахивай своими крыльями. Слишком сильно. Не может сдержать очередной жёсткой, острой усмешки, когда на последних словах Михаил бросает осторожный взгляд вниз. Дьявол, наконец, подходит к Нику и, не смотря на брата, продолжает говорить, пока сам проводит двумя пальцами по вискам, скулам шее человека под шипение затягивающихся язв и ожогов: — Хотя, да, ты прав. Верить было ошибкой. Ты решил, что я хочу поговорить с тобой по душам, ты мне «ни чуть», а поверил, но оглянись, — падший архангел вновь кривит губы в усмешке, — разве не этим мы сейчас занимаемся? Единственное, место для встречи нужно было выбирать осмотрительней. — С лёгким дымком на висках затягивается последних ожог, и Люцифер улыбается, оборачиваясь к Майклу, без слов говоря «я умею быть благодарным». — Рай пуст, — пустая констатация факта отзывается в Архистратиге сначала недоумением, вспышкой страха, а затем настоящей волной ярости. Гром взрывается с новой силой, над самым домом, и Дьявол улыбается шире. — И мне оттуда кое-что нужно. Думаю, ты без труда поймёшь, что именно. Раздаётся новое шипение, шипение огня, сигнализирующее о том, что у Падшего всё меньше и меньше времени. — Ох, какая досада. У меня мало времени. Увы-увы, — деланно сочувственно качает головой Люцифер, поджимая губы, что спустя секунду растягивает в новой усмешке. — Ну, мне пора! Шорох перьев и хлопок крыльев, и вот Дьявол в считанные секунды преодолевает расстояние до Рая, с грохотом откидывая массивные двери врат и врываясь на Небеса ураганом. Его сразу же оглушает испуганный возглас тысячей гарнизонов ангелов, копошение серафимов, а сам Дом немилосердно, но мягко хлопает по крыльям, первые секунды считая, что Падший вернулся блудным сыном, просить прощения. Однако стоит Люциферу, вихрем сметая всё на своём пути, пронестись сквозь Три Неба, не оглядываясь, не обращая внимания на небожителей, либо жмущихся в мгновенном испуге к стенам коридоров, либо опрометчиво встающих у него на пути, как сам Рай возмущённо взрывается колокольным набатом. Бьёт тревогу. Люцифер морщится и шипит, чувствуя, как благодать, Свет, Сила Небес противятся ему, замывают взгляд, путают и, без сомнений, пытаются столкнуть с траектории полёта; пытаются задержать, пока не вернулся кто-либо из тех, кто способен хоть как-то остановить его. Дьявол знает, что через пятнадцать минут тут будет Рафаил, привлечённый тревожным звоном колоколов. Чтобы найти артефакт и сбежать у Падшего лишь десять. Именно через столько времени святой огонь потухнет, и Михаил, больше ничем не сдерживаемый, окажется в Раю.***
Пре Да Тель Ство Михаил думал, что забыл, какой горечью ощущается это слово где-то в переплетениях благодати, как тысячелетиями назад думал, что не забудет никогда. Четыре слога, два крыла – снежно-белые, ослепительные – и холод колкой ухмылки, которая с лёгкостью превращается в нежнейшую из улыбок. Поверил ли он улыбке? Майкл не знает. Он лишь закусывает губу, до крови и боли, не позволяя тысячи слов, за каждое из которых потом пришлось бы платить жгучим стыдом, сорваться с языка. По счастью, неуместную вспышку горечи тут же затмевает ярость, вспыхивающая в глазах Архистратига. В Рай! Сволочь, лживая тварь, так как он смеет?! Как он только смеет использовать старшего брата в своих гнусных играх, кто дал право Падшему ублюдку?! Михаил не произносит этого вслух, нет. Он не сводит взгляда с Дьявола, медленно поворачиваясь на месте с каждым шагом Люцифера, всё время на взводе, всё время ждущий очередной подлости – о, тот умеет! — Советую тебе быть быстрее молнии, — цедит архангел на енохианском, и все стеклянные поверхности дома Ника исходят трещинами, а ночь сотрясает яростный громовой раскат. Во вспышке молнии видны тени от крыльев, поднятых высоко над пламенем, и огонь отражается в зрачках Винчестера, пылающих одним лишь вопросом: как ты мог?! И знает, сам знает, сколь это глупо, сколь наивно, но поделать ничего