Вечер того же дня. Франция.
Угнать машину оказалось намного проще, чем Грим предполагал изначально. Оказалось, что старые, бензиновые авто оснащены столь же древними сигнализациями, и легко открываются еда-ли не ножом. Для столь опытного в преступных делах Буфорда, открыть и завести старенький «Рено-Гусар», представлялось чем-то вроде разминки перед настоящей работой, и заняло всего две минуты, на протяжении которых, здоровенный англичанин пыхтел как барсук, пытаясь уместиться между рулем, и сидением, а Окстон стояла на стреме. Место для угона Грим подобрал наилучшее — отдаленная загородная парковка, со всех сторон окруженная живой изгородью, и запущенными кустами сирени. Освещение работало лишь на въезде и около небольшого сарая, в котором расположилась автомастерская, почти до крыши заваленная истертыми покрышками. Парковочные места окутывала почти непроглядная тьма. Из охраны только пара камер (и-то, очень сомнительно, чтобы они работали), да старик-охранник, сидящий в будке у въезда. Судя по тому, насколько увлеченно он наблюдал за экраном телевизора, мимо можно было без труда увести все стоящие здесь авто, и пару танковых дивизий в придачу. Так-что Окстон коротала время приятными мыслями о том, что она отрежет Вдове в первую очередь, когда доберется до нее. Горе-охранник даже не обратил внимания, что одна машина завелась и покряхтывая старым движком проехала мимо, тут же скрывшись за ближайшим поворотом. Только несколько ворон, сидевших на заборе, нервно закаркали, оказавшись в облаке выхлопных газов. Грим терпеть не мог бензиновые машины, они еле-еле плелись, в сравнении с магнитными, и уж тем более грави-карами, но еще больше он ненавидел французские бензиновые машины. Тесный салон, рассчитанный на иссушенного как багет француза, был для него тесен. Но угнать что-то более серьёзное, нежели старенький «Рено», было неразумно — полиция вряд ли обратит внимание на старую колымагу, а вот несущийся невесть куда авто на магнитной подушке, точно вызовет вопросы. Почти сразу обнаружилась весьма серьёзная проблема. Ни Грим, ни Лена, понятия не имели в какую сторону ехать. Зная конечную цель, они думали воспользоваться GPS, но в старой машине не оказалось навигатора, лишь старая, почти-что раритетная, бумажная карта, изданная еще до войны. К тому же, она оказалось на французском. Пришлось пойти на риск и попросту купить голо-карту в придорожной заправке, благо омник-кассир говорил на английском (правда как и все во Франции, он оказался хамоват), и Буфорду не пришлось прибегать к объяснению на пальцах. С трудом разобравшись в хитросплетении разноцветных линий (система дорог Франции весьма архаична — после войны, никто и не подумал убрать с карт старые, разрушенные дороги, впрочем, как и добавлять новые), они все же выбрались из пригорода Парижа, и взяли курс на юг, по трассе А77. Чем дальше они отъезжали от Парижа, тем непримечательнее становилась местность. Широкие, хорошо освещенные шоссе, центральную полосу которых заменял путь монорельса, сменили неровные двухполоски. Исчезли голографические дорожные знаки, и посты жандармов, провожающих машины сонными глазами — за них уже давно все делали боты. Движение становилось все менее оживленным, а над головой, все реже проносились гравикары, и магнитные авто. Когда в стекле заднего вида стало совсем не видно света от Парижа, им на смену пришли птицы, и далекие, едва-различимые с земли самолеты. Вместо ухоженных, аккуратных пригородов, состоящих из частных домиков, и кирпичных пятиэтажек, перемежающихся уютными парками, за окном виднелись сплошные заросли, сквозь которые прорывались руины прежних городов. Столь апокалиптичные виды, вызывали у Окстон черную, разъедающую тоску, но она почему-то не могла оторвать глаз. Темные клены и молодые дубы, прорастали прямо сквозь обгоревшие стены прежних домов, превращаясь в тенистые рощи. Их ветви переплетались все плотнее, срастаясь в почти единую, непроницаемую крону, шелестящую на ветру. Когда Грим, не в силах больше терпеть вонь бензина, открыл окна, Лена почувствовала влажный запах гниющей листвы, и влажной древесины, сквозь которые до сих пор пробивался едва ощутимый душок гари. Умопомрачительный коктейль запаха жизни и смерти. После Лондона и базы наемников, чистый, почти лишенный примесей воздух, пьянил, не хуже монастырского кагора. Ему вторила невероятная тишина, прерываемая лишь шелестом колес по потрескавшемуся асфальту. Привыкнув к постоянному грохоту большого города, Лена чувствовала себя оглушенной. На какое-то время Окстон отвлеклась от мрачных размышлений, упиваясь чистотой момента. Землю между руинами усыпали листья и кусочки коры, среди которых проглядывались следы деятельности человека. Кусок забора, сетка-рабица, каким-то чудом держащаяся до сих пор, выцветшая детская площадка, пара засыпанных битым кирпичом скамеек, вот и все, что осталось от некогда перенаселенного района… Где-то уцелели стены, поддерживаемые кирпичным дымоходом, или всего одна стена, но большая часть давно рассыпалась, образовав бесформенную груду кирпича, и бетона, покрытую слоем перегноя, и земли. Крупные здания превратились в массивные, возвышающиеся над дорогой курганы, из которых торчали ржавые балки, и куски бетонных плит. На некоторых до сих пор висели темно-красные тряпки — солдаты вернувшиеся с войны, и обнаружившие свой дом разрушенным, привязали к арматуре береты, в память о близких. Мимо промелькнули несколько почти целых домиков — у одного не хватало половины фасада, а другой осел, завалившись на левый бок. У перекошенного дверного проема, закрытого простреленной дверью, лежал заросший вьюнками похоронный венок, и пара голографических фотографий — уже смазанных, и рассыпающихся на пиксели. Черные, лишенные стекол оконные проемы с грустью глядели вслед уносящемуся авто. Было очень трудно представить, что здесь некогда кипела жизнь Тут и там, на обочинах стояли ржавые, почти развалившиеся машины и выгоревшие автобусы — на многих виднелись цепочки пулевых отверстий, и гарь, от пожарищ. Стоило приглядеться, и вот уже повсюду заметны следы боев — оплавленный, похожий на обсидиан асфальт, вывернутые