Догонялки

снег тёплый В Санкт-Петербурге привычно пасмурно и прохладно, плывущие по небу облака загораживают луну, — она должна быть почти полной в эту ночь, — и фонари кажутся золотистыми цепочками вдоль каналов, отражающимися в чёрной воде. Где-то громко бьют часы, ровно одиннадцать раз, и город снова погружается в тишину. Люди всё ещё ходят по улицам, смеются, пьяные или трезвые, счастливые или отчаявшиеся, стучат каблуками и щёлкают зажигалками, шепчут друг другу едва ли не в уши и кричат во всю глотку с разных сторон улицы, но эти жалкие попытки разбавить тишину просто растворяются в облачной ночи. брат вставай ты же заледенеешь уйди Рафаэль просто уйди просто дай мне заснуть Эрмитаж — роскошная, царственная, манящая конструкция в сердце города, давно ставшая для уроженцев обычной барочной декорацией, — закрыт на ночь. В коридорах мерцают красные глаза бдительных камер, многие из которых — фальшивки, но есть и настоящие, и от их выпуклых линз невозможно скрыться. Пол недавно мыли. Старый, гладкий, изуродованный сотней дамских шпилек паркет, по которому когда-то ходили императоры и императрицы, отполированный годами до зеркального состояния. Где-то забыли закрыть окно: лёгкие тюлевые занавески, обрамленные тяжелыми гардинами, колышутся на свежем ночном сквозняке. Темно. Спокойно. Со стен на пустые коридоры сонно взирают великие мира сего; давно почившие, едва заметные призраки тенями слоняются вдоль бывшего дома. Не страшно. Спокойно. У любого отмеченного историей места есть свои фантомы, безобидные и печальные хранители замков и дворцов. крылья примёрзли к земле намертво Господи Господи как больно будет их отдирать но уж конечно не так больно как то что ноет и вопит внутри Михаил задумчиво окидывает взглядом парадную лестницу. Почему Эрмитаж? Почему, как только он получил возможность стоять на ногах ровно — а случилось это через несколько мучительных часов после того, как Рафаэль забрал посиневшего и полностью разбитого брата из горного монастыря в Непале — архангел спустился сюда? Майкл знает. Проводит ладонью (пальцы всё ещё плохо сгибаются) вдоль мраморных перил, улыбаясь посиневшими губами чему-то своему. Ему всегда было уютно в этих стенах, несмотря на обилие интриг и заговоров, несмотря на лёгкий флёр крови, похоти и тайн. Этот дворец отличался от своих собратьев во Франции, Италии и Швеции, чем — объяснить было бы трудно. Архистратиг не прекращает улыбаться, неспешно поднимаясь по ступеням. С Эрмитажем связано столько светлых и печальных воспоминаний, столько сладости и стыда. Иронично будет сделать это здесь. Иронично будет встретиться с Люцифером именно в Зимнем дворце. Он отдаёт месту должное до того, как взяться за дело. Поправляет несколько покосившихся золочёных рам, поднимает с пола обронённый и забытый кем-то мобильный телефон. Широкая трещина перечёркивает разбитый экран, но Михаил хорошо видит вспыхнувшие цифры: половина двенадцатого ночи. Пахнет пылью и сиренью. Он идёт на второй этаж, безошибочно находит окно, на котором последняя хозяйка этого места выцарапала имя своего мужа. Бросает лёгкую, печальную улыбку одному из портретов белокурых дам, висящих в коридоре, бережно закрывая за собой дверь. Майклу невероятно холодно. Его сосуд пестрит тёмно-фиолетовыми пятнами, крылья всё ещё серебряные от инея, но это мелочи, это ничего. Благодать замёрзла так, что даже небесный целитель оказался беспомощен. Майклу кажется, что буран остался в нём, что он впитал в себя всю лавину, до последнего комка снега, и теперь ему придётся просто терпеливо ждать, пока та не растает внутри. Пальцы всё ещё гнутся неохотно. Особенно безымянный и мизинец на левой руке. Потеря клинка кажется лишь незначительным недоразумением: он вернёт его рано или поздно, и даже скорее рано, если сделает всё правильно. Архистратиг спокоен. Спокоен настолько, что мерзкое, жгущее его чувство, не покидающее с тех пор, как он смотрел в отражение собственного клинка, приставленного к горлу, почти не даёт о себе знать. Интересно, чем Рафаэль накачал его? Интересно, как долго ему будет предоставлена роскошь не чувствовать? Майкл собирает все ингредиенты с неспешной кропотливостью старого колдуна. Уходит в зал с колоннами, туда, где нет вездесущих красных камер, где никто не услышит крики и ругательства – а они будут, он прекрасно это знает. Чертит мелом на полу долго и старательно, даже мурлычет что-то себе под нос, как ребёнок, рисующий классики. Круг накладывается на круг. Капля архангельской крови – символы вспыхивают, стены загораются вязью на вязи, подогнанной под его дорогого брата. Святое масло. Всё так просто, так просто. Строки призыва срываются с губ хорошо заученной песней, избитая, израненная льдом благодать предводителя небесного воинства вибрирует в такт каждому певучему слову на енохианском. У Люцифера не будет выбора, ему придётся явиться, хочет он того или нет. В конце концов, он вор и должен вернуть украденное. А потом… брат что ты сделаешь с ним не бойся Рафаэль я просто его убью