Молчи

Остановить психологический поток ненависти, направленный исключительно на себя, непросто. Ощущению злости удается проникать под кожу пальцев, начать щипать именно в ладонях. И ты расчесываешь их, надеясь, что изводящее жжение прекратится, но в итоге оно усиливается. Одно желание — содрать кожу, найти источник раздражения и уничтожить. Проблема в том, что этот самый «источник» является душой. Да, Фардж убеждается в наличии души, когда начинает бороться с ней. Меньше эмоций, но те уверенно берут верх. Дейв проклинает тот чертов день, когда связался с Роуз. Он не может вынести собственного частого сердцебиения. Не может терпеть себя самого. Сейчас. Пока ноги не способны держать. Стоит у стола в комнате. Косяк пальцами держит у рта. Слишком уж задумчиво для человека, потерявшего здравый смысл, смотрит немного вниз. Он должен временно приостановить мыслительную деятельность, но не делает этого. Продолжает думать, оценивать ситуацию, но чем больше парень погружается в нее, тем сильнее убеждается в том, что найти Роуз быстро не выйдет. Дело в Оливере. Он играет по своим правилам. Фардж уже был в подобной ситуации. Он был «в рабстве» у этого больного ублюдка. Оливер не говорил Дилану, где держит Дейва. Он только с наслаждением издевался. И не только над О’Брайеном. Дейв знает, какого быть в руках ненормального парня, он понимает, что сейчас происходит с Роуз, что этот тип делает с ней. Лили может не выдержать. В ней меньше моральных сил, она может умереть от простой остановки сердца. Нужно быть психологически закрытым, а Роуз не такая. Времени мало. Нет, его нет вообще. На пороге комнаты появляется Дилан. Дейв не смотрит в его сторону, оставаясь в своем мире, поэтому О’Брайен проходит внутрь, бросая взгляд на пустую доску, что висит над столом. — Мы не можем ждать, когда Оливер решит раскрыть карты, он делает это только в том случае, если жертва мертва, — Фардж крутит косяк, после чего сует его в рот, затянув. — Ты ведь сам нашел меня. Значит, единственный выход — это не сидеть, сложа руки, а начать искать. — Я не предлагал бездействовать, — Дилан садится на край кровати, сунув руки в карманы кофты. — Я хочу, чтобы у нас была стратегия. Пробежка по городу, без четкого понимания, что и как нужно делать, ни к чему не приведет. — Разработка стратегии может занять больше времени, — Дейв понимает, что это правильный вариант, но не может смириться с тем, что Роуз придется терпеть. — У нас нет другого выхода, — О’Брайен говорит спокойно, хочет, чтобы Фардж понял — он хочет помочь. И Дейв опять-же понимает это, но все равно ворчит: — Ты спокоен, конечно, — стреляет темным взглядом в сторону друга. — Харпер ведь здесь, под боком. Дилан мастерски игнорирует сказанное, поднимается с таким видом, будто слова Дейва не имеют к нему никакого отношения, и подходит к столу, взяв косяк из рук друга, чтобы хорошенько глотнуть дыма. Только после попыток расслабиться, парень продолжает говорить, опираясь копчиком на край стола: — Ты знаешь, я прав, — вновь затягивает, свободную руку продолжая держать в кармане кофты. — Мы не должны действовать на эмоциях. Нас просто убьют. Дейв отнимает у него косяк, сунув его в рот: — Знаю, — огрызается, но Дилан не злится от подобного поведения парня. Этого стоит ожидать. — Тогда прекрати вести себя, как истеричка, — О’Брайен вздыхает, немного опустив голову. — Между прочим, ты мне нужен. Дейв не затягивается. Он медленно скользит взглядом в сторону друга, смотрит на его профиль, осторожно, будто с опасением вынимает косяк изо рта. Дело даже не в том, что Дилан впервые говорит такое. Дело в том, что: — Если ты несешь такую херь, значит, дело дрянь, — невольно сглатывает, видя, как хмуро парень смотрит в пол, начав покусывать внутреннюю часть нижней губы: — Я уже был в такой ситуации, поэтому скажу без сомнений, — вздыхает, повернув голову, чтобы посмотреть на Дейва. — Найти Оливера сложнее, чем потом отыскать тело его жертвы. Я хочу, чтобы ты понял, что мы в дерьме. И мне сейчас не нужны твои эмоции, не нужен человек, которого придется успокаивать. Мне нужен друг. Фардж без труда может понять чувства О’Брайена. Он не может тащить все на себе. Дейв корит свою сущность за то, что забывает об одной правде. Дилан О’Брайен не всесилен. Ничего не изменится по щелчку его пальцев. Дейв должен быть рядом и такой же собранный, холодный, готовый при необходимости выстрелить в голову тому, кто приставит оружие к виску его друга. Фардж должен принять правду: поиски Лили займут время. Их задача сейчас — начать. Дейв кивает. Дилан не демонстрирует того, как выдыхает, и отрывается от стола, сказав: — Я отойду посмотреть, чем занята вторая заноза в моей заднице. Когда вернусь, ты должен быть настроен на работу, — видит, как Фардж откладывает косяк на стол, туша кончик о поверхность. Отлично. Лучше быть вменяемым. О’Брайену охота похлопать его по плечу, но не может. Дилан часто думает о том, что не может прикасаться к тому человеку, к которому его тянет, но парень не особо