Мелодия души

- ДЭХЕН!! - Раздался оглушительный рев со стороны спальни и звук разбившегося стекла. Худощавый юноша с темными, длинными волосами вздрогнул и дрожащими от страха руками продолжил отыскивать свою куртку среди валявшихся на полу вешалок с одеждой, поломанных полок и кучи теперь уже негодных вещей, которые раньше мирно украшали коридор этой квартиры. Беспощадный ураган в лице его отца, вернувшегося с очередной попойки, решил вчера немного разнообразить интерьер этой комнаты, наведя в ней «творческий» беспорядок. - ГДЕ ТЫ, НЕБЛАГОДАРНОЕ ОТРОДЬЕ!? ТЫ ДУМАЕШЬ, ЭТО СОЙДЕТ ТЕБЕ С РУК!? КАКОГО ЧЕРТА ТЫ ВЫЛИЛ ВСЮ МОЮ ВЫПИВКУ!? - В проеме показалось разъяренное лицо родителя, размахивающего пустой бутылкой из-под какого-то очередного пойла. Увидев, наконец, свое чадо, нервно сжимающее в руках только что найденную куртку, он недобро оскалился и, как бешеный зверь, ринулся к нему. ДэХен испуганно пискнул и весь сжался, мысленно потеряв всякую надежду выйти из дома целым и невредимым, однако сегодня судьба была к нему милостива. Папаша, еще не полностью протрезвев со вчерашнего, внезапно споткнулся об какой-то обломок, бывший некогда столиком, и весьма не элегантно распластался на полу, сопровождая свое эпичное падение отборным матом. Если есть на свете возмездие, то сейчас оно наглядно продемонстрировало свою мощь в лице обиженной мебели, не прощающей к себе такого отвратного отношения, коего удостоилась прошлым вечером от хозяина. Тем временем, ДэХен не стал дожидаться, когда отец очухается и продолжит выполнять задуманное, и кинулся к выходу. Возле его головы под громкий выкрик «КУДА?» пролетела та самая пустая бутылка и обреченно разбилась об дверь, но он не стал оглядываться, чтобы проверить боевую готовность родственника, а пулей вылетел из квартиры, со скоростью света залетел в удачно открывшийся лифт, из которого выходили удивленные взъерошенным видом парня соседи, и позволил себе отдышаться только тогда, когда оказался уже на улице. Холодный осенний ветер резко ударил в лицо, и только сейчас парень почувствовал легкое покалывание на правой щеке. Видимо, один из осколков бутылки все-таки задел его, и теперь у него на щеке красовалась большая царапина, еще и изрядно кровоточившая. Времени разбираться с ней не было, потому что он уже опаздывал на учебу, поэтому, просто наскоро вытерев порез рукавом, Чон практически побежал к остановке, молясь успеть вовремя. Слишком дорого стоило юноше обучение в этой Академии искусств. Опаздывать, да и вообще халатно относиться к учебе, было для него непозволительной роскошью, ибо кому-кому, а уж ему, учащемуся на бесплатной основе, этого никогда не простили бы. Слава богу, прежде чем искать куртку, он успел обуться и закинуть на плечи сумку, иначе пришлось бы совсем уж несладко. Парень невесело усмехнулся, вспоминая, как однажды посреди зимы босиком убегал от разъяренного родителя, когда тот в очередной раз в нетрезвом состоянии решил заняться его воспитанием. Тогда ему, замерзшему и без денег, пришлось отсиживаться где-то под мостом, мысленно отсчитывая минуты до того времени, когда отец обычно убегал по своим «делам», а потом еще в таком же виде добираться обратно до дома. В тот день бедняга все же получил пару затрещин, но бывало и хуже. Из-за того, что у него поднялась температура и он слабо реагировал на удары, да и вообще на все вокруг, папаша заскучал и быстро оставил сына в покое. На время. Да, таких эпизодов в жизни ДэХена было много, и мальчик даже, можно