дырки от пуль, и лазеров, вон лопасть от вертолета торчит из земли, выгоревший корпус БМП, виднеется из-под обломков, а вон там, на холме, среди арматуры, и груд кирпича, расположился скромный памятник защитникам — бронзовый солдат с трепещущим голубем в ладонях. Вокруг него лежали груды искусственных венков, фотографий, детских игрушек, и погасших свеч. На его шее позвякивали десятки, если не сотни солдатских жетонов. Когда фары выхватили его из темноты, Лена даже вздрогнула от неожиданности, настолько жутко выглядел металлический боец на фоне глухого леса. Внезапно, в лесной глуши появлялась громадная расчищенная площадка, до горизонта утыканная могильными крестами. Омников остановили у самых стен Парижа, но какой ценой… Больше миллиона солдат и почти столько же ополченцев, вступили в последний бой под столицей Франции. Одна из самых яростных битв той войны, оказалось и одной из самых стремительных — омники, рассчитав психологический эффект от падения Парижа, рассчитывали как можно быстрее овладеть городом, и атаковали не щадя сил. Сплошной поток переполненного расчетливой, холодной жаждой убийства, металла обрушился на людей. К утру, когда волна обезумевших машин схлынула, на позициях, погребенных под горами истекающих кровью трупов, и искореженного железа, осталось меньше трех тысяч человек. От объединенных сил, сразу шести омнических роев, не осталось ничего — атакованные с тыла, подошедшими на помощь частями экспедиционного корпуса Испании, и уцелевшими панцергренадерами бундесвера, они были окончательно разбиты, положив конец разрушительной череде побед омников в Европе. Последний, способный сражаться омник, пал от рук ополченцев, не дойдя до города всего сотню метров. В очередной раз, человечество доказало, что воля, бывает крепче стали. Вдали, над рядами могил, возвышалась выгоревшая громада дворца Фонтенбло. Его до сих пор окружала линия обороны — бункеры и траншеи, противотанковые ежи, и ЭМИ вышки. Крыша провалилась внутрь, и сквозь раздробленные оконные проемы, можно было видеть небо. Черные от копоти стены, усеивали воронки и кратеры от многочисленных попаданий, а на месте главного входа, красовалась уродливая опаленная дыра. От былого величия, не осталось и следа, лишь отголоски решительной стойкости защитников. Во время битвы здесь развернули штаб обороны, и омники обрушивали на памятник истории всю мощь своей артиллерии, обратив в руины большую часть дворца. Двор и сады, сначала перекопанные и оборудованные в укрепленные районы, выгорели от бомб, и волн напалма. В довершение всего, сверху на дворец упал подбитый омник Е-400АВ. Штурмовой шагоход, высотой с двадцатиэтажный дом, раздавил своим брюхом западный флигель, а пожар, начавшийся из-за разлива топлива, уничтожил помещение императорской библиотеки. К превеликой удаче, содержимое дворца успели эвакуировать в Париж, и внутри оставались лишь голые стены. Когда все кончилось, Фонтенбло решили не реставрировать, оставив в качестве напоминания, о разрушительности войны. Поверженный омник, тоже остался на месте — его титаническая туша, изрешеченная сотнями попаданий, одним своим видом заставляла содрогаться от ужаса. Сколько еще таких памятников раскидано по Европе? Десятки? Сотни? Тысячи? А по миру? На долгие годы после конфликта, Земля превратилась в мрачное царство мертвых. Проблема перенаселения, терзавшая мир, была навсегда решена. На планете осталось не больше пяти миллиардов человек (до войны 11 миллиардов, согласно мировому статистическому агенству «Вишкар») Выжившие сбивались вокруг уцелевших очагов цивилизации, отстраивая лишь немногие поселения. И по сей день, огромные территории, некогда кипевшие жизнью, остаются незаселенными, отданными на хранение матери природе. Забытые технологии, знания и покинутые боевые машины, лежат где-то там, среди поросших зеленью руин, и ждут, когда прежние хозяева вернутся, и вновь поставят себе на службу. А среди них будут трупы. Миллионы трупов. У археологов будущего будет невероятно много работы. Столь мрачные размышления окончательно испортили настроение Окстон. Она закрыла окно и откинувшись на спинку сидения, принялась мрачно глядеть в потолок. Однако вид серой от грязи обивки, покрытой ожогами от погашенных сигарет, ей совсем не понравился, впрочем, найти хоть что-то приятное, ей так и не удалось. «Рено-гусар» представлял из себя небольшую дешевую машинку, разработанную для самой нижней планки среднего класса. Стоил он настолько мало, что ремонт оказывался дороже нового авто, что стало залогом успеха у малообеспеченных граждан, и криминала. Утром преступники покупали машину, и тем же вечером сжигали после преступления. При этом машина обладала весьма мощным движком и хорошим запасом хода. По ровной дороге, скромная машинка совершенно неожиданно разгонялась до сотни, меньше чем за 5 секунд. Похоже этот автомобиль уже давно никто не выгуливал. Старая машина скрипела и раскачивалась, ее салон заполняли посторонние шумы, из-за чего сосредоточиться оказалось совершенно непосильной задачей. К тому же Грим включил радио, по которому крутили какой-то древний и невероятно заунывный французский шансон, от которого у англичанки кисли уши. Весь салон запылился, и пропах бензином. Грязь на ковриках засохла, превратившись в коричневый порошок, перемешанный с грудами окурков. Между сидениями свободно перекатывались пустые банки от энергетиков. Они мешались под ногами и норовили попасть под педаль тормоза. Несколько раз Окстон пыталась их поймать, но из-за качки быстро бросала эту задачу. Узкие, но весьма удобные сидения, обтянутые пахучим серым кожзамом, давно потрескались и просели, и при каждом движении из них сыпался паралон. Грязную приборную панель покрывали неглубокие трещины, заклееные скотчем, или засохшей жвачкой. Таким же образом починили лобовое стекло — его правую половину покрывала сеть трещин. Из-под герметизационной резинки, торчали несколько монет — в мире победившего безнала это уже весьма почтенный раритет — и старые, почти выцветшие фотографии, вырезанные из эротических журналов. Бардачок был выдран с корнем и из неровной дыры, свисали пучки перетянутых изолентой