задумывался в этом ключе о Фардже. Именно сейчас он понимает, что он не способен пожать другу руку, похлопать по спине, схватить, чтобы дернуть в сторону в случае опасности. Конечно, он сделает это. При необходимости О’Брайен отбросит свою фобию, но после контакта его начнет ломать. Они никогда не прикасались друг к другу. И Дилана это не волновало. До этого момента. О’Брайен выходит из комнаты, решая откинуть ненавистные ему сентименты. Он меняется. Может, полностью его личность никогда не изменится, ведь за спиной уже слишком много дерьма, но какая-то жалкая частица в сознании, долго ждавшая своего часа, начинает раскрываться. Вы подумаете, что это хорошо, что процесс раскрытия новых чувств поможет ему в дальнейшем. Но вы ошибаетесь. Есть люди, которым не стоит развивать в себе что-то светлое. Есть обстоятельства, в которых нет места для светлого. Светлые погибают. Деградация не останавливает свое развитие. Люди, темные внутри, черные по своим делам, не имеют права жить иначе. Но они могут попытаться. О’Брайен спускается вниз, заглядывая на бледно освещенную кухню. Никого. Парень хмурит брови, разворачиваясь, и переступает порог гостиной. Никого. Стоит на месте. Недолго правда. Ускоряет шаг, направляясь в сторону двери, что ведет на задний двор. В глотке режется голос, но он сдерживает его, когда толкает легкую дверь с прозрачным стеклом. Выходит на террасу, оглядывая участок. Никого. И глотка сдается, позволяя словам прорваться. — Харпер? — О’Брайен спускается на пару ступенек вниз, озираясь по сторонам. Хриплым голосом повторяет: — Харпер? — Оборачивается, быстро возвращаясь в дом. — Харпер! — Она не поднималась наверх, Дилан бы заметил. Так же девушка не ослушалась бы его. Она не могла пойти домой. Тогда, что за… — Мэй? — Зов Дилана привлекает Дейва. Тот показывается на втором этаже, с напряжением наблюдая за нервными перебежками друга: — В чем дело? О’Брайен сам плохо понимает, отчего с трудом сдерживает неконтролимое желание ударить себя по лицу. Он встает на месте, поставив руки на талию, и смотрит в пол. Недолго находится без движения. Резко идет к двери, распахнув ее, и переступает порог, оказывается на крыльце. Смотрит на улицу, продолжая истязать свои губы зубами. Черт. Медленно пятится назад. — Она ушла? — Фардж спускается с недоумением, а Дилан оглядывается, замечая на поверхности двери надпись, сделанную черным маркером, и невольно, довольно неприятно усмехается от осознания собственной ненависти к существу Оливера: — Нет, этот ублюдок заказал Саймона. От услышанного Фардж замирает, не моргая уставившись на друга, который нервно пускает смешок, со злостью врезав кулаком по двери. Надпись — это дата. Сегодняшняя. Вплоть до минут похищения. Саймон — известный наемник. Выполняет все, лишь бы заплатили. Он не относится ни к одной уличной группировке. Он существует вне их. Его никто не контролирует. И Оливер заказал его. Значит, Мэй у Саймона, который должен передать ее Оливеру. Это не трудно понять, но… Вопрос вот в чем: заказал ли Оливер просто похищение, или ему хочется веселья, поэтому Саймон должен вернуться за Диланом и Фарджем? Теперь все обретает новый смысл. Оливер ловит всех на крючок. У него лучшие карты. У него Роуз и Харпер. В его руках контроль. Он нашел всех. И теперь его игра начинается.

***

Руки. Почему у меня ноют запястья? Веки глаз будто смазаны черной смолой, мне не удается раскрыть их сразу, как сознание начинает возвращаться в мой организм с возможностью мыслить. Слышу голоса. Один из них знаком до мурашек. Страх бьет по сердцу, заставляя дышать тише, но намного быстрее. Перед глазами все еще темно. Сжимаю, разжимаю веки. Тяжесть в глазницах мешает сосредоточиться. Пахнет сыростью. Слышу, как где-то капает вода, словно текут трубы. Сухо во рту. Сглатываю, но лучше не становится. Голова ноет после удара. Да, меня огрели чем-то тяжелым по голове, без труда лишив меня сознания. Начинаю моргать. Живот скручивает от странной боли, когда слышу грубый мужской голос: «Дай один раз трахну ее». «Отсутствие у тебя бабы меня не касается», — Оливер. Его голос. Сжимаю губы, осторожно шевеля сначала пальцами, потом ладонями, чтобы прощупать то, на чем лежу. Это матрас. Причем голый, немного грубоватая ткань, с комками внутри. Пахнет неприятно, рвотой. Влажный под ногами. Босыми пятками вожу по поверхности. Где моя обувь? — Иди уже, — Оливер явно торопится выпроводить «гостя». — Дверь сам найдешь, — слышу шаги. Но не в мою сторону, поэтому с напряжением разжимаю веки, больными глазами смотря перед собой. Лежу на боку. В груди все сжимается, когда начинаю изучать обстановку: грязные желтые стены с ржавыми разводами у потолка, на котором лопается и осыпается побелка, в помещении, опущенном в полумрак, кроме матраса, на котором лежу, ничего нет. Только на жестком бетонном полу стоит какая-то кружка с бледной жидкостью. — Доброе утро, — слышу, и тут же сдерживаю желание закрыть глаза, прошептать: «Это кошмар». Не могу унять дрожь, меня буквально дергает от