маков цвет

Тэхён влетает в квартиру и сразу, не переодеваясь, начинает рисовать. Чонгук вдохновлял даже на расстоянии, а теперь, когда Тэхён знает о том, какие тёплые у него прикосновения, какой взгляд и какой запах (у Тэхёна всё ещё жутко болит голова от этого, но ему нравится настолько, что на боль даже при всём желании не получилось бы обратить внимания), Тэхён может перенести это всё на бумагу, передать через цвет – Тэхён может. Мир вдруг становится поразительно переполненным, настоящим. Тэхён такого никогда не чувствовал. Мольберт пахнет древесиной и краской, а кисточка в руке – гладкая. Тэхён перебирает волоски на ней, они мягко гнутся под пальцами, упругие и шелковистые. Тэхён закрывает глаза: с обратной стороны век один только Чонгук. Тэхён рисует портрет Чонгука, и маки там повсюду. Он не обращает внимание на время и собственное дыхание. Полупрофиль Чонгука белый-белый, с острыми углами скул и крыльев носа, а рот его приоткрыт – и вокруг маки. Маки везде, они лезут изо рта Чонгука, они окружают его фоном – вместо фона – и это больше похоже на рентген сердца Тэхёна. Тэхён дышит тенями на холсте, текущей нежной акварелью и поразительно свободно вдыхает мир, переполненный Чонгуком – Тэхёну такой мир по душе. Тэхён увлекается. Он мало ест, потому что глотать тяжело, но больше его ничего не беспокоит. Лепестки выходят мягко, гладят раздражённое за недели горло и пахнут просто одуряюще. Тэхён, кажется, не чувствует собственной головы – от запаха или, может, от собственных чувств. Маки не умещаются в ночь, и Тэхён притаскивает в свою комнату ведро. Ему так здорово в последние несколько дней, он весь в Чонгуке – рассматривает собственный рисунок и не может найти ни одного недостатка. Тёмные волосы Чонгука и его большие, с острым разрезом глаза – и маки. Идеально. Рисунок стоит на мольберте в комнате Тэхёна несколько дней, прежде чем он решает принести его Чонгуку. А потом Тэхёна накрывает. Он пишет в ка-ток, что заболел. Сам даже не знает, зачем это делает, просто захотелось. С Чонгуком хочется делиться всем – и хорошим, и плохим. Он горбится над туалетом, потому что ведра едва хватает на несколько позывов, с самого утра комок в горле такой огромный, что, кажется, гортань распирает, и то, что он испытывал последние несколько дней, начинает выглядеть как кратковременная отсрочка, чтобы насладиться последними днями жизни. Тэхёну очень, очень тяжело дышать – он хрипит и всё время держит ладонь на груди, как будто это чем-то поможет. Тэхёну больно до слёз. Он запутался – он так много всего хочет (быть нормальным, быть с Чонгуком), но ничего из этого не может. Умереть он вроде как не может тоже, и от этого ещё обиднее. С мольберта, заляпанного старыми густыми красками, на него смотрит Чонгук. Вполоборота и с прищуром, и Тэхён вдруг всё понимает – так ясно, так откровенно и так же беспорядочно, как звёзды разбросаны в космосе. Тэхён не хочет умирать, никогда не хотел; ему кажется, будто он всегда просто хотел Чонгука, был рождён для того, чтобы дождаться его, чтобы открыть его в своей жизни, как запланированный обязательный квест. Он вспоминает, как Чонгук сказал, что смотрел на него. Вспоминает: «Я всё хотел подойти», - и все эти почти ежедневные «хён, ты классный». У Тэхёна жизнь переворачивается в этой ванной, густо, до дроби в висках пахнущей маками. Он отдирает себя от пола, когда в дверь звонят. Чимин любит забывать ключи, он вообще несобранный жутко, но очень сочувствующий и, вопреки житейской невнимательности, в эмоциональном плане внимательный просто до жути. Тэхён плох в планировании: он не знает, как объяснить это всё Чимину, и просто думает, что как и всегда объяснять ничего не будет. Чимин всегда всё понимает и редко ошибается – человек-эмоциональный детектор. Но за дверью