проводов. Зеркала заднего вида заменял небольшой блок камер — слегка размытое, черно-белое изображение подрагивало, всякий раз когда Грим поддавал газу. Рядом мерцал треснутый экран бортового компьютера и какие-то датчики, в которых Окстон не разбиралась. Её знания об автомобилях ограничивались лишь базовыми понятиями. В виду своих способностей, она никогда не училась водить авто, максимум гусеничный тягач «Таурен», с помощью которого вытаскивали самолеты из ангаров. На задних сидениях расположились стянутые ремнями цинки. Внутри лежало оружие и снаряжение, взятое из оружейной «Шпиля». Грим не мелочась загреб все, что только захотел, набрав достаточно, чтобы вооружить небольшой отряд. Гранаты, пара полуавтоматических дробовиков «Detroit Arsenal corp-2000», две тысячи патронов к ним (на всякий случай Буфорд взял не только дробь, но и «шок-картечь», коробку БПС-12 с реактивным ускорителем, немного разрывных, и даже по десяточке зарядов с белым фосфором внутри). Сбоку от них, лежала «вторичка» — компактные ПП «Метель», столь любимые наемниками. Почти два кило тротила, вышибные заряды, термит, и будто этого было мало, на полу лежал пузатый кейс с барабанным гранатометом РГ-8 «Рогатка», заряженный плазменными гранатами. Новые пистолеты. В угоду огневой мощи, Лене пришлось оставить свои в хранилище «Шпиля». Теперь на ее поясе, приятно поблескивали новенькими корпусами, настоящие шедевры тевтонской оружейной мысли — лучевые G-100HV, производства «Хеклер унд Кох». Удобные, будто специально созданные под ее ладони, они сразу понравились англичанке. Длинные стволы оканчивались массивным охладительным кожухом, больше похожим на интегрированный глушитель — при каждом выстреле, из-под него вырывались струи раскаленного пара. Единственный их недостаток — малая емкость батареи — компенсировался ужасающей огневой мощью, совершенно не ожидаемой от столь простого на вид оружия. Каждый из десяти выстрелов, легко пробивал бронежилеты пятого класса защиты и плавил бронеплиты у всех кто покруче. Грим остался при своих обожаемых «Орлах», лишь добрал к ним боеприпасов. С тяжестью на душе, он решил отказаться от полноценного экзоскелета, и приобрел простую силовую перчатку с интегрированным в ладонь огнеметом на пять выстрелов. На вполне ироничный вопрос Джека «а не взял ли он что противокорабельное?», Буфорд с довольным видом указал на ящик в котором покоилась магнитная винтовка почти зенитного калибра, и комплект карманных дронов-камикадзе «Баклажан-А». Грим еще хотел взять пару бронежилетов и шлемов, но припомнив на что способны винтовки Вдовы, и ее приспешников, рассудил, что лишние пять-десять миллиметров стали все-равно не спасут, а вот подвижности лишат. «Мне не потребуется оружие» — Подумала Лена, мельком взглянув на гору снаряжения. — «Я задушу эту суку собственными руками». В таких размышлениях прошло несколько изнурительных, тянущихся вечно часов, в ходе которых решительно ничего не происходило. Разве-что изредка над дорогой пролетали грузовые транспортеры «Вишкар», сопровождаемые строем охранных дронов. Тучи, весь вечер предвещавшие грозу, наконец рассеялись, открыв взору усеянное звездами ночное небо. Далекие белые огни перемигивались, изредка принимаясь двигаться — это перемещались грузовые шаттлы и баржи, везущие ресурсы с изъеденного шахтами Марса. Ниже — более яркие, почти красные огоньки — пролетали орбитальные грузовозы, заменившие обычные, контейнерные сухогрузы. Да, отправить на орбиту несколько тысяч тонн груза, оказалось гораздо дешевле, чем очистить мировые воды от мин, автономных брандеров, и глубоководных омников, которые, подобно мифическому кракену, до сих пор терроризировали «большую воду». Отдельная цепочка огней тянулась к Луне — после того как Вольская запустила туда свои загребущие руки, почти вся добыча Гелия-8 оказалась под ее контролем. Это чуть не вылилось в небольшую корпоративную войну. Группа луннодобывающих корпораций, отсидевшихся на спутнике Земли к годы омнического кризиса, заметно дистанцировались от своей метрополии. Они имели полные права на Луну и ее недра, сдавая в аренду участки для бурения, или попросту продавая Гелий-8. Газ, столь обильно залегающий в Лунных недрах, оказался невероятно эффективным топливом. Его использовали для запуска космических кораблей, боевых ракет, запуска термоядерных реакторов, и обогрева целых городов. Когда ценный энергоресурс понадобился Вольской, она попыталась выкупить часть прав на добычу, но получила отказ. Месть оказалась ужасной и быстрой… Уверенные в своей недостижимости для Земных армий, Лунные корпорации, почти не имели сил безопасности. Скромная противовоздушная и планетарная оборона, могла отбить атаку пиратов, или террористов, но не противостоять личной армии целой корпорации. Под видом грузовых барж, на планету приземлись челноки, везущие почти пятьдесят тысяч оперативников Вольской, поддерживаемых техникой, и даже парой титанов. Высланные им на встречу силы Луны, оказались не способны сдержать противника, и были уничтожены подавляющей огневой мощью. Один титан класса «Святогор», несет на на себе четыре орудия главного калибра, сорок орудий вспомогательного, батареи зенитных лазеров, и тесла установки, для защиты от ракет, сами ракетные установки, больше сотни оборонительных турелей, вмонтированных в корпус, а некоторые модели имеют на спине осадное орудие «Кистень», способное как вести огонь плазменными зарядами, так и запускать баллистические, и межконтинентальные ядерные ракеты. Воевать против такого чудовища подобно безумию — стальная гора, чья поступь сотрясает почву, нависает над вашими позициями, и вниз, обрушивается дождь из лазеров, плазмы, снарядов, и бомб. Магнитные и импульсные пушки, лазеры, на пике мощи выдающие четыре сотни тераватт энергии, и плазменные орудия, испаряют людей, рвут технику в клочья, и перепахивают линию укреплений. Если же и этого недостаточно, то титан опускается на колени и из-за спины выдвигается ствол «Кистеня» — счетверенный термоядерный реактор выходит на пиковые показатели, вся энергия перенаправляется на орудия, и дождь огня, превращается в апокалипсис. Созданный чтобы