судороги. Невралгия выдает мой ужас, хотя смотрю я на парня с особой злостью. — Заставил ждать, — парень опускается, садясь на корточки напротив. С широкой улыбкой смотрит на меня. Знаю, что изучает мое состояние, ждет страха, но я его проглатываю, хрипло и жестко рыкнув: — И что теперь? — Приподнимаюсь кое-как на локти, стараясь отползти дальше от парня, который не прекращает растягивать губы. В таком плохо освещенном замкнутом помещении он выглядит жутко, и я борюсь с головокружением. Нельзя терять сознание, нельзя показывать эмоции. Странно, нервно усмехаюсь, вздрагивая от боли в спине: — Теперь ты начнешь действовать? Каков твой план? Закрыть меня здесь, чтобы Дилан и Дейв попались в ловушку? Оливер немного наклоняет голову, слишком довольно смотрит на меня, медленно моргая: — Знаешь, какое самое страшное оружие, Харпер? — Замолкаю, ведь меня начинает тошнить от происходящего. — Ожидание. Я не буду говорить им, где держу вас. Не буду звонить, появляться, не дам им никакой информации, — парень пальцами касается локона моих волос, убирая его за ухо. — Незнание уничтожает. — Ты все… Все равно не сможешь влиять на них. Я им никто, — шепчу. Голос застревает в глотке, когда Оливер сверкает глазами, улыбаясь так, чтобы продемонстрировать свои крысиные зубы: — А мне казалось, что ты не тупая, — парень подается вперед. Я дергаюсь, скованно отворачиваю голову, опуская глаза, когда Оливер носом касается моей щеки, вдыхая аромат кожи. Сдерживаю рвотные позывы, слегка дергая головой и плечом, чтобы этот ублюдок оторвался от меня. Оливер улыбается, только сильнее напирает, пальцами руки обхватив мой подбородок, чтобы заставить взглянуть на него. Хмурюсь. Нет, я в ярости свожу брови, отчего на лбу появляются складки. Парень свободной ладонью пытается разгладить их, но я огрызаюсь, плюнув в него словами: — Ты сдохнешь, знаешь? Оливер не меняется в лице. Только больше удовольствия в его глазах сверкает, а пальцы сильнее сжимают кожу подбородка. — Выпей это, — кивает на стакан с вызывающей подозрение жидкостью. — Да пошел ты, — рычу, не желая слушаться. — Где Лили, ублюдок? — Зачем тебе Лили? — Парень противно мурлычет. — Думаю, нам вдвоем будет весело, — вновь накручивает вьющуюся прядь моих волос себе на палец. — Ты только выпей это. Не хочу, чтобы ты сдохла в первые сутки. — Где Лили? — Не выходит повысить голос. Мне страшно, и ужас отражается на моем искаженном от злости лице. Улыбка Оливера меркнет. Он прожигает во мне дыру своим безумием. Все происходит резко. И грубо. Парень хватает меня за волосы, давит, заставляя сжать губы, чтобы не кричать. Бьюсь спиной о матрас, начав изо всех сил пинаться ногами. Оливер сдавливает мне шею одной рукой, второй тянется в карман, вынув шприц, при виде которого начинаю активнее бить парня кулаками. Он сжимает глотку, лишает кислорода, и мне ничего не остается, как пальцами впиться ему в запястье. Давлюсь, выгибаясь в спине, топаю ногами, согнутыми в коленях, кряхчу, понимая, что чувствую каждый удар сердца. Сознание плывет. Не могу дышать. Оливер снимает зубами крышку, оголив иглу, и наклоняется вперед, отпустив мою шею, за которую хватаюсь ладонями, пытаясь перевернуться на бок. — Мне кажется, ты плохо осознаешь, во что ввязалась, — перед моими глазами темно. Чувствую, как грубо мою руку дергают. Борюсь, но уже обессилено. Холодная игла не быстро, а медленно рвет кожу. — Найти вену у тебя непросто, но я постараюсь, — Оливер явно получает наслаждение, видя, как я корчусь, запрокинув голову. Хорошо чувствую, как что-то вливается внутрь. Продолжаю пинаться, но от временного лишения кислорода в глазах еще темно. — Я хочу, чтобы ты поняла, — Оливер вынимает иглу, кладет шприц на пол. — Ты не под домашним арестом. Ты — мой раб, Харпер, — кажется, он осматривает мое лицо, мускулы которого почему-то не могу контролировать, как и все тело. Руки падают без движения, взгляд туманный, направлен в стену. Скользит выше. Все клетки пропитывает какое-то неприятное тепло. Под кожей начинает покалывать. Жар. Неясное состояние несобранности. Я перестаю ощущать свое тело. Свой организм. Дыхание забивается в ушах. Давление белыми пятнами сверкает перед глазами. Вдох. Выдох. — Мы развлечемся, Харпер, — голос Оливера слышу приглушенно. Не вижу его. Концентрирую свое внимание на небольшой форточке, у самого потолка, через которую сюда проникает свет. Подвал? Чувствую, как холодные мокрые от пота пальцы стягивают с меня джинсы, а губы, растянутые в довольную улыбку, касаются открытого участка живота. — У нас много времени. *** Желтые оттенки. Не чистые, не светлые. Это грязный желтый. Немного серый, отдает местами зеленым. Плитка в ванной комнате не сверкает на бледно-оранжевом свету лампы. Потолок скоро обрушится под давлением этажа выше. Ржавые края крана, темное дно раковины, серое у ванной. Разводы на зеркальном шкафчике. Это помещение сошло бы за жилое, если бы не внешняя грязь и чернота плесени. На тумбочке и полках расставлены ванные принадлежности. Они не тронуты