Не бывает плохих людей. Бывают обстоятельства, делающие их такими
Бинт еле отдирает от кожи предплечья. Мужчина, лет сорока, на вид крепкий, мускулистый, с огромным шрамом на квадратной скуле хмуро смотрит на швы, которые наложил Дилану вчера. Без наркоза. Эта вещь редкая и дорогая, поэтому проще потерпеть. Зашито не мастерски. Криво. Останется уродливый шрам, но Джо — единственный из знакомых, кто является членом уличной группировки, занимается подобным. Он умеет вытаскивать из тела пули, накладывать швы, ампутировать конечности. Но проделывать всё приходится без наркоза. Хотя, даже такой вид помощи пользуется успехом. В городскую больницу членам уличных банд нельзя, поэтому «уличный лекарь» — нечто обыденное. Происходит все в гараже. Рядом с теми предметами, что должны содержаться в стерильном помещении, лежат гаечные ключи, грязные перчатки, вымазанные в машинном масле. Джо работает механиком. Мало кто платит ему за швы на теле. Главное, чтобы не кровоточили, вот и всё. О’Брайен сидит на подобии железной кушетки, смотрит на Дейва, который разглядывает свои швы на животе возле зеркала. Ещё одна отметина. Выглядит, признаться честно, отвратительно. Особенно в таком исполнении. Джо не прикасается к Дилану. Он трогает его швы спицей для вязания, которую обычно использует для ковыряния в теле. Примерно этим же он вытащил пулю из бедра Фарджа. Тот поправляет пластырь на щеке, взглянув в ответ на Дилана, который с вниманием щурит веки, отводя взгляд в сторону. Думает. Они потеряли два дня на то, чтобы привести себя в подобие порядка. — Жить будете, — делает вывод Джо своим грубым голосом и поворачивается к столу, чтобы взять уже использованный бинт, ведь больше нет. Обычно ему все доставляют, но сейчас в банде какое-то затишье. Этот мужик умен. Он так же понимает, что что-то грядет, но будет умалчивать об этом. Их в банде учат держать язык за зубами, когда ситуация того требует. Дилан терпит легкое покалывание в груди, когда Джо случайно касается пальцами кожи, пока бинтует предплечье. Мужчина отходит в сторону, снимая белые перчатки, но не выбрасывает их, вдруг ещё пригодится сегодня. Возвращается к автомобилю, что завезли к нему вчера. Нужно проверить, что там кряхтит, хотя Джо уверен, что машина просто старая и ей пора на металлолом. Некоторые автолюбители этого не понимают. Дейв опускает футболку. Лишний раз не рассматривает свое лицо. Бледное, уставшее. Кажется, оба парня сильно похудели за неделю. Их щеки впали, а круги под глазами заметно увеличились. Глаза темнее. Они понимают, что теряют время. Они опаздывают. Фардж оборачивается, взглянув на О’Брайена, а тот переводит внимание на спину Джо, который открывает капот автомобиля, заглядывая внутрь с фонариком. В гараже довольно темно и грязно. Настольная лампа не спасает. — Ты ведь знаешь Оливера? — Дилан не начинает издалека. Ему плевать, что расспрос может показаться странным. У них нет времени. Джо вздыхает, вынув из зубов фонарик: — А что? — спрашивает, и по голосу нельзя определить, как он относится к заданному вопросу, поэтому друзья перебрасываются взглядами, после чего О’Брайен вновь смотрит на мужчину: — Я хочу найти его, — открыто признается, сверля затылок Джо своим взглядом. — Не знаешь, как связаться с ним? И мужчина вновь выдыхает, тяжелее, чем до этого: — Ты ведь давно с нами, — начинает, пока что-то изучает в капоте машины. — И ты должен знать, что всей личной информацией распоряжается Босс. Члены банд никому не сообщают свой адрес, номера телефонов и другую личную информацию. Некоторые даже имена скрывают, но Босс… Он все знает. Ему необходимо следить и контролировать нас, так что это нормально. Важно знать, как найти того, кто ему нужен, — Джо бросает взгляд на О’Брайена, сощурившись. — Хотя, если честно, сомневаюсь, что