сказать, привык к этому. Также, как и его мать, которая тоже до последнего не уходила от мужа и все терпела и терпела, а он, будучи еще ребенком, смотрел на нее и не понимал. Не понимал, как та может любить это чудовище настолько, что ей было все равно на будущее сына, все равно на его слезы и слова, полные каждодневного страха и отчаяния. Она лишь гладила малыша по голове и говорила, что все пройдет, что скоро все наладится, но на самом деле в душе уже похоронила себя в этом аду и смирилась с ним. Мать умерла десять лет назад от рака. Это было и неожиданно, и до жути ожидаемо. Да, именно так. Отец выжал из нее все. Всю любовь, всю энергию, всю волю, всю жизнь. И она просто взяла и исчезла. А ДэХен даже не плакал тогда, потому что в его детскую головку пришла внезапно совсем не детская мысль: мама, наконец, получила долгожданную свободу. Возможно, в следующей жизни она полюбит более достойного человека, а вот ему надо жить в этой. Не повезло. Придется терпеть до конца. Не то, чтобы парень был мазохистом или безумно любил своего отца, оставаясь рядом с ним. Просто ему некуда было идти. Совершенно. Юноша не знал, были ли у них какие-либо родственники, потому что никто ему про них никогда не говорил. Он не имел друзей, близких или еще кого-то вроде этого, ибо паренька всегда сторонились в силу его статуса «из неблагополучной семьи». У него также не было какой-нибудь тихой гавани... Ну, той, куда обычно герои драматичных фильмов убегают, чтобы спрятаться от мира, подумать о жизни, и где находят приют для неспокойной души. У него вообще ничего и никого не было, кроме личного монстра под боком и мечты выбраться из всего этого, стать кем-то большим... Мечта... Именно ради нее Чон старательно учился в школе, не обращая внимания ни на мучения родителя, ни на издевательства одноклассников, которым мамаши все уши прожужжали напутствиями: «Не общайтесь с этим мальчиком, он плохой». А почему плохой? Потому что у него отец частый гость полицейского участка или потому, что ДэХен каждый день ходил в синяках от побоев? Разве в этом есть его вина? Он не понимал этих взрослых. Что мать, что отца, что всех этих незнакомых людей, вдруг поставивших на него ярлык хулигана, ничем не подкрепленного. Даже сверстников не понимал. Дразнили его бомжом, драчуном, уродом, а сами-то кем были? Нисколько не богаче, нисколько не красивее, да и кулаками махали только они сами. Странные... Но и это юноша смог пережить. ДэХен никогда не мог постоять за себя. Этим, наверное, пошел в маму, как и своим тихим, спокойным характером. Только потом он понял, что подобным поведением только раззадоривал одноклассников, но измениться было не в его силах. Это нечто вроде кармы на всю жизнь. Хотя, с другой стороны, парень радовался, что не был похож на отца. Даже внешне походил больше на свою мать, чем на него. Парень иногда думал, что на небе решили над ним так подшутить, сделав мужчиной, но в то же время таким слабым, беззащитным, нежным и постоянно летающем в облаках, мечтающем о том, о сем, как девчонка. А что ему еще оставалось делать? Когда боль пронзала все тело так, что хотелось умереть, юноша просто отстранялся от этой реальности и погружался в свой мир фантазий, где был всесильным, где побеждал всех врагов, где завоевывал сердце прекрасной дамы, где был любим и счастлив. Тогда боль неожиданно отступала, и становилось немного легче. Даже сердцу и душе. А еще он любил петь в эти моменты... Тихо, мягко, закрыв глаза и чуть раскачиваясь из стороны в сторону, будто успокаивая...