маков цвет

Чонгук классный, очень. Тэхён смотрит на него всякий раз, когда появляется возможность, наплевав на приличие: смотрит во дворе, в коридоре и даже в раздевалке, на репетициях и за обедом; вне колледжа смотрит тоже. Тэхён улыбается, когда видит улыбку Чонгука, и почти плачет, когда видит, что тому грустно – из Тэхёна лезет что-то такое странное, от чего он похож на реально отколовшуюся от Чонгука половину (в это хотелось бы верить). Из-за Чонгука у Тэхёна как будто развивается какой-то извращённый синдром навязчивых состояний: если долго не видеть Чонгука или не знать хотя бы, что он делает, Тэхёна реально начинает вести. Тэхён вообще сам по себе эмоционально нестабильный, его легко рассмешить, легко расстроить. Тэхён часто «выпадает». Тэхён носит на запястье плотную канцелярскую резинку, но слишком часто забывает о ней и не успевает вовремя дёрнуть. Таких как Тэхён обычно называют странными, и Тэхёна это ничуть не обижает, никогда не обижало. Ему даже почти удаётся затеряться в колледже искусств среди творческих личностей, потому что они все немного со странностями, пока не появляется Чонгук. Тэхён заметил его с самого начала, ещё на грёбаном подъезде к кампусу, такого просто классного. Тэхён заметил его всего целиком и полностью, без деталей, просто мазнул взглядом – и мир вдруг расплылся, потерял фокус в глазах Тэхёна, и чётким остался один только Чонгук. Он был похож на константу в задаче: она просто есть и без неё нельзя, без неё не решить ни одно уравнение, не применить ни одну формулу; она задана по умолчанию, и вся её важность раскрывается со временем, дополняется от одного условия к другому. Чонгук такой же – Тэхён всего разок его увидел, и всё. Чонгук весь классный, а детали Тэхён начал замечать позже: рост, вес, цвет глаз и волос, форма губ – даже если всё это поменять, Чонгук всё равно был бы Чонгуком, вот что думает Тэхён. Наверное, даже если бы он был слепым и просто услышал «Чон Чонгук», то испытал бы то же самое. «Даже если бы был космическим эфиром, всё равно ничего не поменялось бы», - вот что думает Тэхён. Сам он – не очень. Тэхён часто слышал в свой адрес слово нелепый. Он тонкий, с глубокими глазами и геометрически правильной улыбкой. И уши торчат, правда, совсем немного. И ещё лоб большой, но под чёлкой не видно. Но на себя Тэхён внимания не обращает, это всё он слышал от других. Его никогда не называли красивым или, наоборот, некрасивым – только нелепым, но Тэхён не может дать этому слову эмоциональную окраску. Нелепый… это не так уж плохо, верно? Детали появляются постепенно и со временем становятся всё мельче, всё тоньше – сначала это выделяющиеся верхние резцы (такие милые, что Тэхён утыкается в сгиб локтя и растекается по парте на очень-очень долгое время, жмурясь и просто уносясь от реальности), едва заметная шепелявость, такая лёгкая, легче полёта бабочки, привычка вздыхать, когда недоволен, растерян, смущён или устал, а потом Тэхён даже не замечает, как может узнать настроение Чонгука, посмотрев на него минуту. Смотрит Тэхён издалека, на него в ответ не смотрят никогда, но он даже не задумывается об этом. Честно, Тэхёну даже в голову не приходит познакомиться или просто заговорить. Тэхён просто без ума (может быть, не только в литературном смысле, да, скорее всего, так и есть). К середине года он становится ещё страннее – так говорят – ещё, кажется, немного теряет в весе и начинает хрипеть от физических нагрузок, даже если бежит всего-то от дома до остановки – метров триста. В лёгких поселяется тяжёлый комок, но ощущается он на удивление мягко, будто шёлк по сосудам и капиллярам; он не растёт, Тэхён сказал бы «набухает», потому что когда что-то растёт, потом оно просто останавливается и ничего не происходит, но если что-то набухает, то рано или поздно оно лопнет. Но думает об этом Тэхён очень-очень редко, только если не думает о Чонгуке (такой момент действительно сложно поймать, потому что даже во сне Тэхён видит летающие повсюду лепестки мака, такие лёгкие и сочно-красные, заставляющие почему-то думать о Чонгуке). А потом Тэхён вдруг приходит на вечеринку в честь окончания учебного