Поменяться ролями

Она сидела в машине. На переднем сиденье, подперев рукой голову так, что указательный палец стрелой уходил в висок. Эмма замерла и, полуприкрыв веки, мучительно соображала, что же дальше: вернуться в дом, отложив поездку на неопределенное время, сесть и поехать в Бостон, невзирая на «зайца», или вытащить Регину из «Жука», устроив скандал? В голове вспыхнула мерзкая картинка: мадам мэр шипит и цепляется за дверцу машины, черная лодочка слетает с ноги в лужу, волосы растрепаны, а лицо горит от гнева и непролитых слез. Скандалов Эмма не любила. С детства. Социальная служба научила экономить эмоции, а «добрые люди» – запасаться терпением и сухарями. – Генри, ты все взял? – Но, мам, разве она едет с нами? Спортивная сумка отправилась на заднее сиденье «букашки–жука». Открыть багажник она не решилась, чужие чемоданы только подтвердили бы неизбежное. Лишние, поправила себя Эмма, пристегиваясь: – В эту игру можно играть вдвоем, мадам мэр. Мотор чертыхнулся, в очередной раз став свидетелем противостояния двух женщин. Все началось во вторник, на изломе лета, они все тогда были «на изломе». Эмма так и сказала, прячась за стаканом с янтарной жидкостью, на два тона светлее глаз мэра и на дюжину градусов крепче температуры в гостиной, сказала, что хочет уехать. – Думаешь, я отпущу Генри с тобой в Бостон? – А что ты сделаешь? Если б мысли были материальны, фиолетовый дымок уже бы вился вокруг бывшей Королевы. Тогда Регина промолчала, проглотила комком горечи и злобы собственное бессилие. И на какой-то миг Эмме показалось, что спустя месяцы борьбы друг с другом и обстоятельствами они достигли согласия. Генри останется с ней. Но женщина, сидящая рядом, была страшна в своей непредсказуемости. И теперь вызов брошен. Дорожный указатель сообщил, что они покидают Сторибрук. Скорость упала до сорока миль в час, давая Регине одуматься. Променять размеренный уклад жизни, благосостояние и положение, которых добивалась годами, и оказаться в зависимости от непутевого шерифа и его настроения, было сродни безумству. Священному безумству. – Мисс Свон, неужели бензин заканчивается? Нахмурившись, Эмма бросила взгляд на приборную панель: – До Питсбурга хватит, – и втопила педаль газа. Последняя отметка пройдена, и если Миллс захочет вернуться домой, придется идти пешком по трассе или ловить попутку, что в этой глуши имеет такие же шансы на успех, как встреча с пришельцами. – Мам, мам! – ни к кому конкретно не обращаясь, закричал Генри и прилип к окну. – А как же Сторибрук? Если мы уедем, если она уедет, город может исчезнуть, все наши родные и друзья… Ты же этого не допустишь? Губы Регины скривились в ухмылке. Ей не было никакого дела, растает город миражом или будет влачить жалкое существование на обочине пыльных хайвэев. Она никогда не планировала его покидать, а сейчас чувствовала облегчение, которое несла свобода. Сторибрук спал, завернутый в лоскуты тумана, принесенного из леса, и не ведал о своей кончине. Послышался скрип кожи. Эмма пожала плечами, удивляясь собственным мыслям: – Не высовывайся, – природное упрямство вело ее вперед. Генри еще что-то бухтел на заднем сиденье, бросая на женщин колкие взгляды, как хорек в курятнике, но сил на споры уже не осталось. К полудню их догнал ливень. Разделительная полоса исчезла, мокрый асфальт и небо сливались к горизонту, словно тьма из сердца выбралась наружу. Радио выплевывало сдавленные хрипы, и, казалось, они одни в целом мире. Бостон встретил их лимонным светом фонарей, таявших в клубах дыма и мороси, едким неоном и выхолощенной пустотой улиц. Непогода тюремщиком держала по домам. – Отличный выбор, – прокомментировала Регина мотель, у которого они остановились. – Южный вокзал – там. – Мисс Свон, вы прекрасно знаете, что без вас я не вернусь. Эмма чувствовала фатальную двусмысленность фразы. Ни один рейс или маршрут не вел в город, которого нет. Регине никогда не найти дороги назад в вязкую трясину Сторибрука. – Никто вас не просил ехать с нами. Миллс закатила глаза: – А я все ждала, когда же меня объявят персоной нон грата и укажут на дверь. – Похоже, мы поменялись ролями. Дворники работали вхолостую. Она улыбнулась, вспомнив, как пыталась прогнать Свон из города и собственной жизни, но та с завидным упрямством оказывалась на ее пороге. Регина любила сына и не раз доказала, что готова пожертвовать многим, но мальчик с садистской избирательностью замечал только те жертвы, что напоминали о прошлом. Была ли виной тому наследственная черствость, но Генри не умел или не желал понимать свою приемную мать. Иногда ситуация доходила до абсурда, и Эмма думала, а не подарить ли ему на Рождество барометр, может хоть с ним мальчик разберется с переменчивой атмосферой в семействе Миллсов? Наконец, бывший мэр открыла дверцу машины: – Не поможете с багажом? – Конечно, мэм, – ответила Эмма и вынула руки из карманов. Их тощие сумки оказались погребены под чемоданами Миллс, и она собиралась оставить лишний багаж на обочине. – Шериф, вы же не бросите женщину в беде? – прочитала ее мысли Регина – Я совершенно не знаю Бостон и жизнь в большом городе… Эмма так и уставилась на нее, придерживая дверцу, пока не промокла до нитки. – Вы все просчитали с самого начала, да? – прорычала она, схватила два небольших, но увесистых чемодана и, не оборачиваясь, пошла к мотелю. Ей никогда не избавиться от Регины, а та никогда не отпустит сына. Случись подобное, стала бы она уважать Миллс? Нет. Эмма пинком открыла входную дверь. Гнев остался где-то с дождем на улице. В конце концов, у нее всегда было три пути: оставить сына в прошлом, снова сбежав от обязательств, принять Регину как часть семьи и найти в женщине то, за что ее когда-то полюбил Генри, или бороться за опеку, погрязнув в судебных процессах. Скандалов Эмма не любила.