даже он владеет информацией, касающейся Оливера. Этот тип — какой-то особый случай, — опускает руку в капот, что-то дергая. — Как и ты, в принципе, — напоминает. Дилан сутулится, поставив локти на колени, и начинает рассматривать свои пальцы, хмурясь, ведь мужчина продолжает: — Ты спокойно можешь попробовать спросить у Босса про Оливера. У него к тебе особое отношение, но, скорее всего, если ты не сможешь объяснить, зачем тебе этот тип, то вызовешь подозрение, потеряв доверие Главного. Не боишься этого? Дейв внимательно косится на друга, который ненадолго уходит в себя, копаясь в своих мыслях, чтобы найти хоть какой-то ответ. Конечно, он боится этого. Боится потерять свое положение. Но оно ему не нужно. Кто знал, что О’Брайен будет носить такой статус, хотя это именно Фардж привел его в банду? Дилану это не было нужно, а теперь он погряз в дерьме. Каждый шаг, каждое действие — всё должно быть осторожно. О’Брайен встает с кушетки, потирая плечо ладонью, и берет свою кофту, натягивая на руки рукава. Фардж следует его примеру, одевается и молча идет за другом к двери, чтобы покинуть гараж через черный вход. На улице светло. Девять утра. Спальный район Лондона тих. Дилан шагает вперед, немного скованно поднимая голову, когда перед глазами проносятся белые снежинки. Парень тормозит, останавливая руки, которыми застегивает кофту. Смотрит в бледное небо, хмуро следит за падением мелких снежинок. Белые. Чистые, белые. Дейв встает рядом, видя, как белый «пух» растворяется на асфальте дороги, исчезая с глаз: — Зима, Дилан, — эти слова значат больше, чем кажется. Зима, Дилан. О’Брайен знает, к чему это. Скоро. Совсем скоро всё начнется. Парень продолжает идти к машине, Фардж стремится за ним, немного прихрамывая, ведь чувствует боль в бедре: — Что собираемся делать? — открывает дверцу, когда Дилан поступает так же, садясь за руль. Дейв забирается внутрь, хлопнув, и молча ждет, пока его друг закурит. Дилан пускает дым, протягивая сигарету Фарджу, который принимает, сунув её в рот: — Мы ведь не собираемся к Боссу? — знает, что скорее всего услышит в ответ. — Собираемся, — Дилан выдыхает дым через ноздри. — Думаешь, он скажет нам об Оливере? Ты сам сказал, что мы должны действовать здраво, а подобные расспросы вызовут подозрение. Джо прав. — Я не собираюсь спрашивать об Оливере, — О’Брайен вставляет ключ, повернув, и машина заводится. Дейв хмуро смотрит на него, сжимая пальцами сигарету. Дилан берется за руль одной рукой, а ладонью второй проводит по волосам, скользит по лицу, как бы стараясь избавиться от полубредового состояния: — Я придумал кое-что получше.***
Уже полчаса. Чертовых полчаса он не выходит из подвала. Оливер сидит на краю матраса, без остановки водит холодными пальцами по моему виску, иногда накручивая прядь волос. Мне приходится изо всех сил держать себя в руках. Мое лицо ничего не выражает, глаза держу полузакрытыми, дышу ровно, чтобы этот тип ничего не заподозрил. Ничего не говорит. Это молчание вызывает больше ужаса, чем его прикосновения. Спасает телефонный звонок. Оливер спокойно роется другой рукой в кармане джинсов, пока продолжает трогать мою щеку, отвечая: — Да, — чувствую, как сверлит взглядом мой висок, поэтому продолжаю лежать без движения. — Это точно он? — Делает долгие паузы. Если судить по тону голоса, то парень явно улыбается: — Я был уверен, что они грохнут его, хотя надеялся, что Дейва он сможет прикончить, — от звучания знакомого имени в глотке встает ком, но не сглатываю, дабы не привлечь к себе внимания. Оливер встает с матраса и больше не произносит ни слова до тех пор, пока не покидает подвал. Слышу, как щелкает замок, поэтому шире распахиваю веки, начав активно давиться слюной, что скопилась во рту за это время. Кашляю, холодными пальцами закрывая губы. Здесь