успокаивая сам себя. Нет никого вокруг, кто протянул бы руку помощи, кто обнял бы и поддержал. В этом мире только Он и его голос. Поэтому петь для него — это тоже самое, что жить, дышать. Это то, что заменяет ему общение с семьей, любовь отца и матери, дает ощущение защищенности. Так незаметно появилась мечта стать известным певцом. Не для денег или славы. Просто, чтобы быть услышанным, чтобы получить хоть толику света и тепла от тех, кто будет слушать его, от того, что мальчик кому-то нужен, что в жизни есть смысл. Эта мечта — выстроенная тропинка в будущее, где он улыбается и радуется уже только тому, что у него есть повод улыбаться. Когда Чон в очередной раз терпел побои отца, от одноклассников, унижения и оскорбления от случайных встречных, перед его глазами стоял этот самый путь, длинный, извилистый, но такой яркий и притягательный, такой желанный, и ему становилось легче, и даже не чувствовались боль и ядовитая горечь, с разъедающей обреченностью где-то глубоко в сердце. Почти не чувствовались. Почти. Но это же тоже хорошо...? В итоге, ДэХен с отличием закончил школу (что, кстати, до сих пор удивляет, если вспомнить, сколько он пережил за время учебы) и в тайне от отца, который уже давно порывался отправить сына на какую-то сомнительную работу, стал подыскивать себе подходящий ВУЗ с художественным уклоном. В конце концов, юноша остановил свой выбор на престижной Академии Искусств, откуда в свое время вышли самые знаменитые певцы, художники, писатели, композиторы, актеры и прочие деятели. Туда принимали не всех, точнее только избранных. И стоило сие удовольствие немало. Однако там также предполагался набор на бесплатную основу для тех, у кого имеются хорошие рекомендации с прошлого места учебы, высокие оценки на вступительных экзаменах и одобрение со стороны экзаменационной комиссии. Добиться всего этого было сложно, очень сложно, практически нереально, но парню уже было нечего терять. Он мог бы выбрать что-нибудь поскромнее, то место, куда бы его приняли без проблем, где не было бы множества этих богатеньких зазнаек, что возомнили себя богами и просто развлекались, получая образование в одном из лучших высших заведений страны. Где не было бы этого удушающего чувства собственной никчемности и ненужности. Где не было бы этих очередных унижений... Но Дэ видел лишь конечный результат, перед глазами снова предстала та самая сияющая, кривая тропинка, в голове вдруг стало спокойно, а сердце наполнилось решимостью. Он выдержит и это. И, поборов свою робость и страх, парень все же подал туда свои документы, выпросил у школы нужные письма и заявления, как в тумане сдал вступительные экзамены, прошел прослушивание и...поступил. Он до сих пор помнит, как плакал навзрыд, получив уведомительное письмо о зачисление в студенты. И пусть потом мальчика хорошенько отлупил родитель, узнавший о делишках своего чада за его спиной, пусть пришлось терпеть очередные насмешки и презрительные взгляды уже со стороны однокурсников, пусть Чон стал чувствовать себя каким-то вором, бродягой, грязной собакой на фоне всех этих ухоженных, блистательных студентов из высшего корейского общества, пусть, пусть, пусть...еще множество всяких «пусть»... Он снова выдержит, просто пройдет этот очередной витиеватый путь в своей жизни и в итоге придет к тому, к чему стремится. Юноша верил в это всей душой. Наивно, по-детски, даже как-то болезненно и отчаянно верил, ибо, если у него отнять еще и эту мечту и веру, ему не будет смысла жить.