Тэхёна поджидает запыхавшееся: «Хён, ты как?». Тэхён даже удивиться не успевает – в пустоте головы летает одинокое несчастное «я тебя ждал», и Тэхён почти озвучивает это. А потом его выворачивает прямо на пороге. Чонгук смотрит безумным, ничего не понимающим взглядом на бледное лицо Тэхёна и медленно опускает голову вниз. И закрывает рот руками. Тэхён успевает подумать только больное, бьющее по затылку «я ненормальный», а потом Чонгук прижимает его за шею к себе и переступает через порог. - Хён! Хён, что с тобой? Ты болеешь? От Чонгука пахнет пряным сладким, и входит оно в лёгкие Тэхёна намного легче кислорода. В Чонгуке есть всё, чего Тэхёну не хватало – «просто приклейся ко мне, ты же чёртова недостающая половина». Тэхён чувствует себя как никогда разбитым, нецелым, поломанным. Ему так хочется выдавить из себя жалобное скулящее «Чонгуки, я люблю тебя» или «Чонгуки, ты вся моя жизнь», или хотя бы жалкую бесконечность этого самого «Чонгуки», но дыхания нет совсем, и больно очень. - Немножко… Чонгук кажется действительно напуганным, не слушает Тэхёна совсем и говорит взволнованно, громко: - Чем? Серьёзно? – Тэхён щурится как-то со смирением. Тэхён вообще не любитель секретов, чужие он может хранить вечно и очень-очень бережно, но свои ему не нужны совсем. Он утирает уголок рта рукавом свитера и выдаёт приглушённо и медленно, со смаком, как отдают драгоценное сокровище (совсем не жалко, но просто слишком дорого для сердца): - Тобой, кажется. Чонгук почему-то вдруг кивает с таким видом, будто в курсе. Он такой серьёзный и забавный – у Тэхёна сердце кровью обливается. Он отпускает Тэхёна и молча, без спросу, разувается, проходя в комнату. Находит её, самую дальнюю, с первого раза и продолжает молчать. Тэхён появляется следом и замирает в дверях исхудавшим больным призраком. Чонгук стоит около мольберта и смотрит, смотрит, смотрит на рисунок (Тэхён наблюдает за его ресницами, отбрасывающими на щёки невероятные тени в свете зимнего утреннего солнца, и он даже, кажется, не моргает) и смотрит – его глаза блестят, а кончики пальцев осторожно касаются краешка листа. У Тэхёна вырывается скулящее: - Странно? Я странный? – и Чонгук поворачивает голову. Его волосы, его лицо и его вообще всё – оно такое гармоничное. Самое гармоничное, что вообще было когда-либо в жизни Тэхёна. Тэхён хочет вписаться в эту гармонию. - Нет, хён. Красиво. И ты красивый, очень. Сердце Тэхёна отправляется под пресс, как лепестки цветов, из которых делают масло. Второй строчкой под словами Чонгука – «ты недостающий пазл в моём мире». Господи, Тэхён и забыл совсем, что мир не один, что их целое множество – в каждом человеке по одному бесконечному миру. Голова от этой мысли становится такой лёгкой: Тэхён чувствует её у себя на плечах так правильно, как не чувствовал никогда до этого, и она совсем не болит. И мысли похожи на прозрачное стекло, такие ясные и идеальные. Тэхён упирается головой в косяк и улыбается (и неоновой бегущей строкой проносится мысль о том, что Чонгук совершенно точно улыбается в ответ). У Тэхёна давно вошло в привычку держать руку на груди – футболка собирается складочками, нагревается, почти намокая, а в голове поселяется иллюзия, что боль притупилась. С Чонгуком не так: Тэхёну становится легче от каждого его «хён», от каждого слишком близкого и неосторожного движения. С каждым разом, когда Чонгук прокручивает между своих пальцев резинку на запястье Тэхёна, задевая кончиками пальцев кожу, Тэхёну становится легче. Тэхён просит: - Повтори. И Чонгук повторяет: - Хён, ты классный. Набухающее в груди пульсирует и становится приятно упругим, распирая лёгкие донельзя. - Повтори. - Хён, ты классный. Тэхён не дышит и почти хнычет: - Повтори. - Хён, я люблю тебя. И в груди Тэхёна вдруг расцветает что-то потрясающее.