бороться с неисчислимыми ордами омников, и сбивать их платформы, он почти неуязвим для обычного оружия. Известен случай, когда титан, получил прямое попадание ядерного фугаса в корпус, получил урон, но смог продолжить бой. Уничтожить эту тварь можно лишь сконцентрированным огнем множества артиллерийских орудий, желательно магнитных, но он оставит вам подарочек… Система самоуничтожения. Термоядерная установка начинает процесс перегрузки и все что было в радиусе сотни километров, перестает существовать. Если противник слаб, одной тени «Святогора», или его младших собратьев, часто хватало, чтобы вынудить его капитулировать. На лунатиков, едва способных сдержать обычную пехоту, таких выпустили сразу несколько… Силы Вольской окружили самые крупные лунные базы, перекрыли транспортную сеть и центры производства, и рециркуляции воздуха. Луне было дано двенадцать часов чтобы сдаться. А чтобы обитателям спутника думалось быстрее, был применен «небольшой» стимул. Вольская всегда славилась своими перегибами. И в этот раз, она не сделала исключения. Пять орудий планетарной обороны, способных за один залп выпотрашивать звездные линкоры класса «Дракон», открыли убийственный огонь по столичной базе «Селена-прайм». В тот день, астрономы наблюдали невероятно зрелище — ослепительные вспышки света покрывали небольшой участок Луны, подобно ковру. За считанные минуты город-миллионник перестал существовать — исчез под дождем плазменных снарядов. Те кто уцелел, спрятавшись на самых нижних уровнях, вскоре задохнулись. Под весом столь масштабных аргументов, остальным базам пришлось открыть ворота перед солдатами Вольской. Остальные крупные «игроки», возмущенные такой наглостью, тоже захотели свой кусок пирога, и в последующие несколько недель, карту Луны перекраивали несчетное количество раз. Правда, никто так и не решился лезть на территорию захваченную Вольской, видимо демонстрация силы оказалась вполне внушительной. Все протесты, выраженные «мирным» сообществом были проигнорированы, а ничего большего оружейному гиганту и не грозило — любая попытка надавить на Екатерину, всегда оканчивалась очень, и очень плохо. В лучшем случае, зазнавшийся любитель качать права, бесследно исчезал, в худшем обнаруживал у себя на заднем дворе агрессивно настроенную аэромобильную дивизию, при поддержке титанов. С тех самых дней, поток газовозов «Вольской», почти не прекращался — их очередь можно было разглядеть ночью и даже днем. Страдающая от нервного напряжения и скуки, Окстон попыталась сосчитать их, но очень быстро сбилась, поэтому остаток пути, провела за глубинными размышлениями.***
Весь путь до предполагаемой зоны обитания Вдовы, должен был занимать не больше семи часов, но Грим объезжал крупные крупные города, или то что от них осталось, и делал крупные крюки, так-что можно было смело добавлять лишние два часа. На конец, она не выдержала. — Эта желыга может ехать быстрее? — Спросила она сквозь зубы. — Мы едва-едва плетемся. — И так полторы сотни, больше эта хрень едва-ли сможет. — Ответил Грим, чуть доворачивая руль. — А если и сможет, то взорвется к хренам… Не сцы, самое позднее, к утру уже будем на месте. Надо будет сейчас на заправку заехать, а-то бензака немного осталось. В ответ у Окстон вырвался болезненный вздох. Она с силой откинулась на спинку сидения, и то, в отместку, обдало ее волной вонючей пыли. — Слушай, я… Должен кое-что тебе сказать. — Грим покосился на Лену. — Босс попросил меня, кое о чем. — Да? О чем же? — Не дать тебе прикончить Вдову, она типа, нужна ему живой. — И? Что ты собираешься сделать? — После секундного молчания переспросила Окстон. Она несколько напряглась. — Делай что должно. — Пожал плечами здоровяк. — Когда мы вступим в драку, я не стану тебе мешать. Если ушатаешь насмерть, то ее голова твоя. Я понимаю насколько это для тебя важно, будь на месте Эмили кто-то из моих друзей, или родственников, то Вдову бы соскребали со стен шпателем. Боссу скажу что отстал, и не успел тебе помешать. Договорились? — Спасибо, это… Весьма неожиданно, я думала ты можешь лишь издеваться надо мной… — Недоумевая проговорила Лена. — А если я не смогу ее убить? — Ну, если не сможешь, то я вмешаюсь, и сломаю ей лицо. — Пожал плечами Буфорд. Он запустил правую руку за пазуху, и вытащил от-туда небольшой сверток. — Вот, держи, это немного уравновесит шансы, если Вдова будет жульничать, ну, или в качестве оружия последнего шанса. Умеешь ведь пользоваться? Лена осторожно взяла сверток. Он оказался легким. Развернув черную вощеную бумагу, она увидела узкий вороненый нож со слегка изогнутым, коротким лезвием. Удобная перфорированная рукоять, была оснащена небольшим, но очень тугим зажимом. Он походил на короткое воронье перо, только меатлическое. — Засапожный нож. — Прокомментировал Грим, краем глаза глядя как Лена перебирает оружие в пальцах. — Спрячь куда-нибудь, и не свети, пока не припрет. — Спасибо. — Лена мрачно улыбнулась. Она перехватила оружие обратным хватом и несколько раз провернула между пальцев, оценивая балансировку. Она слабо понимала в холодном оружии, считая его уделом маньяков, упивающихся смертью своих жертв. Теперь настал ее черед насладиться этим чувством. — Но почему ты так уверен, что припрет? — Вдова это тебе не сладкий кексик, она не только беззащитных пинать умеет. Нам сильно повезет, если мы сумеем подобраться ближе чем на дистанцию выстрела. Не говоря уже про охрану, собак и мины, которыми все вокруг будет усеяно. Я все-же думаю, нам стоит провести небольшую разведку, а потом дождаться пенсионеров. Вчетвером всяко легче, чем вдвоем. — Нет! — Лена решительно помотала головой. Нож заплясал между ее пальцев, зловеще поблескивая кромкой лезвия. — Я не могу ждать, зная что Эмили в ее руках! Мне противна сама мысль об этом! Представлять что она ее трогает, говорит с ней, делает ей больно… — Подумай, если мы там поляжем, твою «вожделенную» — Грим сделал пальцами кавычки. — Мы уже не спасем, и нас никто не спасет. А даже если мы прорвемся, то где гарантия, что победим? Я как-то видел, как эта поехавшая, убила человека хлебом! — Чего? — Недоверчиво усмехнулась Лена, на секунду пытаясь это