уже столько лет. Щетки, мыло, тюбик зубной пасты — все покрыто слоем пыли. Одиноко свисает старый халат. Потемневшие со временем белые занавески. Стиральная машина с разбитой дверцей в углу. На ней стоит коробочка стирального порошка. Указана дата. Год две тысячи девятый. Эта комната, как и весь дом, — другая реальность. Здесь время прекратило свой ход. Темные пыльные помещения полны воспоминаний. Они живут в стенах с ободранными и выцветшими обоями. Призраки прошлого преследуют в каждой комнате, ожидают за поворотом коридора. Что можно сказать о ее состоянии? Вам не знакомо ощущение потери контроля над собственным телом. Нет, Харпер хорошо чувствует тяжесть в животе, руках, ногах, но это больше напоминает железные доспехи, которые приходится таскать с собой. Ее тело сейчас будто инородный предмет, прибитый к голове, что покинули все мысли и переживания. Осталось только одно чувство легкого страха, но и его буквально через час девушка забудет. Останется только оболочка. Полностью затвердевшая, словно глина. Волочит одну ногу при ходьбе, словно ступня той сломана. Широко распахнутые глаза смотрят немного вниз. По дрожанию мускул лица видно, как Харпер еще борется за сохранность разума. Наркотик действует с сокрушающей силой. Все тело охвачено холодным потом, даже приоткрытые губы девушки в соленном слое. Оливер не подгоняет ее. Он идет сзади, внимательно изучая изменение в походке, в движении рук, головы, что еле держится на шее. Готовенькая. На стенах коридора висят фотографии в рамках. Стекла пыльные, но можно рассмотреть вполне себе обыденные семейные сцены. Двое родителей и детей. Мальчишка со светлыми глазами и широкой, до ушей улыбкой. И девочка. Ненамного младше. Ее вьющиеся темные локоны сложно было собрать в прическу, поэтому она бегала такая растрепанная. Зеленые глаза. Еще четко заметные веснушки на щеках. И улыбка. Оливер открывает дверь ванной комнаты, рукой заталкивая Харпер внутрь. Включает свет. Девушка не воспринимает его бледность, поэтому не щурится. Она не реагирует на сжатые вокруг ее предплечья ледяные пальцы. Парень останавливает ее возле ванной, крутит свободной рукой ручку крана, позволяя холодной воде сомнительного оттенка вырваться наружу и стекать по трубе. Мэй лишь напряженно смотрит вниз, немного вздрагивая каждые десять секунд, словно от судороги. Она не противостоит. Не может. И движения Оливера спокойны. Он без грубости стягивает с девушки ее кофту, бросая на стиральную машину, и без лишних размышлений тянет края ее футболки наверх, оголяя тело. Тут Харпер начинает подавать признаки сопротивления. Они слабые, но даже намек на их наличие говорит, что она еще не полностью потеряла здравый смысл. Мэй трясущимися руками то давит на грудь Оливера, то прикрывает тело, сильнее горбясь в спине, когда холод касается кожи, покрытую маленькими родинками. Парень расстегивает замок лифчика, немного жестко дернув его с плеч девушки, чтобы та опустила руки. Мэй сжимается, голову поднимает, но взгляд остается прикован к полу. Оливер с таким же непринуждением справляется с ее джинсами и остальным бельем, после чего толкает к ванной. Харпер трясется, не может контролировать руки, чтобы обнять себя, скрыть тело. Ей тяжело поднимать ноги, поэтому Оливер грубо берет её под плечи, помогая залезть внутрь. Харпер не шевелится, дрожащие пальцы не в силах сжать. Парень берет шланг от душа, переключая воду на него, и струю наводит на спину девушки, которая практически не ощущает удара капель. Лишь сильный холод. Ноги сгибаются под давлением, и девушке удается обхватить себя руками. Дрожит. Смотрит широко распахнутыми глазами вниз, не реагирует на прикосновения к рукам, спине, коже бедра. На лице Оливера полное спокойствие. Никакой мысли о том, что он делает что-то неправильное, противозаконное. Этот тип воспитан самим собой. Никто никогда не диктовал ему правила морали. Ладонью трет ещё не затянувшиеся порезы на бледной коже девушки, поэтому алые следы остаются на кончиках пальцев, после чего стекают под напором воды вниз, на дно ванной. Харпер не может хмурить брови. Представьте, что её нет. Это не трудно. Так как этот человек пропадает. Полностью. Ноги окончательно слабнут, так что Мэй поскальзывается, не пытается даже ухватиться за что-нибудь. Её мозг не способен выстраивать цепочку из действий. Оливер сжимает пальцами предплечье, грубо позволяя девушке сесть на колени. Сам наклоняется ниже, продолжая водить струей воды по спине, он внимательно смотрит на выступающие кости позвоночника, ведь Харпер сгибается, сутулит плечи и горбит спину, ладонями опираясь на ледяное дно. Оливер пальцем проводит по бугоркам костей, останавливая руку, когда касается какого-то странного пятна. Оно еле заметно на коже, но у парня превосходное зрение, так что найти интересные отметины ему не составляет труда. Он выпрямляется, не отворачивает головы, будто боясь, что, потеряв контакт с найденным объектом, оно исчезнет. Рукой слепо щупает раковину, наконец, натыкаясь на острый