воздух пропитан морозом. Мне все еще тяжело двигаться и мыслить, ощущение тумана в голове не пропадает без следа, но я радуюсь тому, что могу вообще рождать в сознании какие-то варианты. Главное, сохранить себя. Еле шевелюсь, садясь на колени. Руками опираюсь на матрас, стараясь делать все аккуратно, иначе от резких движений закружится голова или начнет тошнить. Дышу глубоко и довольно тяжело. Приходится задержаться в таком положении, чтобы тело привыкло к нагрузке. Все мои мышцы будто под наркозом. Поднимаю голову, борясь с чувством боли в шее, и смотрю на окошко у самого потолка — единственный источник света в данный момент. Вижу только сухие ветки деревьев и белое небо, покрытое местами грубыми серыми облаками. На улице минусовая температура. Кажется, могу разглядеть падающий снег. Черт. С каждым днем будет холоднее. Я скорее умру от переохлаждения, чем меня лишит жизни Оливер. В любом случае, не могу допустить ни первого, ни второго варианта исхода. Я здесь ради Лили. Мне необходимо найти ее и вытащить отсюда. Эта задача мотивирует меня больше, чем желание спасти собственную шкуру. Наконец, могу заставить себя встать на ноги. Осторожно. Медленно. Держусь руками за поверхность рыхлой кирпичной стены и не забываю думать, ведь только мыслительный процесс спасет меня от воздействия наркотика. Что я имею? Дверь и окно. Возможность передвигаться по дому только в сопровождении Оливера. Но он ведь может допустить ошибку? Он уверен, что я овощ, поэтому не побоится оставить меня валяться на полу, пока сам займется своим делом. Только шанс, что такое произойдет, один из ста. Тем более, что в итоге я смогу? Оливер уйдет в другую комнату, оставит меня. Я встану и смогу сбежать? Мне нужно будет время, чтобы найти Лили, а потом выбраться. В моем состоянии мне придется тяжелее. Тем более вряд ли удастся незаметно передвигаться по дому. Не стоит недооценивать Оливера. Пальцами царапаю бетон между уложенными кирпичами. От мыслительного процесса начинает болеть голова, но не останавливаюсь. Мне нужен план действий. Для начала понять, где он держит Лили и в каком она состоянии. Дальше самое сложное. Каким-то образом выбраться из подвала, достать Роуз и сбежать. Все дело в случае. Если Оливер уедет на какое-то время, то может быть я смогу все провернуть. Но он запрет меня в подвале, покинуть который через дверь не выйдет. Дышу через нос, борясь с легким головокружением, ногтями от нервов начинаю счищать поверхность бетона и хмурюсь, немного отпрянув назад. Видимо, этот дом настолько старый, что бетон буквально рассыпается. Если бы не вся конструкция здания, то стены подвала бы не выдержали. Вновь смотрю в сторону окна. Здесь высокий потолок. Больше трех метров, это точно. Окошко у самого потолка, небольшое, пыльное, но… Думаю, моя голова уж точно сможет пролезть. Начинаю пальцами и ногтями счищать какой-то слой бетона между кирпичами. Тяжело. Больно. Если мне удастся расчистить до такой степени, чтобы можно было поставить пальцы ног, ухватиться кончиками пальцев рук, то… Я могла бы залезть наверх и вылезти через окно. Это безумие, но в подобных ситуациях каждая идея кажется гениальной, а все потому, что она единственная. Никаких запасных способов, путей мой мозг не может придумать. И от этого еще страшнее. Кусочки бетона забиваются под ногти. Кровь. Не останавливаюсь, пытаясь понять, сколько времени мне потребуется, чтобы «вырыть» углубление для пальцев, но слышу шаги, так что резко отрываюсь от стены, с испугом начав вытирать руки от пыли об матрас. Вскидываю голову, смотря на дверь. В груди безумно скачет сердце. Я должна успокоиться. Черт, Харпер, возьми себя в руки! Ложусь в ту же позу, набок, глаза прикрываю. Дыхание. Гребаное дыхание! Чертов холодный пот на спине! Харпер, мать твою! Щелчок. Замираю. Слышу