представить. — Да ты гонишь… — Как есть говорю! Она сначала хорошенько отмутузила нашу пленницу, сломала челюсть, а потом затолкала ей в глотку багет! Да так глубоко, что он дыхание перекрыл. — Задушить человека багетом… Оригинально, очень по-французски. — Лицо Окстон немного просветлело. — По-дурдомски! — Закивал Грим, сворачивая с дороги на смежное шоссе. Колеса загромыхали по выбоинам, и воронкам, а на обочинах виднелась строительная техника, груды щебня и бетонных блоков, между которыми виднелись темные фургончики рабочих. Здоровенная бетономешалка, окруженная мешками песком, лениво перемешивала свое содержимое… — Я на нее несколько лет пахал, отлично знаю ее закидоны. Жрать при ней можно только сидя на полу, сидеть вообще нельзя, по имени нельзя, только «госпожа», всех нас за собак держала, да, и своих стрелков не лучше. Мне даже интересно, что за цирк творится у нее дома… На несколько минут асфальт исчез, превратившись в мелкое, хрусткое крошево, и Грим умолк, вглядываясь в дорогу, чтобы случайно не пропороть колесо. Бледно-белый свет фар, выхватывал куски арматуры и какие-то обгорелые обломки торчащие прямо из дороги. Грубые борозды от тракторного ковша, превратились в неглубокие траншеи, в которых булькала грязь. Буфорд осторожно объехал несколько наполненных водой ям, и под колесами вновь загремел асфальт. — Грим… — Лена положила нож на колени, острием на себя. — Да? — Раз уж, мы сейчас откровенны, можно, я тоже кое-что скажу? — Конечно. — Только не смейся, это прозвучит очень глупо. — Над тобой уже жизнь посмеялась. — Буфорд зевнул, обнажая ряды неровных, острых зубов. — А глупости ты несешь постоянно, так-что, еще немного я потерплю, давай, валяй. — Вот, я сейчас еду, и только, и мечтаю как буду резать Вдову на ремни, упиваюсь воображаемой болью, и ужасом, но… — Лена сжала руки в кулаки, и лезвие ножа, неглубоко воткнулось ей кисть. — Я не уверена, что смогу ее убить. Осознанно. — Я обещал не смеяться, но едва сдерживаюсь. — Лицо Буфорда перекосила косая улыбка, больше похожая на оскал добермана. — Ты ведь уже убивала, и что-то не мучилась от совести! — В бою об этом не думаешь. Просто стреляешь куда-то в сторону врага, пытаешься подавить, или вынудить отступить. В этом случае за тебя убивает судьба. — Лена покачала головой. — И при прямом столкновении, я всегда старалась не убить, а… Покалечить или вывести из боя, очень многие попросту бросали оружие, понимая, что не могут мне навредить. Я ведь, бессмертная, буквально, и это заставляет немного иначе глядеть на ваши, смертные жизни. — Бессмертная? Ты этого не знаешь. — Машина замедлилась взбираясь на холм, и двигатель натужно застучал. — Вспомни картечь Жнеца, всего два заряда в спину. Этого хватило, чтобы отправить тебя в больницу. — Но не на тот свет. Помнишь, как вы взяли меня в метро? Попросту забили меня шоковыми дубинками. У меня просто не было сил вам сопротивляться, ведь за минуту до этого я убила полицейского. Случайно, палец рефлекторно нажал на спуск, но, я видела эту смерть слишком близко, чтобы не воспринять. Будто, кувалдой по голове ударили. — Из уст англичанки вырвался тяжелый, болезненный вздох, а перед глазами предстало дергающееся в агонистичных конвульсиях тело. — И теперь я не уверена, что захочу ощутить это еще раз. — Полицейский не пытался тебя убить. Полицейский не отнимал у тебя дорогого человека. Он даже не испытывал к тебе личной ненависти. Он просто выполнял свою работу, пытался защитить людей от угрозы, или думал что пытается. Ты убила не врага, а человека олицетворяющего защиту и безопасность. Поэтому такой сильный эмоциональный отклик. — Ого, не думала, что ты способен на такие глубокие мысли. — Лена по новому взглянула на своего собеседника. До этого момента, она не воспринимала его как способного на глубинные размышления, уж больно Грим походил на типичного безмозглого громилу. Полусобачье лицо, не давало даже намека, что за ним происходит хоть какая-то мыслительная активность. — Что бы я не говорил про своих наставников, но качественное и строгое домашнее образование дает свои плоды. — Грим постучал пальцем по виску. — Я между прочим Гёте в оригинале читать могу, и даже понимать написанное. — Он откашлялся. — «За что прощать того, кто тверд в грехе? У нас нередко дело заминает, преступник горстью золота в руке, и самые плоды его злодейства есть откуп от законности.» — Вообще-то это Шекспир. — Поправила его Лена. — «Гамлет». — Зато отлично подходит в теме, во всяком случае если ты помнишь продолжение. — Грим улыбнулся, теперь уже по настоящему, без оскала. — А знаешь, я ведь понимаю, почему ты мне это рассказала. Я ведь наемник, убийца, что творит зло, за ту самую горсть золота. — Да, ты ведь убивал, и как-то мирно спишь, совсем не беспокоясь о смертях. — Сколь я бы не объяснял, в чем разница между заказом и пустым убийством, ты не поймешь. Это слишком разные вещи и разные миры, чтобы скрестить их. — Холм закончился и машина ухнула вниз, на скорости преодолевая ямы, и выбоины. — Хочешь узнать как убивать, да так чтоб руки не дрожали, и сердце тихо билось? Я дам тебе совет, один простой и ясный, отдайся мести, безоглядно. Не думай о судьбе убитых, об их страданьях и мотивах. Жизнь это театр одного актера, а именно тебя, иные лишь массовка, и помехи. Джек скажет, что холодный разум, есть ключ к обретению победы, но он не знает, что убийство, не просто процесс, это работа, или искусство, излияние души. Убийство совершенное во имя великого дела, или мести, подобно воле бога. Огонь души и ярость тела, вот топливо для столь ответственного дела. Твердо знай за что ты отнимаешь жизни, тогда рука не дрогнет. — Эх, кем я стала? — Всплеснула руками Лена. — Я герой, спасавший жизни, теперь еду в проперженной помойке, рядом с убийцей, и сама продумываю убийство! — Ты все еще герой, одно случайное, и одно еще не совершенное, и к тому же полностью оправданное убийство, не делает тебя злодейкой. Напротив, одну из них ты собираешься призвать к ответу, тут все просто. Зло вообще штука относительная, для каждого человека в отдельности. — Дорога сделала плавный поворот и впереди замаячил холодный голубоватый