не может. Кажется, Люцифер вопрос видит и чувствует на собственной благодати, потому что прежде чем исчезнуть, воспользоваться своим обманом, он задерживает взгляд на Майкле чуть дольше, чем следовало бы. Чуть ярче, чем позволительно падшей звезде. А потом, как только в доме остается лишь один архангел и человек, начинаются торги. Убеждения. Обещания. Майкл приводит Нику все доводы на свете, отчаянно вышагивая в своем круге, глядя сквозь пламя, никак не желающее угасать. Чуть ли не молит, кается и вновь обещает всё то, чего измученной душе сейчас хочется больше всего: покоя. Семьи. Всего, о чём твердил Люцифер, да так и не дал. Небеса куда более милостивы и честны, чем сатана, и много слов и клятв срывается с губ Архистратига прежде, чем Ник, наконец, сдается, идет на улицу и возвращается с целым мешком песка. Огонь священен, огонь может расплавить архангелу благодать, но затушить его для человека дело нехитрое, и сомневается, и не хочет, и роняет песок мимо горящей колеи, но когда в итоге Майкл наконец выходит из круга, десяти минут не проходит. Берет руку человека, – тот вздрагивает, но слова и взгляд Архистратига такие теплые, спокойные, что в глубине льдистых глаз зажигается… Надежда. Рай встречает тревожно, шумит в ушах – скорее, скорее, разберись, сделай что-нибудь! Майкл отмахивается, хмурит брови. Сначала – обещание. Душа Ника мечется между пальцами, впитывает Рай каждой клеточкой, тянется, боится и жмется к руке Михаила. Разыскать жену и дочь не трудно, объединить семью – сплошное удовольствие, и где-то внутри колет и жжет, когда слова «семья» и «воссоединение» выстраиваются в одном предложении. Не сейчас. Нет. Не сейчас. Нельзя. Архангел ловит волны Люцифера жадно, подавляя ярость, тянется к ним, мол – ну, где же ты, Светлый мой, что же ты прячешься? – и отголоски благодати Падшего мешаются с ароматами Рая, будто бы родные, но такие холодные, выталкиваемые самими Небесами, и разобрать их оказывается даже проще, чем Майкл рассчитывал. Он просто расправляет крылья и устремляется вперед. За все поступки следует платить, и пора бы брату это уже усвоить. Сильный порыв ветра, победоносный звон медленно гаснущих колоколов, и крылья, благодать Люцифера опаляет невыносимый жар ярости брата. Дьявол коротко шипит сквозь зубы, взмахивая чуть шире, устремляясь вперёд световой вспышкой, сжимает кулаки, и мысли стремглав мечутся в голове; архангел пытается вспомнить, понять, куда Отец мог запрятать артефакт. У него теперь нет времени на ошибку. Один шанс забрать отнятое, одна попытка на то, чтобы точно угадать, где оно находится. Всё или ничего. И догадка, мимолётная, но сверкнувшая ярко и точно. Люцифер ухватывается за неё всеми силами, резко останавливается и взмывает вверх, сквозь Небеса, к центру Рая, к самому надёжному месту. О, без сомнений, оно там, думается Дьяволу. Это же будет так в стиле Отца поместить отнятый клинок под Древом, под которым усилиями Змия когда-то первые люди потеряли Рай. Эдем возмущённо шелестит листьями тысячей деревьев и лепестками миллионов небесных цветов, порицает вторжение щебетанием райских птиц и требует уйти, покинуть Дом, что теперь не его, далёкими хлопотами крыльев ангелов. Люцифер отмахивается от назойливого жужжания, концентрируя внимание на стремительно приближающемся звоне благодати Михаила, устремляется вперёд, к центру Сада, к центру самого Мироздания. Поляна с одиноким раскидистым Древом Познания встречает Дьявола удивительно спокойно, словно бы ожидая его давно. И как бы Падший не был горд и дерзок, но он останавливает полёт на самом краю поля, мчась к Древу быстрым, поспешным шагом, своей благодатью ощупывая местность, пока сам упрямо взирает на апатично перебирающую листвой в качестве приветствия Айву. Люцифер осматривается по сторонам, проникает светом под корни, даже позволяет себе наглость (хотя он даже не задумается над этим) ощупать самые далёкие, самые