Незаконченная история...

      Темные городские улицы освещала каждую ночь молочно-белая спутница Земли. «Иногда она кажется такой вкусной, что моя единственная мечта — это вкусить наконец ее лакомый кусочек» — думал Эрнст. Городская пыль от постоянного движения этих четырёхколёсных разноцветных убийц домашних зверушек превратился в густой дым, как на огромных заводах этого же города. Бесконечный ход и звуки машин так и не давали уснуть бедному волку. Он вздрагивал от каждого шороха и судорожно осматривался по сторонам, пытаясь вглядеться и найти среди машин человека, который уже как третью ночную смену пытается загнать в клетку или же прострелить лапу, чтобы он, Эрнст, как называл себя этот зверь, по мнению местной охраны, не смог причинить вреда населению и умер бы где-нибудь в холодном безлюдном переулке. Полностью развернутая картонная коробка от холодильника или от черт пойми, чего, почти насквозь промокла, и до дрожи холодные капельки грязной воды медленно впитывались в шерсть волка, вызывая мурашки на грубой, под толстым слоем меха коже. Вытянув две передние мощные, мускулистые лапы вперед и положив голову на землю, опираясь краешком нижней челюсти о почву, он следил за каждым прохожим усталыми, полузакрытыми круглыми, маленькими и в то же время до ужаса черными глазками. Никто из людей даже голову не осмелился повернуть в сторону «собаки». Хоть глаза и выглядели со стороны уставшими, но уши зверя были так навострены, что слышали даже малейший шепот того человека, охотившегося за хозяином этих же ушек. Эрнст знал, что ему в этом мире никто не помеха, но кто бы мог подумать, что он будет бояться своего настоящего «себя». Ему казалось, что он слишком уродлив для этого мира и «лучше, — как думал Вервольф, — я останусь одиноким, но зато не презренным и не униженным другими такими легкомысленными людьми. Терпеть унижение со стороны глупцов и „стада баранов“ еще хуже, чем кажется. Ведь им ничего не докажешь, а настаивать бессмысленно». Тяжко вздохнув, он поднял мокрую и грязную морду, чтобы наконец увидеть свой предмет обожания во всей красе ночного неба. Звезды, как белые точки на темно-синем листе бумаги, становились то яркими, то тусклыми, как будто встают на задний план всей этой чудесной картины и опять возвращаются на свои места. Темный и заброшенный переулок между домами левой стороны — там и наслаждался тишиной белый волк с двенадцати до пяти часов утра, если этот постоянный шум и езду машин еще можно назвать ей — тишиной. Но на заросшие густой шерстью ушки Эрнста уже не давили громкие звуки, он наоборот считал, что это и есть то самое спокойствие, тот самый покой души зверя. Для него тишина — это совсем не то, что думают «жалкие людишки».       -Где он, черт тебя дери?! — раздался грубый глухой мужской голос в нескольких метрах, — я спрашиваю, где он, Анселл?! — не дожидаясь ответа от своего спутника, пока тот попытался что-то растерянно и боязно промямлить себе под нос.       -Господин Пуфф, вот-вот мы его поймаем, обещаю вам, день и ночь ведутся поиски, — Анселл наконец осмелился и на цыпочках догнал Пуффа, останавливаясь каждые две секунды, чтобы не потревожить и не «разбудить зверя» в господине. Шаг за шагом эти двое медленно подходили к тому месту, где пытался заснуть их заклятый белый и пушистый враг. Вервольф чувствовал, что встречи не миновать. Волк со всей что есть силы и ненавистью стиснул клыки, глубоко вздохнул и еле встал на все четыре лапы. Капли воды с примесью грязи и уже запекшейся крови быстро-быстро засеменили на старый-старый асфальт, соскальзывая с грубой шерсти Эрнста. До угла, за которым он пытался скрыться, оставалось буквально два небольших шага.       -А ну-ка стой! — Пуфф молниеносно поднял руку и оставил ее в таком положении, где, слева от него, находился носик низкорослого Анселла. Маленький помощник господина вздрогнул и отступил на шаг назад, прикрывая нижнюю часть мордашки, чтобы не ослушаться и не разозлить хозяина в такой момент, т.к. когда слышишь такой тон, то не хочется потом получить подзатыльник из-за своей же глупости.       -Кошачье чутье никогда не подводит, — мистер убрал руку, за секунду сделал спокойных вид, выпрямился и отряхнул свою черную меховую жилетку, купленную в Германии, со значком в виде кошачьего следа из чистого золота на левом кармашке с маленьким замочком, который был почти не виден из-за густого меха, — лишь бы не замарать свою шубку из-за этого грязного пса, — он фыркнул и, гордо подняв голову, зашел за угол, где находился тот самый якобы «грязный пес». Пуфф обеими руками провел по меху на жилетке, чтобы расправить его, т.к. он постоянно топорщился по бокам; Анселл по привычке на цыпочках, прижимая руки к груди, прошелся следом за хозяином и остановился за его спиной, только иногда выглядывая, чтобы посмотреть, не рядом ли эта «славная собачка», как считал он втайне от господина. Враг Эрнста посмотрел на свои наручные часы, купленные там же, где и жилетка; короткая и толще всех стрелка была на 4, а длинная и более быстрая ее сестрица находилась между 7 и 8. Пуфф отвел свой взгляд от дорогой «побрякушки» и сладко зевнул от скуки.       -И долго ты будешь сидеть за мусорным баком, Эрнст? — сквозь легкий и издевательский смех пролепетал он, медленно подходя к ненавистнику, — что, уже не так хочется гоняться за хвостами котов королевских кровей? — резко изменил Пуфф свой тон на наигранный и жалостливый, приближаясь к уже человеческой «мордочке» своего врага, который, обнимая свои коленки, сидел и смотрел в одну точку, пытаясь не вцепиться в глотку недругу, — ах, аж самому себе завидую, — закатил глаза от удовольствия господин; он случайно положил руку на полусгнившую крышку рядом стоящего бака с облупленной темно-зеленой краской, — фи, какая мерзость! — брезгливо отдернув руку, он развернулся и быстро зашагал к Анселлу, который все так же стоял в одной трусливой позе. -М-может, п-пойдем, сэр? — заикаясь от своего же страха и голоса злостного победителя, помощник с опаской взглянул на Эрнста, не поворачивая даже головой и нервно улыбаясь. По его дрожащим губам и умоляющим глазам можно было понять, что он не очень-то и любит издеваться над проигравшими, особенно такой породы.       Этот маленький трус с короткими, но очень мягкими и ухоженными светлыми волосами имел не только безобидный характер своего отца. Его второе «Я», вторая дикая сущность, которую он так ненавидел, что изо всех сил пытался побороть хищника внутри себя, которого вызывает господин при любой борьбе. Пуфф всегда сражался нечестно; при каждой такой борьбе Анселл тяжело вздыхал, задавал вопрос «может, можно все решить по-другому?», имевший только один ответ «нет», и выпускал на волю своего второго «Я», заждавшегося добычи, новой охоты и приказов обожаемого хозяина. Господин предусмотрел все: трусость помощника за свою шкуру дадут волю зверю, а тот в свою очередь послужит сэру из-за своей «любви» и преданности, убив при этом всех, кого повелит сам мистер.       -Но-но-но! — повышая с каждым слогом свой голос, возразил Пуфф, — неужели ты хочешь лишить меня удовольствия? — острым когтем (т.