свет прожекторов, а к звуку движка, добавился дробный, ритмичный стук. Мимо промелькнул дорожный знак «железнодорожный переезд», призывающий снизить скорость. — Да-да-да, «серая мораль», надуманность «дихотомии добра и зла», все это я уже слышала и не раз. — Как-раз никакой серой морали не существует. Её выдумали чтобы оправдывать любой свой поступок, запачкать свет, и высветлить тьму, посеять между людьми семя сомнения. Ведь если нет добра и нет зла, то к чему стремиться? За чем идти вперед? Любое действие можно обвинить в «относительном зле», и отменить. Общество лишенное моральной градации поступков, обречено на гибель. Даже для человеческой психики, разделять мир на «черное» и «белое», попросту необходимо от природы, иначе, мы начинаем сходить с ума, в поисках ориентиров. Ты историю изучала? — Очень поверхностно, за пределами двадцать первого века почти ничего не знаю. — Призналась Лена, внезапно ощутив себя космически тупой, рядом с человеком, которого считала интеллекутально близким к хлебу. — Слышала что-то про «кризис двадцатых»? — Да, мир постигла техническая и идеологическая стагнация, вызванная отсутствием цели для движения общества. А потом начался хаос, революции, экономические кризисы, войны… — Верно. Люди перестали понимать кто они есть, для чего живут, запутались сами в себе. «Серая мораль», уровняла добро и зло, и общество, начало во всем искать такого равенства, отрицая, и уничтожая все, что хоть капельку выбивалось из новой парадигмы. Они называли это свободой, свободой от природы, государства, бога, самих себя, но в итоге, оказались погружены в убийственный хаос, из которого не может родиться хоть что-то цельное. Из-за этого, затормозил прогресс, никто уже не интересовался далеким, и непостижимым, а ученые изучали вещи, совершенно несущественные. Остановилось государственное развитие — правительства, и чиновники, погрязли в решении проблем, которых на самом деле не существует. Попытка уровнять всех, лишила гениев возможности сиять, попросту усреднив их, приравняв к откровенным дебилам, и посредственностям. Более того, они были готовы уничтожить гения и его творения, назвать их ложью, бредом, и говном, только чтобы не обидеть дебилов, не способных понять их. Вот оно, торжество «серой морали» — обезличенные, но, якобы равные люди, не способные творить, говорить, и хоть что-то делать. Даже война, между двумя идеологически противными силами, менее разрушительна, ведь бомбы уничтожают материю, а отсутствие идеи, уничтожает суть. То что раньше называли душой и то что на самом деле является человеком. На краю дороги появилось еще одно предупреждение о снижении скорости, и Грим послушно отпустил педаль газа. Сразу за знаком, разместился голографический билборд, изображающий отдающего честь оперативника. Сверху и снизу бежали ярко-красные строки, призывающие незамедлительно сообщать о преступной деятельности, по короткому номеру. Машина еще раз брыкнула, едва-не коснувшись днищем неровности на дороге, и выехала на широкое, расчищенное от леса, и руин пространство. Впереди виднелась станция разгрузки монорельса, наспех сложенная из бетонных плит, скрепленных металлическими скобами. По ее краям сияли полупрозрачные силовые поля, предохраняющие от падения под поезд — они переливались, и вздрагивали, когда поднятые ветром листья ударялись в него. Сбоку от станции, расположился невысокий кран с разлапистым магнитным захватом, свисающим на скрипучей цепи. Со всех сторон его окружали грузовые контейнеры. Сквозь распахнутые створки виднелись груды строительных материалов. С другой стороны от дороги, расположился обширный палаточный лагерь. Несколько десятков больших шатров из грубой, серой мешковины, занимали пространство вплоть до леса. Друг от друга их разделяли узкие, захламленные проходы, вымощенные крышками от грузовых контейнеров. Из их куполов поднимались черные от сажи трубы, из которых валил жиденький дымок. Сквозь стены и щели, пробивался тусклый свет допотопных печек-буржуек, а на тесных перекрестках, пылали костры, окруженные плотными группами людей. То что их тут без счета, она поняла по веревкам, на которых сушилось белье, и сдавленным отзвукам голосов, превращающимся в нестройное гудение. От остального мира, лагерь окружала колышущаяся силовая стена, укрепленная надзорными вышками. Плохо различимые в темноте фигуры оперативников, патрулировали периметр, изредка останавливаясь и закуривая. Лена отчетливо видела вспышки зажигалок, и отсветы тлеющих сигарет. На въезде в лагерь, расположился укрепленный КПП — небольшой контейнер, переоборудованный под комнату управления силовым полем, обложили бетонными плитами, а на крышу установили несколько автоматических турелей. По мере приближения к лагерю, Лена стала лучше различать людей. Одетые в грязные, серые робы, они походили на призраков, бесцельно шагающих среди шатров. Кто-то тащил на себе связки дров и инструментов, кто-то ел, держа в руках видавшие виды жестяные котелки, несколько изможденных, побритых налысо женщин стирали белье в грубых пластиковых тазах, подсвечивая себе допотопными факелами. Даже с такого расстояния, на них виднелись следы невероятного истощения — одежда болталась, походя на больничные балахоны, бритые головы промаркированы штрихкодами, а осунувшиеся лица, с глубоко впавшими глазами, больше походили на черепа. Грязные руки покрывали не менее грязные бинты и пластыри, многие едва-едва перемещались, корча гримасы боли. Как зомби, они шатались по лагерю, медленно огибая шатры и горы мусора. Тесными группами стояли около силового барьера, глядя куда-то в пустоту, уже почти ничего не видящими глазами. Несколько десятков человек разгружали грузовик, загнанный прямо в лагерь. Непосильная ноша, заставляла несчастных сгибаться в три погибели, и Окстон почти физически ощущала как трещат кости. — Грим, это… Это что за нахер? — Тихо спросила она, когда машина поравнялась с первой вышкой. Люди стоящие у ее подножия, чисто рефлекторно повернули головы следом за ними. Иссушенные, грязные ладони, покрытые трудовыми мозолями, касались барьера. — Это? Раз уж я сегодня умничаю, то отвечу как подобает