шаги. Уже по тяжести понимаю, что это точно Оливер. Пальцы моих рук ноют от грубого контакта со стеной. Они дрожат, но еле заметно. Оливер наклоняется, молча берет меня под руки, потянув наверх. Мне не нужно притворяться, что тело меня не слушает, ведь так оно и есть на самом деле. Парень дает мне время найти равновесие. Голову не поднимаю слишком высоко, взглядом из полузакрытых век смотрю в пол. В глотке скачет давление. Чувствую, как вены на шее пульсируют. Оливер тащит меня за собой. Молчит. И это пугает. Ненавижу молчание. Особенно в такие моменты, когда не знаешь, чего ожидать. Волочу одну ногу, прихрамывая. Хорошо, что мне не нужно играть роль. Я и без того чувствую себя отвратительно, просто на этот раз могу сознательно оценивать происходящее. Темные кирпичные стены. Скрипящая лестница, ведущая наверх. Это подвал дома. Оливер здесь живет? Когда мы выходим в коридор, я начинаю жадно исследовать взглядом обстановку. Необходимо изучить все детально. Парень стоит ко мне спиной, поэтому вряд ли заметит, как я исподлобья осматриваюсь. Серые обои. Грязный паркет. Фотографии в рамках на стенах и несколько стоят на комоде в прихожей. Здесь много светлых оттенков, что уже странно. — Я разрешу тебе поиграть в комнате, пока сделаю тебе завтрак, — Оливер говорит, рывком дернув меня за собой к лестнице. Теряю равновесие, понимая, что не должна хвататься за что-то, поэтому падаю на колени, не успев треснуться об угол стены головой, так как парень помогает мне встать: — Прости, Мия. Мия? Держит меня впереди, ведет за плечи, крепко сжимая кожу холодными пальцами. Весь этот дом, как и его хозяин, полон льда и наводит ужас. Поднимаемся на второй этаж. Попутно пытаюсь ухватиться взглядом за лица, что смотрят на меня с пыльных фотографий, некоторые из которых прибиты гвоздями к стене без рамки. Могу различить только силуэты. На втором этаже темно. Две или три двери по бокам, одна в конце коридора. Оливер останавливает меня у самой первой, открывая ее. Не поднимаю глаз, покачиваясь на слабых ногах, а парень слишком грубо толкает меня в помещение, со словами: «Играй». Падаю на пол, не подставляя рук, иначе это выдаст меня. Лежу на животе, прислушиваясь. Он уходит. Скрип половиц. Недовольное трещание лестницы. Делаю глубокий вдох. Мало времени. Запоминаю положение, в котором нахожусь, и с опаской приподнимаюсь, игнорируя боль в голове после падения. Моргаю, немного напугано осматривая детскую комнату. Пахнет старостью. И чем-то сладким, будто духи. Привстаю, сохраняя равновесие, и оглядываюсь на открытую дверь. Тихо. Оливер еще внизу. Медленно перебираю ногами, не зная, куда себя деть. Тяжело начать соображать в стрессовой ситуации. Выяснилось, что в этой комнате точно нет Лили. Поиск сужается. Иду к столу, на котором разбросаны фломастеры без колпачков. Хмуро смотрю на измалеванные листы старой бумаги. Тот, кто рисовал это, не особо старался не выходить за грани листа. Весь стол исчиркан. Обои в цветочек, постельное белье в нежных розовых тонах, на полках фарфоровые игрушки, подоконник занят мертвыми цветами. Пыльно. Грязно. Серо. Окно закрыто. Сквозь стекло можно увидеть часть заднего двора. Оборачиваюсь, взглянув на фотографии, что висят на противоположной стене. Медленно шаркаю к ним, щуря веки. Присматриваюсь, дрожащими пальцами касаясь поверхности стекла рамки. Снимаю пыль, слегка наклонив голову. Девочка. Фото, видимо, из детского сада, на светлом фоне. Русые, вьющиеся волосы творят беспорядок на голове. Светло-зеленые глаза смотрят как-то странно. Вроде в объектив, но не на меня. Не чувствую, что взгляд у нее живой. Перевожу внимание на фотографии рядом. Все та же девочка. Лет пяти. Улыбается. Но взгляд на каждом снимке какой-то необычный. Мне сложно это объяснить. Ее голова постоянно