предмет. Лезвие. Без обработки. Оно уже «затупилось», местами покрылось оранжевым слоем, но парень все равно подносит свое оружие к коже спины, на лопатке. Касается. Харпер — никакой реакции. Нажимает. Харпер — никакой реакции. Давит долго, ведь прорезать слой кожи заржавевшим лезвием тяжело. Харпер молчит. Её веки не широко распахнуты. Они немного сужены, прикрыты, в глазах ничего разумного. Туман. Мускулы лица Оливера не дергаются от удовольствия. Неясно, как именно он относится к процессу. Парень с простотой во взгляде наблюдает за стекающей по спине кровью. Он сильнее давит, проникая под кожу, дергает в сторону, отчего кожа натягивается, медленно, мучительно медленно она расходится в сторону, разрезается, выпуская алую горячую жидкость. Неровный кружок. Оливер вырезает его, оставляя на коже лопатки Харпер небольшой участок, на котором видно розовое мясо. Мэй. Никакой. Реакции. Оливер откладывает кусочек кожи с отметиной на край раковины, куда кладет и кровавое лезвие. Холодной водой омывает свежую рану, мельком поглядывая на профиль девушки: — Ты даже ничего не осознаешь, так? — хрипло говорит, ставит перед известным фактом. Выражение лица Харпер не меняется. Она немного покачивается из стороны в сторону. Ничего в ответ. Не слышит. Находится в вакууме. Такое чувство, что язык опух. Им не пошевелить. Она только и может, что дышать. — Наркотик помогает, верно? — почему Оливер вообще разговаривает с ней? Знает же, что в ответ ничего не получит. Выключает воду. Встает. Не церемонится, взяв Харпер за волосы, и тянет вверх, чтобы мотивировать её двигаться. Девушка лишь запрокидывает голову под давлением, и парню приходится самому поднять её на ноги. Мэй встает на плиточный пол, еле соображает, что нужно держаться на ногах, что ноги вообще у неё есть. Что такое руки? Что такое пальцы? Что такое глаза? Она будто теряет все эти знания и умение пользоваться своим телом. Оливер берет старое полотенце, давно не стиранное, или наоборот застиранное до такой степени, что ткань становится жесткой, царапающей, словно поверхность штукатурки. Водит по рукам и спине девушки, оставляя после себя красные нити царапин. Кровь продолжает медленно стекать по спине, капает на плитку, впитывается в полотенце. Оливер хмуро подмечает это и со злостью смотрит на девушку, сжав её волосы: — Ты всё пачкаешь, — рычит. — Прекрати, — ему не нравится, что здесь теперь пахнет кровью, которая продолжает стекать каплями по лопатке, так что парень размахивается, ударив Харпер по плечу кулаком. Девушка без труда теряет равновесие, рухнув на пол. Лежит на животе, только слегка подогнув ноги. Носом упирается в плитку, громко дыша. Мокрые вьющиеся волосы скрывают лицо. Руки лежат неестественно, будто их вывернули, но Мэй не может поменять положение. Она только дышит. — Какого черта ты пачкаешь здесь?! — Оливер кричит на неё, нанося удар ногой по голой спине. Харпер не дергается от боли. Лежит смирно. Никакой реакции. Ещё удар. С рычанием, ведь алые пятна никуда не пропадают с пола. И ещё один. Будто пятна должны пропасть каким-то волшебным образом. — Блядь, ты… — Оливер садится на корточки, пальцами сжимает волосы, сильно ударив девушку щекой об пол. — Убери за собой! — приказывает, с хрустом в шее Харпер повернув её лицом к себе. В глазах девушки — ничего. Взгляд опущен, из носа по какой-то причине начинает течь кровь. Видимо, она ударилась им при падении. Лицо Оливера искажается от ярости, и он уже готовится повторить удар головой об пол, но вдруг замирает. Резко. Слишком уж внезапное изменение в глазах. Он уставился на Харпер, немного наклонив голову, и щурит веки, будто присматривается. На его лице нельзя прочесть эмоции. Он отпускает волосы девушки, отчего её голова падает на плитку, а сам парень встает на ноги, покинув ванную комнату. Мэй продолжает лежать без движения, просто дышит чаще, чем до этого. Минута. Две. Три. А может все десять. Харпер не ощущает течения времени. Оливер возвращается с каким-то старым тряпьем. Это платье? Или длинная футболка? Что это? Приседает, резким движением тянет Мэй вверх, заставляя качаться на ногах, но встать на них. Её голова опущена. Болтается на шее то в одну сторону, то в другую. Будто растение. Оливер не встряхивает вещь. Он сразу натягивает её через голову девушки. Напоминает длинную ночную рубашку. Белая ткань посерела. Синие полоски потускнели от времени. Рубашка без пуговиц. Просто прямая ткань, касающаяся колен. Она явно принадлежала кому-то. И кто-то её сильно любил, ведь множество дырок с заботой зашиты, чтобы не было видно. Рукава скрывают плечи. Оливер поправляет ткань, хмуро осматривая все тело Харпер целиком. Лицо расслабляется. Он берет её за шею, пальцами водит по губам, размазывая кровь, что продолжает течь из ноздрей. Дергает голову девушки выше, но она всё равно не смотрит на него. И в груди что-то знакомо щелкает. Оливер моргает, с неприятным, ненормальным успокоением произнося: — Наконец, ты дома, — парень одной рукой приглаживает вьющиеся волосы. — Мия.