образованному человеку. Это хорошо работающая пенитенциарная система. — Без тени эмоций ответил Буфорд. — Нет, это концлагерь! — Они проехали мимо входа, и даже сквозь закрытые окна, Лена ощутила ужасающий смрад — смесь перегноя, гари и гниющих трупов. Липкая, бурлящая под ногами грязь и кучи смердящего мусора, со всех сторон окружали шатры, будто баррикады. Из них торчали ржавые лопаты и кирки, на которых важно выпячивая грудь, восседали вороны. Птицы рылись клювами в мусоре, громко каркая и совершенно не боясь людей, пытающихся отогнать их. Несколько изможденных узников, тащили грязные носилки, на которых лежали укрытые простынями тела. Под стволами охранников их вынесли наружу и понесли вдоль дороги, настолько близко к машине, что Окстон могла пересчитать ребра носильщиков. — Какое вообще право они имеют так обращаться с этими людьми, посмотри, я по ним анатомию могу учить! — Они имеют полное право, в соответствии с решением МСПЧ о «Допустимости дегуманизации закона», принятом почти сразу после развала «Оверовтч». В соответствии с его пунктами, лица совершившие тяжкие и особо тяжкие преступления, лишаются статуса человека, и присущих ему прав, на срок определенный судом. Если эти твари умирают по вине охраны, это даже не убийство. — Как по учебнику отчеканил Грим. — Очень странно что ты не в курсе… — Но это, бесчеловечно! — Не жалей этих людей, они все знали на что идут, совершая преступления. Это не невинные страдальцы, это убийцы, рецидивисты, маньяки, поджигатели, насильники и педофилы, они в полной мере заслуживают такой судьбы. Впрочем, ты можешь зачитать охране лекцию о правах человека и очень быстро оказаться по ту сторону заслона. Тебе надо напомнить что мы на задании, а тебя разыскивают. Так-что сиди, и не пизди. — Никто не заслуживает… — Не заслуживает такой участи? — Грим расхохотался, не дав Окстон договорить. — Заслуживают, все до единого. Одну из заслуживающих, мы сейчас едем убивать. А, Окстон, ты бы хотела увидеть ее здесь, с киркой в руке? Ровно так же хотят видеть преступников их жертвы. — Насилие не исправит этих людей… — Уже не так уверенно промямлила англичанка, внезапно осознав, что в словах Грима есть правда. Да, она хотела бы видеть Вдову здесь, среди этих жалких заморенных до смерти людей, страдающей, униженной, буквально живым трупом. — А, ну да, как я не подумал, давай дадим каждому задержанному сахарной ваты и будем катать на пони, под карусельную музыку! Окстон, я три года отсидел в голландской тюрьме, еще до «дегуманизации». Нас кормили лучше, чем у меня дома, спортзал, библиотека и бассейн в круглосуточном доступе. Спи сколько влезет, только с часу, до пяти, были занятия с психологами и юристами. Курорт, а не тюрьма… Как я потом хотел туда вернуться!!! — Грим мечтательно закатил глаза. — А в соседнем блоке, для особо-опасных, сидел кое-кто, общеизвестный. Сам Альберт Наер, тот самый, что ловил «шумных» детей и заживо сжигал их у себя в подвале, только не говори, что не смотрела новости, о нем из каждого утюга рассказывали. При задержании он застрелил свою жену, и двоих полицейских… Всего около сотни трупов, меньше чем за десять лет… — Я помню… Ему дали пожизненное. — Дали, но вот его юрист, и психолог, потянули за нужные ниточки, привлекли правозащитников, всех этих борцов за свободу. Они заорали «его оболгали», «освободите старика, ему и так жить мало», «переместите его в лечебницу», «вина не доказана»… Ходили с плакатами около тюрьмы, кидали яйцами в полицию. У-тю-тю… Под конец всех это заебало, и Наеру скостили срок. Он должен был отсидеть, всего восемь лет. А, здорово? Хотел бы я видеть его лицо, когда после принятия «дегуманизации», за ним пришли. Я слышал его отдали толпе родителей убитых им детей. Но, это, так, к слову. — Грим притормозил, пропуская колонну грузовиков, ползущую куда-то в поле, прямо поперек дороги. — Осознай Окстон, такая гнида как он, такая гнида как я, и еще тысячи разных гнид, жрали, лечились, упражнялись, и просто жили, за деньги простых граждан, среди которых есть, и те, кто пострадал от криминала. И жили мы лучше среднего класса Голландии. По факту я бесплатно полечился и отдохнул от наемнической повседневности. Я не искупил своей вины, я даже не пострадал за нее! — Но, ты ведь отсидел, ты не мог никуда пойти, ничего сделать… Э… — Окстон потерялась, аргументы наемника оказались устрашающе тяжелыми. — Ты был лишен свободы… — А когда это свобода стала ценностью? — Усмехнулся Буфорд, опять скаля зубы. Колонна почти проехала, осталось лишь две машины и он опять взялся за руль. — Окстон, лишить человека того, чего у него и так нет, очень глупо. Свободы не существует, ты всегда от чего-то или кого-то зависишь, от работы, от семьи, от погоды, от новостей, от денег, от бога, от собственных желаний, в современном мире это вдвойне справедливо. Истинная свобода, это отсутствие всего, приоритетов, системы ценностей, морали и закона, называется хаос. Чтобы избежать его, закону приходится быть твердым, а его нарушение должно непременно караться. Видишь ли, свобода и порядок, это совершенно противоположные друг другу вещи. С одной стороны хаос и анархия, когда каждый волен сделать что хочет, а с другой тирания порядка. Честно говоря, я бы предпочел второе, ибо на хаос я уже насмотрелся, еще когда утихомиривал дикарей в Африке. Последняя машина колонны проехала и Грим поддал газу. Лагерь остался позади, и они медленно приближались к станции монорельса. По мере приближения, странный стук, услышанный Леной еще в лесу, стал громче и ритмичнее. К нему прибавились еще какие-то звуки, похожие на скрежет и свист, а вдоль линии монорельса, наметилось какое-то движение. Что-то поднималось в воздух и тут же падало, среди комьев земли сверкали какие-то инструменты, и грязные силуэты. Приглядевшись, она наконец поняла, чем занимаются местные заключенные. Несколько сотен сгорбленных узников, разравнивали землю для новой ветви монорельса. Подобно рабочим из середины прошлого века, они размахивали кирками и лопатами, на массивных трехколесных тачках вывозили грунт, и камни. Другая группа копала отверстия под сваи, уйдя в землю с головой. В век жесткого