к. ногтем это уже нельзя было назвать) указательного пальца он поднял голову негодяя, сказавшего такой вздор, за подбородок и перешел на более ласковый тон, — так не бывать же этому! — мистер дернул рукой и притянул ее к себе так резко, что самый кончик когтя за секунду вонзился в тонкую кожу трусишки и «изобразил» тонкую красную полоску, и которой тут же полилась светлая кровь, — ах, прости, не сдержался над твоей жалостью, — Пуфф рассмеялся, словно сумасшедший. Тот самый мальчишка или же, скорее всего, молодой паренек 16 лет — это самый обыкновенный человечек, не отличающийся от всех остальных молодых людей, если, конечно же, он не в облике его любимого пса, умершего два года назад от рук Пуффа. Эрнст думал, что только так он сможет остаться со своим приятелем, проводя тот самый ритуал, объединяющий «две разные крови в одно целое» (из книги запрещенных обрядовых действий Эрнста), но ошибся…сделал ничтожную погрешность в своих действиях, которая истребила, уничтожила в Вервольфе все человеческое. Он даже в облике обычного человека рассуждает и мыслит, как зверь.       Анселл за секунду ухватился за свой подбородок и зашипел от боли, такие раны он терпел чуть ли не через день. Сквозь пальцы уже стекала та самая светлая кровь, которая до краев заполнила руку; жидкость красного цвета капала на без того мокрый асфальт так же, как и скопления бесцветных слезок обиды, которые образовывали влажные дорожки на щеках маленького помощника. Пуфф аккуратно достал из левого кармашка белый окровавленный раньше маленький платок и тщательно вытер свой коготь, минуту назад бывший в венах Анселла.       -Ну вот всегда бы так, — похвалил обидчик пострадавшего, потрепав холодной с выпирающими костяшками рукой, легонько и приятно поцарапывая всеми острыми, как ножи, пятью крашеными блестящим черным лаком когтями по затылку. Этими остриями Пуфф как бы дразнил своего бедолагу, давая понять, что здесь он бессилен и должен делать то, что скажут, не переча и не говоря ни одного слова против, иначе эти налакированные «ножи» окажутся уже в глотке, а не на затылке, где всего лишь лохматят мягкие и белокурые волосы, доставляя крошку приятных ощущений. Анселл от сладостных чувств и щекотки невольно улыбнулся и поджал плечи к шее, наклоняя голову чуть назад.       -Вот видишь, как легко быть послушным и хорошим, — говоря спокойным голосом, мистер убрал руку, незаметно и брезгливо вытерев ее об штанину одних из самых дорогих брюк этого города с любимым черным меховым ремнем, а карманы-обманки, которые, как правило, зашивали полностью, их краешки были так же аккуратно обделаны редким черным мехом, — знаешь, — Пуфф наклонился к Анселлу (его рост от силы достигал ста пятидесяти сантиметров), как это делают отцы к своим сыновьям, опираясь двумя руками о колени и говоря серьезным, действительно родительским голосом, — ты благородный малый, хоть и трусливый, — он ласково улыбнулся и перешел на шепот, пока тот слушал всю эту сладостную речь, — это всем понравится, я тебе обещаю…но только не мне! — господин схватил помощника за воротник детской поношенной курточки, т.к. в магазинах одежды для взрослых такого размера, как у него, не найдется, он был слишком мал и низок; испуганные карие глазки Анселла так и просили пощады, которой не знал этот изверг, мучающий безгрешного и невинного человечка, если говорить именно про него, конечно, а не про того, кто живет внутри и не знает того, чего и не знает сам господин этого «чудного» зверя, — сколько можно твердить одно и то же, паршивец?! Тебе повезло, что я сегодня добрый ангел и с собой у меня только когти, которые лишь оставят незаживающие царапины, — Пуфф ослабил хватку и начал рассматривать свое оружие, которое поблескивало, отдавая слабыми бликами на старую, облезлую кирпичную стену здания, находившегося за спиной мистера буквально в нескольких сантиметрах.       Холодная и маленькая худощавая ручка схватила за запястье «машину-убийцу», крепко вцепившись в него, пока тот пытался выхватить свою кисть, резко и несколько раз поддергивая ей.       -Знаешь, — Пуфф медленно перевел свой надменный взгляд на Эрнста, который пытался не показать свой хоть и маленький, но страх своего врага; чисто белые соломенные волосы Вервольфа, словно снег посреди леса, где не было еще человеческого следа, в самый разгар зимы, тихонечко развивались на легком ветру и на секунду возвращались на свое место, касаясь плеч давно секущимися и нестриженными кончиками, а зеленые глазки, которыми Эрнст так часто моргал по привычке, пристально смотрели в зеницы господина, пока стояла пятисекундная (Эрнст любил считать секунды молчания в разговоре) тишина после слов хозяина, — нехорошо перебивать меня и встревать в разговор, прерывая его своими геройскими поступками, — продолжил Пуфф, протягивая последнее сочетание двух слов, говоря их с сарказмом, качая головой в разные стороны на каждый слог и метая зрачками в разные уголки глаз, затем он снова опустил свой, но уже спокойный и в то же время наглый взор на Эрнста, чуть-чуть прикрыв веки, чтобы показать еще больше безразличия.       -Прекрати баловаться с властью, — Вервольф запнулся на последнем слове, отвел взгляд и уставился в пол, как будто пытался что-то вспомнить, но это что-то вылетело из головы, словно маленький, любопытный и непослушный котенок, которого уже в десятый раз возвращают в коробку к остальным, а тот все становится настырнее и делает по-своему; спустя пару секунд, Эрнст молниеносно поднял голову, чуть-чуть прищурил глаза и с ехидной улыбкой, как у злодея, продолжил, — Адлер.       Пуфф изменился в лице и ненавистно проглотил треклятый комок в горле, медленно отпуская детский воротничок мелкого проныры. Анселл почувствовал, что хватка хозяина слабеет и начал медленно и боязно делать шаги назад, испуганно смотря то на господина, то на его врага и чувствуя себя, как говорят, третьим лишним в очередной сцепке двух ненавидящих друг друга «титана», ведь они, как добро и зло, как белый и черный, как небо и земля или же, проще говоря, два абсолютно разных, контрастных существа. Сэр полностью сконцентрировал свое кошачье внимание на Эрнста, наклонив голову набок, как непонимающий щенок и прищурив на короткое время глаза, как это сделал сам Вервольф, произнося его настоящее имя.       -А ты настырный, пес, — говоря последнее слово, Пуфф чуть ли не плюнул ему в лицо от кипящей внутри, словно котел, ненависти, которая так и хотела вырваться наружу, чтобы растерзать, но он очень умело брал ее в руки, бросал в клетку и вешал тысячу самых прочных в мире замков, т.к. знал, что спокойствие и ироничный голос всегда кстати в любом разговоре, особенно, если он ведется с недругом, — никто никогда не посмеет называть меня по имени, — с паузой после каждого слова продолжил господин, говоря тихо, сквозь зубы и хватая за белоснежные волосы Эрнста, пока тот, шипя от боли и унижения перед третьим зрителем, пытался вырваться, — мерзкий мальчишка! — крикнул Пуфф во весь голос, бросая со всей силы в ближайшую стену волка. Головка шестнадцатилетнего мальчика с треском ударилась о стену. Эрнст уже без сознания медленно начал скользить по старому кирпичу, шкрябая клетчатой рубашонкой столетний цемент, сдирая руки в кровь и оставляя после себя три темно-красные дорожки.       -Теперь ты знаешь последствия после оскорбления самого господина! — он довольно рассмеялся, как это делают все злодеи в подобных ситуациях, пнул первый попавшийся маленький камешек от скуки и, взяв ошеломленного Анселла за холодную, дрожащую руку, направился в сторону особняка, где ждали хозяина три любимца: Анубис — полосатый кот с короткой шерстью, постоянно навостренными ушками и короткими лапками, которыми он часто-часто семенит, когда бежит на кухню, чтобы ухватить из рук Адлера что-нибудь вкусненькое; Тритон — толстый и пушистый, которого не легко сдвинуть с мягкой подстилки и пробудить от «вечного сна»; и Лили — младшая и скромная кошка, Пуфф приютил ее еще маленьким и слепым котенком, она любит забиваться в угол, смотря на всех большими глазками, ее белая шерстка постоянно путается и требует частого расчесывания.