***

Выстрел. Без раздумий, без сомнений. Выстрел в голову. Звук разносится эхом по заброшенному зданию, которое давно никто не собирается арендовать. Дурная слава этих мест отпугивает как покупателей, так и простых жителей Лондона. Знаете, есть такие места, в которых ночью лучше не прогуливаться, но эти заброшенные места опасны и светлым днем. Сейчас весь город поник во тьме холодной ночи, но эти двое не смеют спать. Им и не удастся. Дилан опускает оружие, когда тело мужчины падает лицом в бетонный голый пол, покрытый побелкой, что сыпется с потолка. Здание трещит. Старое и ненадежное. Дейв стоит напротив, хмуро смотря на мужика, который без дыхания и с дырой в голове лежит на полу, только дергая кончиками пальцев. Это один из команды, в которую входит Оливер. Он не сказал ни местонахождение их главного, ни возможное местонахождение самого Оливера. Даже если бы сказал, Дилан бы убил его. Нельзя, чтобы кто-то узнал о том, что происходит. Особенно Босс. — Что дальше? — Фардж не спал уже несколько ночей, как и О’Брайен, поэтому выглядит нехорошо. Он смотрит на друга, который оглядывается по сторонам, прислушиваясь к шуму ветра и гудению ночных улиц. Голые серые стены не скрывают нежданного гостя, хотя Дилан вполне предугадывал, что он скоро появится, поэтому крепче сжимает пистолет, кивнув головой: — Круто. Он сам к нам пришел. — Оливер? — Дейв шепчет. — Нет, но… Этот человек знает, где его найти, — Дилан бросает взгляд на Фарджа, который крепче сжимает свое оружие, подходя к другу. Саймон. Этот ублюдок пришел убить их. На часах два часа ночи. За окном, прикрытым старыми занавесками, темно. Черная стена мрака не пропускает бледный свет голой лампочки, что мерцает у потолка, немного покачиваясь, ведь по дому носится легкий сквозняк. Кухня выполнена в светлых тонах, но приятного бежевого оттенка тумбы, плита и холодильник тускнеют от времени. Они покрываются слоем пыли. Стол в центре, рассчитанный на четверых человек, накрыт давно немытой посудой. Плесень на еде, что лежит здесь годами. Грязные тарелки с кусочками пищи зеленеют. Тараканы бегают от угла в угол и чувствуют себя хозяевами дома. Мэй сидит на одном стуле, спинка его разукрашена краской, яркие цвета которой посерели. Сбоку приписана одна буква. «М». На столе напротив неё грязная тарелка, ложка, кружка с серой водой, на дне зеленеет осадок. Девушка ещё не пришла в себя. Её взгляд опущен. Никак не реагирует на передвижения Оливера и шум, что он создает, пока открывает и закрывает ящики: — У меня остались твои хлопья. Знаю, ты ешь их только на завтрак, но пока ничего другого нет, — говорит в пустоту, ведь Мэй — и есть пустота. Девушка покачивается назад, вперед, слегка наклонив голову. Она уже может различать звуки. Это хорошо, но способность мыслить заблокирована наркотиком. Оливер наливает в её грязную тарелку молоко. Неизвестно, как долго оно простояло здесь. Берет открытую ещё десять лет назад упаковку хлопьев и сыпет в тарелку, не обращая внимания на тараканов, что падают вместе с хлопьями в белесую жидкость. Ложкой мешает, садясь рядом на стул, на котором зеленой краской написана небольшая буква «О», и набирает в ложку молока с хлопьями, поднося к бледным губам Мэй. Под её носом остались красные подтеки. Кровь высохла, но нижняя губа опухла после удара. Вьющиеся волосы червями висят, скрывая часть лица. Оливер берет свободной рукой её за подбородок, заставив приподнять голову, и сжимает пальцами челюсть, открывая рот. Харпер дышит через нос, смотря вниз темными глазами, когда парень вливает ей на язык горькое молоко с хлопьями, что имеют привкус ваты. Отпускает подбородок, и всё содержимое рта льется наружу, стекая по губам и подбородку. Оливер смотрит на это, вздыхая: — Как всегда. Ты совсем не меняешься, — берет полотенце, начав вытирать её губы. — Такая же неряха, Мия, — шепчет. Не улыбается. Весь день на его лице не царит эта ненормальная улыбка до ушей, но его поступки от этого не теряют своего безумия. — Испачкала любимую футболку мамы, — парень отряхивает ткань рубашки в полоску. Он продолжает «кормить» Харпер, постоянно вытирая то, что льется наружу, и со вздохами повторять, что «Мия слишком неряшлива». Мия здесь. Теперь Мия дома… Выстрел. Дилан прижимается спиной к грубой стене, а ладонью стискивает ткань кофты в районе плеча. Алая жидкость просачивается наружу, пачкая пальцы. О’Брайен громко дышит, запрокинув голову в потолок, и проглатывает стон боли, повернув голову. Видит Дейва, что стоит у другой стены. Он не ранен. Это хорошо. Фардж тревожным взглядом спрашивает, как себя чувствует его друг, и Дилан просто качает головой. Порядок. Не в первый раз. О’Брайен крепче сжимает оружие, когда опускает руку, чтобы сжать пальцами обеих ладоней. Смотрит вниз, прислушиваясь к шуму за стеной. Саймон должен уже подняться на пятый этаж, но его совсем не слышно. Дилан хорошо понимает, что не может убить его, ведь это их шанс, узнать, где Оливер. Проблема в том, что здесь одно из двух. Либо Саймон убьет их, либо они Саймона. Третьего варианта нет и быть не может, но О’Брайен всё равно постарается. Он стреляет взглядом на Дейва, который весь в поту. Он вытирает ладонью лоб, вновь крепко взявшись за оружие. Проверяет, сколько осталось патронов. И сжимает веки. Черт, значит, мало. Дейв смотрит на Дилана, который так же проверяет свой запас. Блять. Они просто не могут полечь здесь. Это будет неправильно. Фардж дает жестом знак, что проверит, что позади. Он медленно подходит к краю стены, осторожно выглядывает, и вздрагивает, когда