Молчи

Садятся в машину. На Лондон уже опускается пасмурное утро. Погода совсем не щадит эмоциональное состояние жителей города. Настроение само понижается, когда тебя после сна встречает бледность, сырость. Грязь. Словно весна пришла. Дилан проверяет телефон, понимая, что никаких сообщений нет. Они с Дейвом провели проверку подгруппировки Оливера, но не обнаружили ни Грево, ни самого психопата, что сильно разозлило Главного, ведь Оливер вообще не выходит на контакт. А членов банды учили тому, что даже при смерти ты должен брать трубку, если тебе звонит сам Босс. Если Оливер не отвечает, он точно сдох. Но кто его знает. Дейв поправляет зеркало заднего вида, зевая, ведь, наконец, смог нормально выспаться за те три-четыре дня, что девушки лежат в больнице. Сегодня Мэй выписывают, точнее, она сама выписывается, поэтому нужно отвезти ей рюкзак, что она оставляла у Фарджа дома. Дилан долго тянет, прежде чем взяться за руль и повести машину, и Дейв не оставляет это без внимания: — Ты что-то принял? — Совсем немного, — правда, но не успокаивающая. — Зачем? Тебя что-то тревожит? Оливер? — Слишком много вопросов, но О’Брайен не срывается. — Просто, мне, — замолкает, но не потому, что сосредоточен на дороге. Парень явно не знает, как преподнести свои мысли Дейву, скорее, он и не желает, чтобы Фардж знал об этом. А Фардж не может не знать. Он видит. Дилан глотает не просто наркотики. Он принимает именно те, которые помогают ему не думать о проблеме прикосновений. Если за рулем Дейв, то О’Брайен просто выпивает бутылку пива. Такими темпами, парень совсем потеряет контроль. А все почему? Дейв не будет утверждать, просто предположит, что это из-за Харпер, так как только тогда, когда они едут к ним в больницу, Дилан начинает пить и глотать. И не потому, что ему приходится прикасаться к Мэй, а от простого присутствия рядом. О’Брайену тяжело находится с ней в одном помещении, и для успокоения принимает всякую дрянь. Фардж не требует, чтобы друг открылся ему. Он делает вид, что занят чем-то, роясь в телефоне, а Дилан продолжает молча вести автомобиль.