неприметные ветви Древа, пока не улавливает сквозь нарастающий звон тихое эхо смеха. Дьявол в злостном удивлении распахивает глаза. Айва мягко, снисходительно смеётся, будто старуха над нерадивым внуком. Клинка здесь нет! Взрыв негодования отзывается короткой вспышкой молнии в далёком небе Сада. Где же тогда?! Люцифер вновь осматривается по сторонам, злобно щурясь и кривя губы, сам не зная того проявляя свою растерянность. Если клинок не тут, то где тогда?! Звон благодати Майкла, что буквально горит яростью и злобой, становится невыносимым, не оставляя Падшему иного выхода, как побег. Архангел медленно оборачивается, готовясь встретить брата лицом к лицу, но сам незримо создаёт шесть двойников, по кругу от поляны, связывая их тонкими нитями своей благодатью между собой и с самим собой. В случае чего, Люцифер теперь может запросто в мгновение ока оказаться на месте любой из подделки. — И снова здравствуй, братец, — спокойно приветствует Михаила Дьявол, когда тот появляется на поляне. Ненавязчиво отступая от Айвы в сторону (она же обязательно предпримет попытку задержать нарушителя, попытай тот счастье сбежать), Падший очаровательно, заискивающе, так, как он это делал в детстве, подначивая старшего брата простить его за очередную шалость, улыбается, невинно распахивая глаза. — Не подскажешь, где мой клинок? Мне он просто ужасно необходим, — делая убедительный акцент на последнем слове, Люцифер едва заметно поджимает губы, невольно демонстрируя нетерпение бездействия. — Я понадеялся найти его тут, но увы… Рай хлещет по щекам. Не гневом, не упрёком, скорее – каким-то жутким отчаянием, ощущением чуть ли не предательства, мол, как мог так просто поверить, зачем бросил, зачем впустил Дьявола?! Майклу и стыдно, и желчно-горько, ведь истинная правда. Сглупил, как наивный птенец, не знающий ни ответственности, ни осторожности. Не знающий собственного брата. Брата, который сейчас ухмыляется шестью лицами сразу, вспыхивая благодатью, словно сияющей ёлочной гирляндой, и слепит Архистратига, бьёт по глазам, по благодати – тоской, злостью, обманутой надеждой, да так, что дышится через раз, хотя и дышать-то в Раю не надо. Михаил зажмуривается на миг, воздаёт короткую, отчаянную молитву, не зная, имеет ли на неё право, и заставляет себя выпрямить спину. Он ощущает, что сейчас за его чёрными крыльями стоят все Небеса, каждый испуганный ангел, ожидавший чего угодно, только не вторжения Падшего. — О, боюсь, твой клинок переплавлен на десяток ангельских давным-давно, — цедит Майкл сквозь зубы, лихорадочно переводя взгляд с одной копии на другую, выискивая оригинал. Он соврал, и где-то в благодати что-то мерзко скребётся и обвиняет, но, позвольте, испытывать угрызения перед этим предателем?! С губ одного из Люциферов срывается вздох, едва слышный, но достаточный для того, чтобы архангел без малейшего сомнения определил его, как собственного брата. Никакая копия не смогла бы взглянуть так яростно, с такой злостью, услышь она хоть сто новостей о клинке. Дьявол, правда, тут же соображает, какую допустил осечку, и надёжно скрывается в одном из отражений – ровно за мгновение до того, как Михаил уже готов протянуть руку и сжать пальцы вокруг горла Сэма Винчестера. Архистратиг буквально скрипит зубами, стоит упустить момент – да что с ним сегодня?! — Прискорбно слышать, — колко усмехается один из дубликатов, скрывающий болезненный шок настоящего Хейлэля – Майкл знает, уверен, что его маленькая ложь ударила точно в цель, и пусть нимб его потускнеет за это, но тёмное чувство мстительного удовольствия захлёстывает с головой, вспыхивая в глазах пылающей благодатью. Люцифер – настоящий ли, копия ли – вздрагивает едва заметно, но улыбается ещё холоднее, изящно пожимая плечами. — В таком случае мне, боюсь, пора. И прежде, чем старший архангел бросается вперед, наугад, прежде, чем пальцы его просеивают воздух, заряженный озоном, Падший успевает