видит в конце коридора высокую широкоплечую фигуру. Выстрел. Дейв успевает спрятаться обратно, но пуля задевает кожный покров щеки, так что парень испытывает изводящую боль, но ладонь не прижимает к ране, из которой начинает течь кровь. Дилан пользуется моментом и выходит из-за стены, вытягивая оружие. Стреляет, быстро шагает в сторону Дейва. Саймон скрывается на лестничной клетке. О’Брайен встает рядом с Фарджем, стараясь дышать тише: — Как ты? — хрипло спрашивает. — Нормально, — Дейв не хочет знать, в каком состоянии его щека. Он и без того чувствует горячую кровь, что стекает по скуле, капая на плечо кофты. — Соберись, — приказывает Дилан, и Дейв кивает, моргает, сильно сжимая веки, чтобы избавиться от искр в глазах. — Готов? — О’Брайен не смотрит на него. Фардж не кивает. Он не готов. Но расправляет плечи, когда Дилан громко дышит через нос, набирая больше воздуха в легкие. Готов? Нет. Выходит из-за стены, прицеливаясь. Видит, как Саймон выглядывает из-за дверной арки, так же вытягивая руки с оружием. Дейв следует примеру друга и выскакивает в проход коридора за О’Брайеном, который нажимает на курок, явно собираясь идти на пролом. В наступление. Ему не нравится играть в кошки мышки. Неважно, сколько раз в него попадут, главное, сразить противника в ответ. Выстрелы вспышками разносятся по брошенному людьми зданию. Эта картина совсем не вызывает никаких положительных эмоций. Сидит на матрасе. Оливер сидит. В том самом подобии подвала, освещаемом лишь настольной лампой, что лежит в углу комнаты рядом с розеткой. Харпер сидит к нему спиной, её ноги вытянуты, уложены странным образом, будто она сломанная кукла. Парень держит в руках сломанную расческу с узорами в виде цветов, и водит ею по вьющимся волосам, выдирая те локоны, что спутано свисают с плеч. Оливер иногда пальцами вырывает пряди, которые кажутся ему больно непослушными. От этого в глазах Мэй блестят пятна. Она начинает чувствовать боль. Хороший знак. Прошло больше пяти дней, и она только начинает отходить от бесчувствия, хотя мысли все ещё заперты в голове. Взгляд уже светлее, но всё так же опущен. Язык такой же немой, тяжелый, опухший. Но, черт, она может чувствовать пальцы, правда пока не шевелит ими. Ощущает дискомфорт на спине, в районе лопатки, ведь там всё ещё открытая рана, что перестала кровоточить пару дней назад. Харпер немного дергает пальцами, но на большее не способна. Оливер сжимает пальцами её плечи, потянув на себя. Голова Мэй послушно падает ему на плечо, губы приоткрываются, а взгляд врезается в потолок. Парень начинает пальцами убирать пряди волос с лица девушки, расческой водить по волосам. Смотрит на рубашку в полоску, что немного приподнимается, оголяя живот. Оливер ненадолго зависает, уходя в свои мысли, которые известны только ему. Никому больше. Нельзя предугадать то, о чем он думает. Но в следующую минуту парень откладывает расческу, ладонью скользнув по голому бедру Харпер. Поворачивает голову, носом касаясь щеки девушки. Никакой реакции. Вдыхает аромат кожи. И уже делает ошибку. Люди с отклонениями привыкли навязывать себе иллюзии. И по какой-то причине сознание Оливера заставляет того думать, что Харпер пахнет Мией. Хотя это далеко не так. Поворачивается так, чтобы лицом зарыться ей в волосы. Нюхает, обхватив одной рукой плечо, другой талию, чтобы девушка не сползала. Голова Харпер продолжает без движения запрокидываться. Оливер слишком занят тем, что прижимает её к себе, так что не может заметить, как девушка шевелит пальцами рук, что скованно прижимает к себе. Её зрачки дергаются. Моргает, но взгляд ещё такой же потерянный, слабый, туманный и незаинтересованный. Оливер опускается ниже, водит носом по коже шеи, губами касаясь ключиц. Взгляд Харпер скользит по стене. К небольшому окну у самого потолка. Ночь смотрит в ответ. Мускулы лица девушки дергаются, а брови слабо и с дрожью хмурятся, отчего на бледном лбу появляются складки. Тело. Опять тело. Черт. Почему они не могут быть аккуратнее? Дилан стоит напротив стены, у которой лежит Саймон с полузакрытыми глазами. Он не дышит. Все тело пробито пулями. Черт. О’Брайен забывается, чувство самосохранения берет вверх в моменты вспышки адреналина. — Он бы всё равно ничего не сказал, — Дейв хрипло дышит, держась за бедро. Его прострелили. Фардж дулом пистолета касается пробитого патроном плеча друга, который даже не морщится. — Забей, Дилан, ты знаешь, он бы скорее пустил себе пулю в лоб, чем раскрыл кого-то из заказчиков, — О’Брайен понимает, но все равно винит себя, ведь это был один из шансов узнать, где прячется Оливер. Вариантов не так много. И сейчас Дилан не знает, что делать, поэтому стоит молча, смотря на тело Саймона, и поднимает оружие, направив на мертвого мужчину, чтобы без эмоций на лице сделать ещё пару выстрелов по телу наемного ублюдка. — Нам нужно разобраться с этим, — Фардж сжимает свое бедро, но это не поможет остановить кровь. — Потом будем думать, что делать дальше, — дает О’Брайену задачу, зная, что тот может ещё долго стоять на месте, ведь не знает, как действовать дальше. Дилан такой человек. Ему необходим план, которому он будет следовать. Этот парень чувствует себя уверенно только в том случае, если имеются в наличии обходные пути, другие варианты, но сейчас у них ничего нет. И это подкашивает уверенность. Фардж ещё раз касается оружием плеча друга: — Идем к Джо. Он нам поможет с ранами, может, подскажет чего. Дилан ещё раз наводит оружие. Уже на голову Саймона. Не моргает, когда нажимает на курок, пробивая его висок.