немного опущена. Глаза словно стеклянные… Стоп. Подхожу ближе к фотографии, с которой ребенок смотрит на меня. Смотрю в ответ. Неживые глаза. Она слепа? Очень похоже на искусственные глазки. Выдыхаю, пальцами прикрыв рот. Бедный ребенок. Вот почему она выходит за грани листа бумаги. Она просто не видит их. Подхожу к книжному шкафу, поражаясь количеству литературы именно научной. О природе и животных в большинстве. Также о звездах и планетах. На одной из полок лежит фотография, но без рамки. Просто пылится рядом с кружкой, которая стоит здесь лет шесть, а может больше. Оглядываюсь на коридор. Прислушиваюсь. Никого и ничего. Нервно облизываю губы, осторожно взяв в руки фотографию, и сдуваю с нее пыль, начав изучать взглядом: двое детей. Опять девочка, но уже обнимающая… Внизу живота неприятно сжимается. Оливер. Это точно он, хоть и ребенок. Его светлые глаза, его широкая, но пока еще не полная безумия улыбка. Он смотрит на меня, а у девочки косят глазки. Она держится за него, а он за нее. Сидят на лавке, видимо, в парке. Один Оливер щурится под ярким светом солнца, что подтверждает мою теорию о слепоте девочки. Долго рассматриваю мальчика. Не верю, что это Оливер. Тот самый Оливер. Чертов больной психопат. Иногда я забываю о том, что все мы были детьми. Я, Лили, Дилан, Дейв, Причард, Оливер. И что-то в нашей жизни пошло не так, отчего сейчас мы занимаем это самое место. Каждый из нас. Что могло произойти с Оливером? Не верю, что у него просто с рождения был нездоровый интерес к изучению внутренностей живых существ. Не могу смириться с тем, что ребенок просто так отрезал животным части тела. Уверена, у него был самый обычный детский интерес, любознательность, но по какой-то причине это переросло в жуткое увлечение. Переворачиваю фотографию. Красивым почерком написано: «Мия. 5 лет. Оливер. 7 лет. Гуляем в саду. Август 2003 год». А чуть ниже корявыми буквами приписано: «Твинки». Хмуро изучаю написанное. Судя по всему, «твинки» относится к Оливеру, так как написано под его именем. Что это значит? Кладу фотографию на место, вновь возвращаясь к тем, что висят на стене. Снимаю одну, где вижу Оливера и Мию, вытаскиваю из рамки и поворачиваю, читая: «Твинки показывает Мие, как нужно держать карандаши (Март 2003)». Поднимаю голову, задумчиво, уставившись на стену. Твинки — это прозвище Оливера? Его так называли родители и сестра? В других обстоятельствах я бы осмелилась сказать, что это забавно. Но не сейчас. Ведь чувствую, как начинает ныть висок головы. Пальцами сжимаю рамку, испустив вздох. Голова заметно дергается, когда краем глаза различаю фигуру на пороге комнаты. Его взгляд пожирает. Я не могу противостоять тому ужасу, что он внушает мне одним своим тяжелым дыханием. Дрожу. Губы приоткрываю, ведь не могу нормально дышать пылью. Молчание. Тишина. Психологическое давление. Оливер будто мыслями вскрывает мой череп. Опускаю напуганный взгляд на фотографию. Сглатываю. Сердце замирает. Господи. Мне страшно. Мне до безумия страшно. И это не шутки. Это реальный ужас. Он сидит в груди. В животе. В ногах. В спине. Он везде. Во всем моем теле. Нет. Мое тело — это и есть ужас. Оливер что-то держит в руке. Я вижу. Чувствую его злость. Моргаю, немного приподняв взгляд. Одну руку опускаю, медленно, осторожно ладонь поворачиваю в сторону, пальцами потянувшись к двери. Это безумие, но… Но мое тело само действует, ведь мозг старается сделать все, чтобы помочь мне. — Твинки?.. — Шепчу. Тихо, но в таком молчании сказанное гремит в ушах. Пальцы дрожат, ведь реакции никакой, но не смотрю на Оливера. Его сестра была слепа. Она не могла смотреть в упор. Цепенею, ведь парень шагает ко мне. Не с угрозой, а спокойно. Продолжаю тянуть руку. И не просто так. Почти на каждой фотографии, где он вместе с Мией, Оливер держит