***

Раздражает. Как же раздражает. ЕнГук не мог понять или объяснить всю суть его претензий к этому старательно вытягивающему нотки пареньку, но его все жутко бесило. Не то, все не то! Еще чуть-чуть и он сорвется. Обратный отсчет пошел. Стоящая рядом Юна, заметив, как ее парень начал сверлить вокалиста своими темными, непроницаемыми глазами так, будто хотел прожечь в нем дырку, и нервно постукивал пальцами по столу, выбивая мотивчик Имперского марша из Звездных воин, резко похлопала в ладошки, призывая к тишине. Слегка полноватый юноша у микрофона в дорогом костюмчике и с идеально уложенными волосами быстро замолчал и выжидательно уставился на слушателей. - Ну как? - спросила девушка у Гука, хотя уже знала ответ. Они встречались почти два года, поэтому успели изучить друг друга вдоль и поперек. По этой причине молодой человек с фиолетовыми волосами и черной челкой не стал обременять себя пустыми словами, а просто выразительно посмотрел на свою пассию, вкладывая в этот взгляд как можно больше сарказма и недовольства, и фыркнул, отвечая сим жестом на все вопросы и даже больше. - Хорошо, МенСу, мы обсудим это и позвоним тебе. До встречи. «Ага, как же... Когда рак на горе свистнет», - подумал Банг, провожая нагловатого певца тяжелым взглядом. Этот хлыщ так надоел Юне просьбами пройти прослушивание, что та буквально умоляла своего парня смилостивиться и послушать его хоть немножко. ЕнГук, не ожидавший от подобной идеи ничего, но все же прислушивающийся иногда к мнению девушки, скрипя сердцем, в итоге согласился. Зря. Все зря. Уже которую неделю он искал того, кто исполнит его новую песню, над которой трудился больше, чем над всеми предыдущими, вместе взятыми, в которую вложил буквально всю душу, изматывая себя муками творчества и буквально насилуя свою музу, дабы выложиться на все сто... Но никто не подходил. У одного голос слишком низкий, у второго — слишком высокий, у третьего — с дыхалкой проблемы, другой вообще - черти что и с боку бантик! В общем, зачастую композитор и сам не мог объяснить, что его не устраивает, но продолжал упорно искать подходящего кандидата и также упорно отказываться от всех вариантов. Бесконечный, замкнутый круг, но парень не любил делать что-то наполовину. Своему делу тот отдавался полностью и без остатка, не допуская ни единой промашки, не упуская даже мельчайшей детали. Именно поэтому в свои 22 года, еще только учась на втором курсе Академии, Банг успел записать несколько довольно успешных песен и стать весьма известным в музыкальных кругах корейского шоубиза. «Молодой гений музыки» - затрубили журналы и таблоиды, когда одна из его песен была исполнена знаменитым певцом и захватила высокие позиции во всех чартах страны и даже за рубежом. И в тот момент предложения о сотрудничестве так и посыпались на Гука, как из рога изобилия. Одна компания за другой, певцы, певицы, актеры, желающие сменить амплуа, журналисты, мечтающие узнать как можно больше об юном даровании, фанатки, просто девицы, жаждущие подцепить богатея, - все они пчелками вились вокруг него, заставляя юношу довольно улыбаться и смотреть на других сверху вниз, как на нечто ниже себя по статусу. Парень не зазвездился, нет. Просто такой уж композитор человек. В голове четко засела мысль: «Я это заслужил», и выгонять ее, изображая из себя скромного ангелочка, было не в его правилах. Кому, как ни ему, знать, сколько пота и крови он вложил в свои творения, засиживаясь в студиях звукозаписи неделями, практически забывая, что такое сон, еда, развлечения. В то время, как все эти сливки общества тусовались в клубах, музыкант рвал на себе волосы, ругая свое вдохновение, а потом курил, что-то исправлял, снова курил, дорабатывал, дописывал, доигрывал, пока, наконец, не оставался доволен своим детищем. Нет, ЕнГук