расслоиться на десяток Люциферов, в каждом из которых – искра ярости, боли, злости, и – да что же ему делать, как с этим быть! – оторваться от сущности Люцифера, яркой, как звезда, носящая его имя, Михаил не может. Секунда промедления стоит ему поимки брата, который, воспользовавшись моментом, растворяется вместе со всеми своими отражениями. Майкл падает на траву, не сдержав равновесия. Какое-то время на поляне не слышно ни звука, кроме его собственного сердца, готового разорвать грудную клетку сосуда. Вдох. Выдох. Сжать траву в дрожащих пальцах, вытравить остатки образа Падшего из сознания. А потом он замирает, сцепляет зубы и готовится к неизбежному, когда тень Древа падает на него, и в каждом витке благодати вспыхивает требовательное, строгое и елейно-спокойное: «Михаил, ну-ка подойди».***
Окна в доме Ника взрываются оглушительной пылью, поднимаясь вверх разноцветными бликами и усеивая пол крошкой. Небо рычит громом, и стоит Люциферу в бессильной ярости только выдохнуть и сжать кулаки сильнее, как улицу освещает яркая белая вспышка молнии, ветер злобно взывает, а деревья, немилосердно гнутые резкими порывами, трещат и пищат, клонясь к самой земле. Ярость и злоба чувствуется в каждом, даже в самом мельчайшем, самом незаметно движении, Дьявол дышит своей досадой, гневаясь на собственное бессилие. Падший пытается успокоиться, поднимает взгляд и выпрямляет спину, расправляя плечи, ищет взглядом Ника, но натыкается лишь на догорающее святое масло, одна добрая часть круга из которого усеяна песком. Рядом лежит полупустой мешок. След души человека едва проглядывается сквозь след благодати архангела, и когда Люцифер осознаёт, что это значит, понимает, почему Михаил вернулся в Рай так быстро, хотя масло до сих пор не догорело, то небо трещит по швам, сотрясаемое вспышками молний. Предатель. Но будто бы стоило ожидать от человека что-то другое. Пусть хоть если бы не он, то Люцифер мог бы так и не узнать, что его клинка давно нет. Воспоминания слов брата, его злобного взгляда, сжимают горло как будто так и не дотянувшееся до него пальцы Джона Винчестера, заставляя архангела прежде, чем отпустить едва сдерживаемую горящую яростью благодать, нервно провести ладонью по шее. Дрожащий от ярости и ненависти, Дьявол разворачивает крылья и вспыхивает уже ничем не удерживаемым светом. Дом тут же возгорается, огонь жадно стрекочет, поглощая дерево здания, тумбы, пол, плавя металл бытовых приборов, пластик окон, стёкла ламп и люстр, обращая всё и вся в мгновенные секунды в чёрный уголь. Пламя перебрасывается на траву, на растущие на лужайке кусты и деревья, и сильный порыв холодного ветра сталкивается с обжигающим жаром огня, поднимая его в воздух. Огненные вихри кружатся и вертятся тысячами искр и язычков, скользят по земле, асфальту, гравию, одинаково обращая и землю, и дерево, и камни в пылающий прах. Отовсюду доносится треск огня, а когда тот добирается до иных домов, до проживающих там людей, то ранее холодная тихая ночь наполняется криками обезумивших от страха и боли мужчин и женщин. Дьяволу становится легче от этих дивных звуков, он выдыхает гораздо спокойней, направляясь к пустому входному проёму. Пламя лишь усиливается, вспыхивает ярче вместе с небом. Люцифер выходит из дома и, окинув безразличным взглядом целый квартал, охваченный ярко белым пламенем, взмывает вверх, — к последнему месту, где его ждут, — одним взмахом крыльев распространяя огонь на многие километры вперёд. В то же мгновение дом Ника разваливается углём, поднимая облако чёрного пепла ввысь, который почти мгновенно воспламеняется, укрывая улицу огненным туманом. Тёмный небосвод, сверкнув на прощанье молнией, успокаивается, ветер затихает, и теперь ночь полнится лишь криками и воплями заживо пожираемых пламенем людей. В это время над Ватиканом, где народ внемлет Папе Римскому на площади Святого Петра, безоблачное небо на мгновение освещается ярким светом.