ее за руку. Видимо, он исполнял роль поводыря для сестры. Молчу, сжав губы до бледноты, когда чувствую, как кожи запястья касается что-то холодное, острое. Нож. Кухонный нож. Моргаю, борясь со слезами, что готовы вырваться наружу. Оливер встает сбоку, скользит ножом выше, к моему плечу, немного проникая под ткань ночной рубашки в полоску. Судорога сводит с ума. Чувствую взгляд парня на себе. Он смотрит. Молчит. Водит острием по коже. — Скажи им, что я не делал это, — наконец, слышу что-то, кроме ветра за окном. Боюсь пошевелиться, поэтому не реагирую на слова Оливера, который касается пальцами моей вытянутой ладони: — Это был не я, — до ледяного напряжения знакомые моему сердцу слова. Невольно позволяю глазам увеличиться. Парень крепко сжимает мое запястье, хрипло говоря: — Это был не я. Я не убивал тебя, — сверлит своим ненормальным взглядом мой висок. — Скажи им об этом, когда вы будете вместе. Кто «мы»? Мия и его родители? Они все мертвы? Когда и как это случилось? Он их убил? Или это был несчастный случай? Сколько лет Оливер живет здесь один? Это ненормально. Он путает меня с сестрой. Оливер точно серьезно болен, но это возможность подыграть. Ощущаю, как острие ножа опускается к моему бедру. Оливер сжимает мое предплечье пальцами, удерживая на месте, когда ножом медленно надавливает мне на кожу. Сжимаю веки, стиснув зубы, чтобы терпеть. Эту боль. Чертову боль. Хорошо чувствую, все до мелочей. Как острие пронзает слой. Как рвется глубже, немного дернувшись вверх, чтобы распороть больше кожи. Как начинает стекать по ноге первая капля крови. Мычу, невольно перехватив второй рукой ладонь Оливера, пальцами которой он сжимает оружие. Рамка с фотографией падает на пол, разбиваясь. Дрожу, ведь парень останавливает свое действие. Переводит взгляд на осколки. Рвано дышу, со страхом смотря в пол. Секунда. И нож резко вонзается глубже, заставляя меня кричать от дикой и невыносимой боли. — Стой! Хватит! — Не плачу, но слезы застывают в глазах. — Боже, прекрати! — Пытаюсь оттолкнуть парня от себя, но чем сильнее отбиваюсь, тем больнее. Не думаю. Совершенно. Поэтому не жалею о том, что делаю дальше. Поднимаю ладонь и даю Оливеру пощечину. Сильную. Шлепок. Эхо бьет по голове, ударяясь о стенки черепа. С ужасом смотрю на парня, который прекращает давить мне на бедро. Тяжело дышу. Господи… Что я наделала? Удар. Куда сильнее моего. Оливер размахивается, кулаком оставив след мне на щеке. Меня выворачивает. Не держусь на ногах, теряясь в пространстве, и падаю на пол, громко простонав от боли. Оливер не теряет времени. Он опускается, взяв меня за волосы, и переворачивает лицом к себе, грубо задирая рубашку. Ничего не говорит. Только громко дышит, пока я изо всех сил отпираюсь, в попытке освободиться. Резкая боль. Не сразу понимаю, что происходит. Оливер оставляет порезы на моем животе. Он водит по коже острием ножа. Кровь вырывается наружу. Кричу, но больше от страха, и хватаю парня за руку, прося остановиться. Оливер свободной ладонью размазывает кровь по моему животу и груди, после чего бьет меня по щеке, оставляя красный след и на ней. Внезапно касается ножом моего виска, вынуждая замереть в страхе. Смотрю на него. Прямо в глаза. И громко дышу, понимая, что еще немного и потеряю сознание. Оливер спокойно, без улыбки смотрит в ответ. И надавливает. — Пожалуйста… — Шепчу, морщась. Крепко сжимаю запястье той руки, что управляет ножом. Парень медленно ведет острием вниз, скользит, давит, разрезая кожу. И с моих губ срывается вопль. *** Обычно в этом здании тихо в дневное время суток. Бетонные коридоры пусты, а по кривым старым лестничным клеткам гуляет только сквозной ветер. Но не последние несколько недель. Зима пришла. Значит, пора готовиться. Мужчины разных возрастов не шляются без дела. У каждого есть