тоже любил тусоваться, гулять, веселиться. Некоторые его развлечения добавляли каждый раз пару новых седин в волосы отца, настолько развращенными и безбашенными они были. Однако музыка всегда оставалась у Банга на первом месте. Его главная любовь, его зависимость. Даже наркотики, которые употреблял, будучи еще учащимся престижной школы для богатеньких сынков, не смогли затянуть юношу так, как мир нот и звуков. Стараниями все того же отца и маман и после некоторой череды судьбоносных событий он бросил тогда эту дрянь, но тут же переключил все свое внимание на творчество, чем вызвал новую волну недовольства у родителей. А когда парень еще и изъявил желание учиться в Академии Искусств вместо положенного экономического университета, то глава семьи готов был просто разорвать свое чадо на части. Банг-старший был богат, очень богат, ему принадлежала крупнейшая компания, производящая популярную марку электронных устройств, поэтому, разумеется, будущее Гука было предопределено — занять место своего родителя. Но будущий композитор рассудил по-другому и поставил ультиматум: либо он занимается тем, что любит, либо исчезает из дома или снова подсаживается на наркоту. Отец, услышав такое, в тот момент страшно разозлился, чуть ли не поднял на него руку, но потом, рассудив, что сынок быстро выгорит и еще прибежит к нему на коленях, согласился. Думал, это всего лишь очередная прихоть избалованного ребенка. Однако просчитался. И хоть всегда гордо говорил: «Да, это мой сын», когда кто-то упоминал успехи на музыкальном поприще его наследника, мужчина никогда не хотел признаваться музыканту, что доволен им. Продолжал питать надежды, что когда-нибудь этот вечный создатель проблем займет место директора, женится на приличной девушке, завяжет со своими тусовками и начнет думать головой, а не тем, чем думает сейчас. Как жаль, что его мечты шли далеко вразрез с мечтами начинающего композитора... Иногда в голову госпожи Банг закрадывалась мысль, что ее дитя подменили в роддоме, настолько он был не похож на них... С Юной ЕнГук познакомился на первом курсе. Она также была из богатой семьи, ухоженная, довольная жизнью и собой, уверенная и безумно красивая, но не это привлекло парня в ней. Голос. Красивый, мелодичный голос, от которого у него буквально сносило крышу. Как часто, вызывая у девушки приступ очередного неудержимого смеха, он просил ее что-нибудь говорить, не важно что, главное, чтобы только услышать эти прекрасные звуки, что исходили из этого милого ротика. И та всегда делала то, что Банг говорил: болтала без умолку, пела, ведь она училась именно на отделении вокала, просто хихикала, что-то шептала своему парню на ушко в то время, как тот прижимался губами к тонкой шее возлюбленной, прислушиваясь к мелодии слов и улавливая вибрацию горла. Он был одержим звуками. Как сумасшедший, как измучившийся от жажды в пустыне путник ловил их повсюду. В них была любимая музыка, которой композитор жил. В них была красота, доступная только ему. И если бы Юна спросила его: «Что ты любишь больше: меня или мой голос?», Музыкант бы не раздумывая ответил: «Твой голос в тебе». Но начинающая певица не спрашивала, потому что понимала, как никто другой понимала. И знала: Гук зависим от нее, зависим от той музыки, что она создает для него, просто нашептывая очередные бессмысленные слова, дабы удовлетворить безумные желания своего парня. А тот был благодарен ей и на самом деле любил девушку, даже больше, чем та думала. Это была их странная, но очень крепкая связь, быть может не понятная остальным, но особо ценная им двоим. И разрушить ее было очень трудно, даже бессмысленно, ибо они были вполне довольны этим миром, что создали вокруг себя, друг другом и своими отношениями, которые, кажется, не закончатся никогда...