года, где между собой смешиваются люди и алкоголь, и, на самом деле, Тэхён не то что бы любитель такого, – он вообще к этому всему относится поразительно никак, – но в голове крутится только одно заезженное «Чон Чонгук», и ноги Тэхёна несутся сами. Он подпирает собой стенку у самого выхода, потому что там меньше людей, и периодически качает головой, когда к нему подходят с пластиковыми стаканами. «Правило первое: не пей из пластиковых стаканов, если наливал не ты сам» - Тэхён гуглил гайд по вечеринкам перед приходом. Тэхёну проще жить по уже написанным правилам, потому что сам он не совсем понимает, когда надо себя ограничить. Что-то идёт не так совершенно внезапно: Тэхён снова выпадает из реальности, потому что Чонгука поблизости нет (он как бы чувствует, очень остро и очень точно, и это ни капли не шутка), и неожиданное «эй, ты здесь?» вместе с щелчком пальцев перед самым носом даже больше, чем дезориентирует. Наверное, если бы не стена позади, Тэхён мог бы упасть. До него запоздало, будто сквозь вату, доносится тембр голоса, и барабанные перепонки совершенно, совершенно, совершенно неожиданно щекочет лёгким дефектом речи. Тэхён успевает подумать только обескураженное: «Чон…», прежде чем: - Чонгук, вот ты где! Чувак, этот хён странный, я тебе о нём говорил, пошли. Люди и алкоголь, и стены, и всё-всё-всё на свете смешивается у Тэхёна перед глазами и в голове. Он тянется рукой к рубашке Чонгука, но хватает краешек ткани так слабо, что тот даже не замечает. Алкогольно-человеческий монстр поглощает Чонгука, втягивает его в огромную, смердящую сладостью пасть и технично пережёвывает. Тэхёну хочется закричать: «Чонгук, я здесь!», - но он впервые чувствует себя жутко слабым, неподходящим миру вокруг. В голове противным эхом шипит «этот хён странный», и Тэхёну впервые плохо от этого «странный». Перед Чонгуком почему-то не хочется быть странным, и Тэхён от этой мысли вжимается в стену ещё сильнее, еле держась на ногах. Мысль вдруг ошпаривает, выжигает всё, что было когда-то у Тэхёна внутри, как кипящее масло – в этот вечер ему впервые хочется перед Чонгуком просто быть. Домой Тэхён приползает в беспамятстве, опустошённый и выжатый и как будто бы ещё более слабый, чем был до этого. Мир перед глазами всё такой же расплывчатый, крутящийся калейдоскопом, и внутри всё почему-то расплывается тоже, плещется, а в центре – Чонгук. Наверное, будь Тэхён хоть немного более приземлённым, он бы понимал, что ничего хорошего от этого ждать не стоит, что с его эмоциональной нестабильностью то, что он испытывает, – совсем не круто, а тупо и разрушительно. Тэхён засыпает, представляя, что он нормальный. Ему снится, что он, Тэхён, всего лишь пазл, вписывающийся в картину мира, подходящий этой картине, один из многих тысяч мелких частичек, незаметно дополняющих её. А утром его будит встрёпанный и взволнованный Чимин, тормошит за плечо и говорит, что он сильно кашлял во сне, и «чувак, тебе бы леденцов зажевать». Тэхён смотрит на него сонно, мотает головой, потому что горло не дерёт ни капли, и спрашивает: - А лепестки зачем? Чимин в ответ смотрит непонимающе, а потом опускает взгляд и пожимает плечами. На Чимине водолазка в чёрно-красную полоску, и когда он берёт лепесток в руку, это выглядит так гармонично и красиво, что Тэхён даже забывается на мгновение. Чимин трёт лепесток между пальцев и отвечает: - Я не приносил, - он треплет Тэхёна по волосам, всё время бубня о леденцах от кашля, а потом уходит. У Тэхёна перед глазами продолжает рябить чёрно-красное. Тэхён чувствует, как то самое набухающее в лёгких становится просто огромным, фантомно распирающим грудную клетку, и ощущает болезненную щекотку. Наверное, что-то похожее будет, если по языку водить наждачкой. Тэхёна всё ещё не отпускает мысль о нормальности, мысль о том, как же сильно он хочет быть подходящим для Чонгука. Тэхёну не нравится ничего из того, что интересует Чонгука, потому что ему вообще до реального мира нет особого дела. Тэхёну просто нравится Чонгук – и в данном контексте слово нравится кажется таким мелким, ничтожным, не передающим и толики того, что расцветает в груди у Тэхёна.