поручение. Каждый приносит пользу во имя общего дела. Они одеты в черные свободные куртки, капюшоны не снимают даже в стенах «дома». Только темно-зеленые платки с черными надписями опускают до шеи, чтобы открыть нижнюю половину лица. Это место — главная база. «Дом». Убежище Босса. И не всем можно заявляться сюда без предварительного звонка. Фарджу нельзя, поэтому он остается в машине, а Дилан натягивает капюшон кофты, темной тканью платка скрывает нижнюю часть лица, а в руке сжимает биту, когда подходит к воротам старой пятиэтажки, что находится в заброшенном гнилом районе Лондона. Обычно туристам не говорят о таких местах. Им показывают Биг-Бэн, ведут поглазеть на Лондон-Ай, но о таких местах не заикаются. А подобного дерьма здесь навалом. О’Брайен перебрасывается взглядом с вышибалой на воротах, с парнями, что не сводят с него глаз, пока Дилан шагает к дверям одного из пяти подъездов. В центр. Он идет в центр. У двери стоят еще люди, они знают О’Брайена, поэтому что-то говорят друг другу, молча отходя с прохода. Дилан рывком открывает дверь, оказываясь на темной лестничной клетке. Пахнет сыростью и чем-то тухлым. Табаком и алкоголем. По углам разбросаны шприцы и бутылки. Дилан идет наверх. Каждый этаж — отдельная секция. Каждая квартира предназначена для чего-то. Начиная от хранения травы, заканчивая комнатами пыток. О’Брайен шагает спокойно, не реагируя на крики, что эхом носятся сверху вниз. Видимо, кого-то из «чужих» отловили. Теперь допрашивают. Дилану нет до этого дела. Он поднимается под звуки своих шагов на пятый этаж, подходя к той двери, что сделана из прочного материала. Роется в кармане кофты, взяв телефон, и набирает выученный наизусть номер. После нескольких гудков слышен щелчок. Дверь открывает высокий широкоплечий мужчина. Он с недоверием смотрит на Дилана, пока тот переступает порог, сунув мобильный аппарат обратно. Мужчина перекрывает ему путь, закрыв дверь: — Мне надо обыскать тебя. О’Брайен изгибает брови, раздраженно оскалившись: — Новенький, что ли? — С угрозой щурит веки, заставляя мужика коснуться пальцами оружия за пазухой. — Оставь его, — грубый, прокуренный голос слышен со стороны темного коридора. Мужчина тут же выпрямляется, встав обратно к двери спиной. Дилан грозно смотрит на него еще секунд пять, после чего идет вперед по коридору к порогу кабинета, откуда льется желтый свет. Останавливается на пороге. Помещение довольно большое, забитое «нужным» хламом. В почете здесь оружие и патроны. Окна забиты досками, так что единственный источник света — настольная лампа. Темные стены. Темный грязный пол. На диване до сих пор остался красный след — один из копов, которого подослали к ним в качестве шпиона. Теперь от него остался лишь темный след. Мужчина за широким столом в кресле. Темные волосы. Грубая щетина. Рыхлая кожа какого-то серого лица. Черные, как уголь глаза. Без блеска. Одет в куртку. Нижняя губа была порвана, поэтому до сих пор челюсть немного кривится. Он поднимает глаза, оторвавшись от карты Лондона, которой был занят все это время. Стоит, опираясь руками на стол: — Говори. Дилан не переступает порог. Нельзя. Смотрит в глаза. Разрывать зрительный контакт нельзя. Говорит громко и уверено. Никакой слабости. Нельзя. — Мне нужно разрешение на обыск дома подгруппировки Миллера, для выяснения местонахождения Грево, — говорит. Уличная банда — едина, но для большей дееспособности целого коллектива есть традиция рассыпаться на подгруппы. Они обычно живут в одном доме, ведь все не имеют места жительства. Мужчина держит в руке сигарету, бросив на парня хмурый взгляд: — Я послал Миллера искать Грево, а ты думаешь, что он его и покрывает? — Я предполагаю, — Дилан держится уверенно, не отступая. — Хочу ответить той же монетой. — Конкретнее? — Мужчина иногда отрывает