***

- И что собираешься делать, Гукки? Так ты никогда не найдешь нужного тебе вокалиста... Почему ты упорно не хочешь отдать эту песню ДжунКи, который уже давно крутится вокруг тебя. Да и сейчас он на пике популярности... Твоя песня в миг станет известной, - Юна нежно пригладила прядки своего парня, лежавшего у нее на коленях, и мягко улыбнулась. Они удобно расположились на скамейке во дворике Академии и грелись в лучах выглянувшего солнышка. Несмотря на то, что стояла осень и утром было довольно прохладно, днем погода решила все-таки пожалеть жителей Сеула и теперь милостиво одаривала их теплом и светом, чем и воспользовались студенты, выбегая на улицу во время большого перерыва. Гук мало обращал на всю эту суету вокруг, зажмурившись и с наслаждением принимая ласку от своей девушки. Даже при самом сильном морозе, он все равно бы вышел на свежий воздух, ибо стены здания постоянно давили на него и мешали сосредоточиться. В голове этого одержимого юноши засела навязчивая мысль, что его муза не может проходить сквозь стены, поэтому она просто-напросто не в состоянии в нужный момент залететь к нему в комнату и подарить заслуженное вдохновение. - Ммм... я что-нибудь придумаю, не переживай. Просто никто не передает эту песню именно так, как я хочу... - Ну, а как ты хочешь? Ты же совсем не говоришь, что желаешь услышать от всех этих претендентов, - вздохнула Юна и серьезно встретила взгляд парня. - Они должны сами догадаться, прочувствовать, - упрямо надув губы, заявил он. - Гук, это несерьезно. Хотя бы мне скажи... - Хммм...я не знаю, - ответил Банг и закрыл глаза. Девушка снова вздохнула и стала перебирать его жесткие прядки своими тонкими пальчиками. - Ты просто неисправим. Знаешь, я уже это говорила, но может... - Нет! - раздался резкий ответ. Юна, задетая столь быстрым отказом, обиженно поджала губы. - Но я тоже пою хорошо. Ты сам говорил. И тебе нравится мой голос. Почему? - Мы уже обсуждали это. Твой голос прекрасен. Но для этой песни нужно другое. ДРУГОЕ! Понимаешь? Айщ... Ну, не знаю я... Просто я так чувствую эту песню, - сказав это, Гук ловко ухватил и поцеловал мягкую ладошку своей девушки, как бы извиняясь. Парень понимал, что ненароком задевает ее, но ничего не мог поделать. Эта песня действительно не подходила для нее. Хоть текст и был наполнен любовью и глубокими эмоциями, будто бы музыкант писал его в посвящение их отношениям... Однако, честно говоря, он писал так, как легла муза, исходя из его чувств, ощущений и приправив все это фантазией. Получилось красиво и чувственно. Настолько, что Юна подумала об измене, потому что атмосфера композиции, слова — все это было не про них, как бы сильно они друг друга ни любили. Их отношениям при всей своей идеальности всегда чего-то не хватало, а тут однажды на Банга что-то снизошло, не иначе высшее просветление, и он вдруг резко, не говоря ни слова удивленной девушке, вихрем помчался записывать то, что ярко закрутилось в его голове, а потом засел на несколько недель в студии. Вышел из нее помятый, измученный, но жутко довольный. Это был шедевр. Самое лучшее, что композитор когда-либо создавал и, наверное, уже никогда не создаст. И Юна поняла. Снова поняла все, как понимала и принимала тот факт, что музыка для него всегда будет главной. Она не трогала парня, когда он творил, даже не звонила ему в те моменты, потому что боялась его гнева, его ярости, ведь тот действительно ненавидит отвлекаться и того, кто отвлек, будь то друзья, родные или любимая девушка. И сейчас снова промолчала и не стала с ним спорить. Если не хочет, значит не хочет. Нельзя переходить эту шаткую грань между терпеливым Гуком и Гуком в бешенстве. А Банг любил эту понятливость Юны и ее деликатность. В такие моменты музыка отходила немного в сторону, и он блаженно любовался смиренным, спокойным личиком своей Богини, такой любящей, так хорошо его чувствующей. Что бы он без нее делал? Их разговор сам по себе перетек в сладкую тишину, которую ЕнГук так любил. Композитор чуть ли не