света и полной роботизации строек, видеть такое было дико. Прямо за спинами трудящихся, стояла цепочка вооруженных охранников — стволы автоматов, направленные в их спины, были мотиватором, и предупреждением, для тех, кто вздумает бросить работу, или сбежать. Вдруг один из работяг застыл и покачнувшись, выронил кирку из рук. Тонкие как спички руки дернулись к груди, он захрипел и упал лицом в землю. Стоящие рядом кинулись к нему, пытаясь помочь, но их остановил окрик, многократно усиленный интегрированным в шлем мегафоном. — Тупые животные!!! Кто сказал прекратить работу?! — Один из охранников, одетый в черный бронекостюм, с лычками лейтенанта на нем, сделал шаг вперед, вытаскивая из-за пояса шоковую дубинку. Рывком, будто напуганные коты, узники отпустили тело и не переставая оглядываться, взялись за инструменты. Окстон поняла, что за черные пятна видела на коже многих — охрана не мучилась выбором, и ставила мощность дубинок почти на максимум. Лейтенант одобрительно кивнул, и принялся ходить за спинами людей, похлопывая дубинкой по ладони. Каждый раз она высекала снопы искр, и издавала жуткий треск, от которого узники съеживались, ожидая удара. — Работать усерднее! К утру этот отрезок пути, либо будет закончен, либо ваша смена будет продлена на следующие сутки! Кто там так скулит?! Что за тварь нашла в себе силы для этого?! Он решительным шагом подошел к дрожащей от ужаса женщине, со шрамом на лице. Потускневшие татуировки в виде пил, и мясных топориков, покрывающие ее шею, выдавали бывшего члена банды «расчленителей» — отмороженных ублюдков, продававших органы черным хирургам. Чаще всего их получали из еще живой жертвы. Лейтенант схватил ее за затылок, до крови сжимая усиленные броней пальцы. — Ах, ты молишься?! — Он поднес искрящуюся дубинку к ее лицу. — Раньше надо было!!! Ну ничего, вы у меня все грехи искупите, о каждом поступке пожалеете! И каждый, затраченный на ваше содержание кредит окупите!!! Трудом, или кровью, мне похуй, равно как и богу… — Гром его трескучего голоса разносился по всему полю и был отчетливо слышен в машине. Выказав еще пару матерных слов и эпитетов, он отпустил узницу, оставив на голове отчетливый отпечаток форсированной ладони. — Забери труп, отнеси в яму и засыпь щелочью!!! Там же, скажешь чтобы прислали замену!!! У тебя десять минут!!! Узница бросила ржавую лопату и все еще дрожа, схватила мертвеца за ноги. Тощий как скелет, он весил не больше подростка, но для столь же истощенной женщины, оказался почти непосильной ношей. С невероятным усилием на лице, она вытащила его из рабочего рва, и потащила в куда-то за лагерь. — Вы двое! -Лейтенант указал на стоящих неподалеку охранников. — Проследить за ней! Не уложится в срок, сломайте колени и киньте в ту же яму!!! Бойцы коротко кивнули и трусцой побежали за женщиной, уже успевшей оттащить покойника на десяток метров. В этот момент, еще один из узников — уже давно заметивший машину — решил что его время настало. Охраны на его участке почти не осталось, да и та была увлечена созерцанием происходящего. Он бросил кирку и короткими перебежками двинулся вдоль траншеи. Еще вполне сильный и не истощавший, подгоняемый отчаяньем, и страхом, чернокожий имел все шансы, добраться до ее края. Он миновал цепочку узников и уже собирался броситься к машине, но в последний момент один из охранников повернулся в его сторону, и ослепительно яркий свет нашлемного фонарика очертил его силуэт. — Стоять!!! — Крик лейтенанта побил все рекорды громкости, походя на глас Зевса, требующего что-то от смертных. В ответ чернокожий что-то завопил на непонятном африканском наречии, и бросился к машине, размахивая руками, и корча преисполненные надежды гримасы. Сквозь треск кирок, прогремел выстрел, и колено беглеца взорвалось, разлетевшись на куски. Кровавые ошметки и куски костей, брызнули во все стороны, запачкав траву, и попав на борт машины. Человек упал, корчась от боли, и протягивая руки к спасительному авто, а его нога так, и осталась лежать на траве, обтекая темной, почти черной кровью. Лейтенант с магнитным пистолетом в руке, шел к нему, подавая Гриму жест остановить машину. — Сука, он нам краску испоганил! — Без тени эмоций прокомментировал Грим, послушавшись. — Слыш, Окстон, спрячь ебало, похоже надсмотрщик хочет нам что-то сказать… Пройдя мимо верещащего от боли узника, лейтенант с чувством пнул его в грудь, оставив внушительную, кровоточащую вмятину. — В яму это животное!!! И не добивать, пусть помучается!!! — Гаркнул он своим подчиненным, и видимо убавив мощность мегафона, наклонился к окну машины. Грим опустил перед ним стекло. — Вы говорите по английски? — Да, офицер, говорю. — Ответил Грим, скорчив подобие ухмылки. — Хорошо, от лица жандармерии приношу свои извинения за доставленные неудобства. Надеюсь этот… Человек… Не напугал вас, или вашу… — Он наклонился чуть ниже, пытаясь разглядеть Лену. Та отвернулась и впечатавшись лицом в край сидения, сделала вид, что спит. — Сестру. Нет, она даже не проснулась от выстрела. — Это радует. Сэр, ваше транспортное средство, несколько… Испачкалось, позвольте мне выписать вам сопроводительный лист, чтобы следы крови не вызывали вопросов, у постов жандармерии. — Лейтенант выудил из-за пояса тоненький голографический блокнот и принялся что-то в него записывать. — Так же, этот документ дает вам право на бесплатные услуги автомойки. Затраты оплатит жандармерия. Могу я узнать, куда вы направляетесь, чтобы заранее предупредить посты? — Да, конечно, мы едем в Вальсерон, хотим от-туда полюбоваться на заповедник. — В таком случае, рекомендую вам несколько сменить путь, и придерживаться трассы А40. На соседних идут ремонтные работы. — О, спасибо офицер, мы это учтем. — Лейтенант чуть отошел и посмотрев номер авто, занеся его в бланк, отдал его Гриму. — Доброй вам ночи, мистер Галлард! — Сказал лейтенант, отдавая честь. Позади двое жандармов оттаскивали упирающегося и вопящего узника сторону. — А… А, и вам, офицер! — Грим поспешно закрыл окно и не раздумывая вдавил газ. — Блять! У него доступ к реестру авто, надеюсь он сейчас по приколу фотографию владельца не посмотрит, иначе нам пиздец…