Scars

Буквально через пару дней моё имя взлетает на первое место. Да, я действительно пыталась как можно дольше растянуть мои модуляции, но более пяти минут все равно ничего не получалось. Я не чертова мазохистка, поэтому не могла себя мучить долго этими кошмарами. Вторым моим страхом оказался тихий шепот со скамеек в Зале Честности, в Искренности. Все бы ничего, но они приближались ко мне. У тех людей не было лиц, лишь чёрные дыры вместо глаз. Они тянули ко мне свои руки, и хватали за горло, и снова и снова повторяли, что благодарят меня за мою честность. А я задыхалась. И я не могла долго вытерпеть. Третий страх — я, среди изгоев, и они смеются надо мной. Показывают пальцами, обнажают свои сгнившие зубы, и бьют меня. Бросают в меня камни, повторяя, что лучше бы я сгинула при рождении, что я хуже их всех, что я — дивергент. Что они откроют эту тайну правительству, и меня уничтожат. И четвёртый страх — мой отец. То, как он мило улыбается, беря в руки шприц. Как он приковывает мои руки к стулу, как успокаивающее поглаживает по спине. Как набирает желтую прозрачную жидкость, и вводит её в мою шею. Как подключает к моей голове какие-то разноцветные проводки, с любовью и заботой приклеивая пластырь вокруг них. И в одно мгновение все меняется. Улыбка сходит с его лица, и я слышу его слова: «Как тебя зовут?» И я знаю, что должна солгать, должна, иначе он ударит меня. Иначе мне будет ещё больнее. И я лгу, и мои мышцы сводит в острой боли. Я кричу, так, что сама я глохну на пару мгновений. Отец снова улыбается, но делает какие-то пометки в своём сером, потрепаном блокноте. Затем снова задаёт тот же вопрос, и перепроверяет данные в компьютере. И я снова лгу, извиваясь от невыносимой боли, а он удовлетворенно смотрит на показатели и добавляет сначала в формулу какие-то значки, затем в сыворотку какой-то компонент. И это продолжается снова и снова, пока я не вспоминаю, что сижу в комнате, где проходит инициация. Что это просто мой страх. Самый жуткий из всех. И да, я нахожу в себе силы успокоится, и даже вынырнуть из этого кошмара, но, очнувшись, понимаю, что на лице слёзы. Слишком больно… Фор смотрит на меня так, словно пытается что-то понять. А мне… Страшно. Я больше никогда не хочу проходить через этот кошмар. Я быстро встаю, и, даже не спросив время, которое потребовалось мне для этой инициации, убегаю. Благо, никого в коридоре больше нет. Не понимаю, почему, но Фор всегда вызывает меня самой последней. Тори закончила мою татуировку сегодня утром, и теперь на моей спине красовались огромные крылья, начинающиеся от плечей, и кончиками уходящие до ягодиц. Такие, как я и хотела. Символизирующие моё состояние, как только я ушла из фракции. Мою свободу, мою волю. Я долго рассматривала их перед зеркалом, как только Тори сделала последний штрих. Кожа, ещё покрасневшая, но гладкая, без единого шрама, чуть блестела от света лампы. Мне безумно понравилось то, что теперь будет со мной всю жизнь. Я даже не содержала порыв и обняла эту женщину, которая сотворила это чудо. Хорошо, что за эти несколько дней мы стали кем-то… Вроде друзей. Мы свободно общались почти всю неделю, и эти часы, проведенные вместе с ней, дарили какую-то радость, лёгкость. Наконец-то у меня появилась возможность общаться с кем-то, не боясь, что тебя за это накажут. Я всегда мечтала о подруге. Ещё в детстве, когда отец не пытал меня, он… Все равно не отпускал меня ни на шаг. Кажется, он заменил мать мной. А я… Я тогда не понимала этого. И да, я пыталась завести друзей, но отец всегда жестко прерывал все мои отношения с другими ребятами на корню, аргументируя это тем, что все они хотят использовать меня. И я, будучи слишком наивной, верила ему… Поздно осознала, что именно он хочет использовать меня. Дейв стал моим другом, наставником, защитником. За эти дни он никогда не отвернулся от меня, даже если выглядела я, как опухший шарик. Наверное, так и поступают настоящие друзья. Он стал для меня… Кем-то большим, чем просто друг. Он такой милый, добрый, заботливый… Все намного сложнее с Фором. Он ведёт себя очень странно. Ещё на тренировках он как бы невзначай касался меня, а сейчас смотрит на меня так… Как не смотрит никто другой. Я ощущаю себя каким-нибудь товаром на прилавке, который он придирочно оценивает. Мне кажется, что я его как-то интересую, только пока ещё не поняла, как. Я даже не уверена, что нравлюсь ему. На понравившихся девушек смотрят совсем… Не так. Пусть я ничего и не смыслю в любовных делах, но я видела влюблённых в нашей