взгляд от карты. — Они ворвались в мой дом, — имеет в виду дом Фарджа, но не в этом суть. — Вы не давали им разрешения. — Нет, не давал, — спокойно соглашается, затянув никотин в прокуренные легкие. — Я давал им список адресов, но твоего в нем не было. — Я имею право в ответ проверить их, — настойчив. Даже слишком, но подобное поведение только в плюс. Мужчина исподлобья смотрит на Дилана, усмехнувшись: — Я даю тебе разрешение. Адрес пришлю. — Письменное разрешение, пожалуйста, — уточняет О’Брайен. — Письменное, так письменное, — мужчина равнодушно берет телефон, набирая сообщение, которое через пару секунд приходит на номер Дилана. Тот может выдохнуть, но не собирается. Он благодарит легким кивком головы, но уйти сразу ему не удается, ведь мужчина заговаривает: — Ты будешь мне нужен в скором времени. О’Брайен хмуро смотрит в пол, слегка раздраженно шепнув: — Я в курсе.***
Чернота. Вокруг. В небе, охватывающая дом, и в голове, охватывающая сознание. Мэй не под наркотой. Мэй подавлена стрессом. Она сидит на стуле, еле сжимает пальцами ложку. Бледная, мокрая от ледяного пота. Смотрит в одну точку широко распахнутыми красными глазами. Опухшие веки иногда покрываются слезами, но лицо девушки не морщится. Она гибнет. Не знает, как вернуть себя. На щеке синяк, на лице длинный и довольно глубокий порез, который тянется от уха до скулы. Харпер покачивается на стуле. Еле дрожит рукой, чтобы водить ложкой по дну тарелки, содержимое которой вызывает тошноту. Губы приоткрыты. Кровь высохла на коже лица. Раны на теле горят от боли. Кухня в полумраке. Напротив за столом Оливер. Он ведет себя не менее странно. Делает из белого порошка линию, после чего вдыхает все через нос, краснея. Вскидывает голову, сжимая пальцами ноздри, и громко стонет то ли от боли, то ли от наслаждения. Он сошел с ума, окончательно рехнулся. Красными глазами смотрит на Харпер, которая стучит зубами, продолжая трястись от судороги, сверлить взглядом край стола. — Ты должна сказать им, Мия, — Оливер стучит пальцами по столу, сунув косяк с травой в рот. — Скажи им, что я не виноват. Мэй не реагирует, хотя хорошо перерабатывает его слова. Не поднимает взгляд. Только больше ужаса выражает в нем. Парень сжимает косяк, бросив его в девушку, которая еле заметно вздрагивает, вжавшись в спинку стула спиной. — Ты дома. Теперь ты будешь с ними. И они узнают, что это был не я, — Оливер поддается вперед, схватив Харпер за запястья рук. — Смотри на меня, Мия, — рычит, сжав зубы. Мэй трясется, сквозь бледные губы слышно мычание. Голова отвернута, напуганный взгляд избегает контакта. — Смотри на меня! — Парень кричит, дав ей пощечину, и девушка не успевает оклематься, как он встает со стула, потянув ее за волосы. Мэй мычит от боли, но не вопит. — Ты скажешь им. Скажешь… — Оливер приговаривает, таща ее к двери, что ведет на задний двор. Участок с высоким забором и большими деревьями. Скрыт от реального мира. Оливер плюет на мороз. Он тащит Мэй за собой, но останавливаясь, когда она спотыкается на ступеньках крыльца, царапая ноги о древесину. Дергает, продолжая шептать: — Ты скажешь, — поднимает девушку, встав позади нее, и держит за плечи, носом упираясь в ухо. — Скажи им… Прямо сейчас. Харпер шмыгает носом, стараясь терпеть боль. Все ее существо замерзает от ужаса, когда заплаканные глаза находят в темноте два рядом стоящих креста, что сделаны неаккуратно, из палок. Мэй приоткрывает рот, не в силах больше сопротивляться страху. «Скажи им, что это был не я». «Ты дома. Теперь ты будешь с ними». Девушка не выдерживает, начав громко кричать и пинаться, а Оливер подхватывает ее, зажав ладонью рот, и тащит обратно к дому. Мия должна быть с семьей. И Оливер все сделает, ради этого. Мия должна сказать им. И Оливер будет оправдан. Оливер похоронит «Мию».