***

Ещё два дня. Целых. Два дня. Девушка лежит на матрасе, веки практически закрыты. Взгляд стеклянный. Смотрит в никуда, не чувствуя тяжести своего тела. Лежит в такой позе, в которой её уложил Оливер. Через небольшое окно у потолка сочится утренний свет, но он никак не радует глаз. Утро значит ещё один день в этом кошмаре. Дверь подвала открывается. Харпер не реагирует на Оливера, который спускается по ступенькам, подходит к ней: — Доброе утро, — опускается на край матраса, держа в руках стакан с водой… Наверное. А в другой ладони держит белую таблетку. Улыбается: — Поздравляю. Ты пробыла здесь неделю, — ставит посуду на пол, начав разламывать таблетку. Крошит в руках, сыпет в воду, смешивая: — Значит, пора принимать ещё дозу, чтобы тебе было хорошо, — говорит, потянув Харпер на себя, чтобы заставить её присесть. Берет за подбородок, поворачивая то в одну сторону, то в другую, оценивает её состояние, немного хмурясь, но без злости: — Ого, прошла неделя, а ты до сих пор не отошла, — усмехается. — Другим так не везло, — придерживает за спину, взяв стакан, и запрокидывает голову девушки. — Хочешь пить, да? — подносит его к её губам, начав выливать в приоткрытый рот. Сухая глотка принимает любую жидкость, напоминающую воду. Мэй глотает, слегка давясь, но выражение её лица не меняется. Такое же «замершее», будто кукла. Оливер гладит её по волосам, улыбаясь: — Хорошая девочка, — отпускает, дав Харпер рухнуть обратно на матрас и удариться лбом. Встает, держа стакан, и направляется обратно к двери, покидая подвал. Слышится щелчок замка. Проходит меньше десяти секунд. И Харпер дергается, резко поднимаясь на трясущихся руках. Она пыхтит, давится, но приседает на колени, одной рукой опираясь на матрас, а пальцами другой лезет в глотку. Глубже. Вызывает рвоту и рывком поворачивает голову к полу, опустошая желудок. Кашляет. Белки глаз краснеют от давления в голове. Ей было тяжело терпеть, тяжело притворяться. Она более-менее пришла в себя этой ночью, поэтому у неё было время, чтобы подумать. Да, она всё ещё не может свободно двигать руками, ногами, светло мыслить, но даже в таком состоянии девушка способна понять. Харпер кашляет, пытается сжать рот, чтобы не хрипеть слишком громко, и темными глазами смотрит на рвоту, видя среди белесой жидкости крошки таблетки. Да, ей не удастся полностью избавиться от наркотика в организме, но она постарается добиться хотя бы освобождения своего сознания. Мэй должна думать. Вся прошедшая неделя. Она ничего не помнит. Только какие-то вспышки воспоминаний мучают, но отбрасывает их. Главное то, что происходит сейчас. Харпер ладонью приподнимает край матраса, другой сгребает рвоту под него, продолжая кашлять. Перед глазами всё плывет, будто в замедленной съемке. Девушка приподнимается на руках, вынуждая себя оглядеться. Щурит веки от бледного света. Губы дрожат. Зубы стучат. Наркотики нужны, чтобы она пережила этот кошмар, чтобы не чувствовала боли. Но желание выбраться сильнее, чем страх перед Оливером. Мэй надеется на спасение, но сидеть, сложа руки, не собирается. Она должна найти Лили, должна вытащить себя отсюда самостоятельно, а для этого ей придется притворяться. Опускает голову, понимая, что эмоции начинают сдавливать глотку, и глаза покрываются соленой жидкостью. Её трясет от чувств. Девушка сдерживает шмыганье и пустые стоны, мычание. Она хмурит брови, смотря в пол, и громко вдыхает в легкие пыльный воздух. Чтобы выбраться, ей нужно перестать пить наркотики. Если перестанет пить, начнет все осознавать. Начнет все осознавать, будет чувствовать боль. Мэй Харпер придется терпеть.