мурлыкал от того, что Юна продолжала перебирать его прядки, массируя кожу головы, заслушивался пением птичек, еще не улетевших на юг, и суетливым говором других студентов, который на удивление не раздражал, а наоборот убаюкивал. Ему было спокойно, хорошо. В такие моменты на него снисходило вдохновение и отличные идеи для новых песен... - Ох, снова эта замарашка. Как его вообще впустили к нам? - вдруг раздался недовольный голос девушки и только начавший расслабляться молодой человек вопросительно посмотрел на нее, не понимая, о ком она говорит. - Я про того паренька в этих облезлых шмотках и с длинными волосами. Посмотри... Боже, да у него кровь на рукаве. Не устаю удивляться, из какой дыры он выполз? - Гук чуть повернул голову в ту сторону, куда указывала Юна и заметил недалеко действительно довольно потрепанного мальчишку с темными, немного грязноватыми волосами и длинной челкой, закрывающей половину его лица так, что не видно было даже глаз. Одет он был в обычные джинсы, что продают на рынках за копейки, какую-то засаленную куртку с протертыми локтями, а обут в обычные кроссовки, судя по которым, их владелец гулял далеко не по красивым и ухоженным газонам и дорогам Сеула. В общем, типичный представитель бомжа обыкновенного, как любил выражаться музыкант. Сие несуразное создание смотрелось весьма комично на фоне богато разодетых обитателей Академии, и Банг задался вполне логичным вопросом: - Кто это такой? И что он здесь делает? - Господи, милый, ты как обычно ничего вокруг себя не замечаешь, - фыркнула девушка. - Его, кажется, зовут ДэХеном, но точно не помню. Поступил только в этом году, но уже наделал кучу шума. Естественно, такое событие: среди лебедей завелся гадкий утенок... Только в сказке утенок преобразился, а у этого шансов нет никаких. Вечно грязный, в каких-то лохмотьях. Теперь он официально любимая жертва компашки ЮДжина. - Да? И что? Серьезно за него взялись? - насмешливо спросил парень, не отрывая взгляда от замарашки, у которого он заметил глубокий порез на щеке с запекшейся кровью. Юна хихикнула и также уставилась на предмет их обсуждения. - Еще как. Ни дня без синяков. Хотя он получает их еще до прихода в Академию. Где только шляется? Сразу видно, что вылез не из самой лучшей компании... - Так ты не сказала, что здесь делает это создание? По нему не видно, что он в состоянии оплатить обучение здесь. - Да, тут удивительная история. Он на том же отделении, что и я, на вокальном. Поступил по особому набору. Ну, этот... который с рекомендациями, высшими баллами и прочей суетой. До сих пор в шоке от того, что у него получилось все это провернуть. - Хмм... Что-то он не похож на одаренного вокалиста и ботаника, - задумчиво протянул ЕнГук, еще внимательней всматриваясь в юношу напротив, будто ища у него третий глаз, хвост или что-либо другое, что даст ему ответ на вопрос, как тот здесь оказался. Но ничего такого не было. Серое. Это первое, что пришло Бангу в голову, когда он увидел замарашку. Композитор не любил серое, даже ненавидел, а тут сразу такое обилие ненавистного цвета и именно в тот момент, когда все вокруг сияло, переливалось яркими красками, благодаря толпе студентов, снующих туда-сюда... И вот это раздражающее пятно... Да, все-таки мальчик выделялся. Выделялся именно этим своим грязным оттенком, который хотелось смыть, убрать из общей прекрасной картины, вычеркнуть вообще из своей памяти. - Наверное, наши преподаватели сошли с ума, - прошептал парень напоследок, прежде чем отвернуться от этой «кляксы», вызывающей у него глубокое чувство отвращения. Юна лишь пожала плечами и также отвела взгляд от замарашки, однако продолжая бормотать что-то невнятное про то, что, возможно, тот чем-то заражен или какой-нибудь маньяк. А Гуку уже было снова все равно. Он забыл про все, что недавно так раздражало, и снова погрузился в свои раздумья и поиски новой мелодии, что как раз начинала немного играть в голове. И музыкант так и не заметил немного грустный взгляд, направленный в его сторону.