фракции. Такое у нас не скрывают. Если девушка понравилась парню в Искренности, он приводит её в Зал Честности, и сообщает о том, что он влюблен в неё. То же происходит, когда они объявляют помолвку, когда девушка ждёт ребёнка… Никто ничего не скрывает. А Фор… Ведёт себя непонятно. Не знаю, то ли это такая фишка у Бесстрашных, то ли это его особенность. Или я просто не интересую его, и напридумывала себе несуществующего. Но его взгляд… Он такой пронизывающий… Его глаза имеют почти чёрный оттенок, хотя, если приблизиться, можно увидеть, что они темно-синие. Завораживающие… Не могу этого не признать. Хотя бы с собой мне нужно быть честной, даже если я не подхожу Искренним. И теперь я не знаю, что мне делать. Фор явно понял, что я дивергент, а их в нашем обществе уничтожают. Я не хочу думать о том, что другие могут узнать об этом. Не могу думать, что в лучшем случае стану изгоем, в худшем — меня не станет вообще. И, не знаю, почему, но я доверяю нашему угрюмому, молчаливому инструктору. Пускай он иногда относится к нам жёстко, но его глаза говорят все за него. Он не относится к числу слабаков, вообще, ходили слухи, что он, а не Эрик, должен был стать Главой. Не знаю, насколько они правдивый, Ноя уверена в том, что Фор был бы лучшим правителем, чем Эрик. Моя пятая инициация страха прошла более чем странно. Мой последний страх вновь повторился, хотя по правилам, сначала я должна пережить все страхи по очереди, а затем они бы повторялись в непердсказуемом порядке. Неужели… У меня всего четыре страха? Или это какой-то сбой системы? Мне кажется, что это явно сбой, ведь я самая обыкновенная Искренная, даже не Бесстрашная… У меня просто не может быть только четыре страха. Я знаю, что существуют ещё страхи, и я приблизительно представляю, чем они являются. Я боюсь мохнатых пауков, террариумы с которыми стояли на столе отца. Боюсь утонуть в ванной… Заметив удивленный взгляд Фора, я не стала объяснять ему, что это сбой. Он и сам должен это понимать. Я вообще не могла вымолвить ни звука, слишком явным был кошмар инициации. И хотя в этот раз я не заплакала, но была на грани этого. Я и представить себе не могла, как боюсь отца… — Все в порядке? — глухой голос инструктора медленно возвращал в реальность. Я сделала глубокий вдох, закрыла глаза и кивнула. На трясущихся ногах подошла к двери, но застыла, когда почувствовала его руку на моей талии. Я едва не вздрогнула, так неожиданно это было. — Ты едва стоишь, — справедливо замечает он, — Точно все в порядке? У меня едва хватает силы не расплакаться. Нельзя показывать свою слабость при других. Но я уже не могу снова кивнуть — едва он меня отпустит, ноги снова начнут подкашиваться. — Тебя проводить? — спрашивает он, а я не знаю, что ответить. Да мне бы очень хотелось, чтобы он меня проводил, в любом случае, неофитов снаружи все равно не осталось. Но в то же время я боюсь разреветься в его присутствии. Очень боюсь. Боюсь, что это унизит меня в его глазах, и он больше не будет смотреть на меня так… Заинтересованно. Не понимаю, почему, но мне важно его мнение. В итоге, просто снова киваю, мысленно заставляя себя взять мысли и чувства под контроль, забыть о том, что пережила только что снова так, словно все было наяву. Фор, все так же поддерживая меня, довел почти до самого общежития, остановившись за углом. Я попыталась благодарно улыбнуться, но улыбка получилась жалкой. Я снова посмотрела в его глаза — бездонные, тёмные, понимающие — и поспешила уйти. Нельзя даже и думать о том, чтобы завести какие-то отношения. Слишком больно до сих пор, я просто не готова к новой эмоциональной нагрузке. Уже на своей постели я позволила себе увернуться калачиком и уткнуться носом в подушку, заглушая всхлипы, до самого обеда. Самое страшное, понимать, что вот, ты уже никогда не встретишь отца, но страх к нему останется. Может быть, когда-нибудь, я смогу его понять, простить, но сейчас я боюсь даже воспоминаний. Все слишком ярко, свежо. Иногда по ночам меня мучают приступы фантомной боли, пробирающей до самых костей. Тогда я затыкаю себе рот подушкой и стараюсь громко не стонать. Никто не должен знать, кто я такая, никто… Дело с моей предтестовой проверкой в Искренности весьма нашумело, и я уверена, к этому приложили руку Эрудиты. Я не хочу посторонней жалости, не хочу шепота за спиной, со чувственных взглядов… Я боюсь быть жалкой. Быть просто «девочкой, которую мучил отец». Я хочу, чтобы меня запомнили как хорошего Бесстрашного, а не как жертву. И я никому ничего не могу рассказать…