***

Я больше не могу сидеть в больнице, переносить этот запах, видеть лица врачей и медсестер. Мне наложили швы, так что не вижу смысла сидеть взаперти. Каждый день меня спасало общение с Лили. Она поправляется. Правда поправляется. Девушка не отказывается от еды, она улыбается, смеется, будто ничего не было. Даже, несмотря на истерики матери, которую тоже можно понять. Правда лично я не попадалась на глаза миссис и мистера Роуз. А вот Дейв — спокойно. В первый раз он хотел уйти, ведь мать обвинила его в похищении дочери и грозила вызвать полицию, но Лили взяла все в свои руки. Я стояла за дверью и слышала, как она ругается. Как отстаивает буквально честь Фарджа. Никогда бы не подумала, что она может так кричать. Роуз рассказала мне, что Оливер изнасиловал ее. А потом запер в сарае, предварительно сломав ногу. Она не могла словами описать свою боль, но я все равно понимала. Главное, что врачи обещают улучшение. Не буду скрывать. Мне кажется, что именно из-за Дейва она идет на поправку. И я рада этому, но… Все равно выписываюсь раньше. Мне тяжело лгать двадцать четыре часа подряд. Не хочу, чтобы кто-то знал, что со мной не все в порядке, потому что это проявление эгоистичности. У всех проблемы, все устали. И не в моих правах кого-то нагружать. Я попрощалась с Лили, пообещав, что приеду завтра. Мне нужно записать ее номер в новый телефон, ведь старого я лишилась. А еще сегодня Дилан должен был привести мой рюкзак. И это означает, что парень решит меня подвезти домой, ведь Дейв наверняка останется с Лили. Но мне необходимо немного времени в одиночестве. Совсем немного. Спасибо Роуз, что она одолжила мне свою одежду. Верну ее завтра, а то… Никто не привезет мне мою. До сих пор не знаю, что с моей мамой. Где они с отцом? Наверняка она пыталась дозвониться. Места себе не находила. Надо будет позвонить ей, как окажусь дома. Но не сейчас. Роуз должна передать, что я решила прогуляться. Знаю, лучше было подождать, забрать вещи и ехать себе спокойно. Дело в том, что сегодня мне опять снился тот сон. И я тонула. Это окончательно выбило меня из колеи, поэтому сбежала. Да, сбежала, потому что мои руки до сих пор дрожат, а в темных коридорах больницы я чувствую на себе взгляд. Параноик, но не могу спать, не могу кушать, не могу закрывать глаза в душе, чтобы смыть шампунь. Мне не побороть это дерьмо внутри. Не знаю, который час, сколько проходит времени с того момента, как покидаю больницу. Я сажусь на автобус до моей улицы, но не выхожу, доезжая до конечной. Затем пересаживаюсь, и вновь еду в другую сторону. Водитель смотрит на меня странно, но какое мне дело? Сижу, виском прижавшись к не самому чистому стеклу, смотрю на дорогу, не давая шуму вокруг проникнуть в меня. Люди набиваются в салон, затем выходят. Каждый раз их все больше. И пахнут они отвратительно. Морщусь, касаясь пальцами щеки, на которой еще можно нащупать корочку от раны. Хотелось бы мне сейчас быть похожей на Лили. Улыбаться, смеяться, но не чувствую, что получится. Я могу только изобразить всем знакомое равнодушие и сказать: «Я в порядке», — после чего спрятаться и перевести тему. Думаю, чем скорее я вернусь в прежний ритм жизни, тем быстрее оправлюсь. Знаю, звучит ужасно, но мне нельзя сидеть дома. Нужно выходить и двигаться. Напротив садится мужчина. Я складываю руки на груди, а ноги сжимаю. Непроизвольно. Смотрю в окно, понимая, что прошло достаточно времени, можно уже домой отправиться. Поднимаю взгляд на табло, где сверкают названия. Через три остановки. Опускаю голову, невольно останавливая внимание на мужчине, который внешне не может оттолкнуть. Выглядит опрятно, но… Он улыбается и подмигивает мне. Остаюсь хмурой и смотрю в окно. Лучше выйду сейчас. Неприязнь к противоположному полу — это нормально? После изнасилования Причардом я не ощущала отвращение настолько сильно. Сейчас это чувство сидит под кожей, оно стало кожей, неоспоримой частью меня. Поэтому я бежала из больницы. От врача, что прикасался ко мне. От Дилана, что постоянно наблюдает за мной. Знаю, у меня не должно быть причин опасаться их, ведь они не делают мне больно, но… Черт, это тяжело. Уверена, что со временем пройдет. А пока мне необходимо восстановиться. В одиночестве. Иду по улице, сложив руки на груди. Не застегиваю кофту. Опять кофту О’Брайена. Хорошо, что мое отношение к его вещам не изменилось. Его одежда правда теплая. Как он сам, что стало для меня настоящим открытием. В тот момент, когда он помогал мне слезть с козырька. Его руки. Пальцы. Горячие. Или мне показалось? Если честно, все происходившее в тот день теперь кажется туманом. Практически ничего не помню в деталях. Только свое адское сердцебиение. Осторожно глотаю холодный воздух, терплю порывы морозного ветра, что ерошат спутанные волосы. Справлюсь. Я справлюсь. Сама. Иду по территории своего комплекса. Сворачиваю на свою улицу и сразу замечаю знакомый автомобиль. Он уже здесь? Черт, надо поторопиться, чтобы не отнимать его времени. Ускоряю шаг, сильнее противостою ветру, и щурю глаза под его давлением. Вижу О’Брайена. Он сидит на ступеньках крыльца моего дома. Курит. Выглядит хмуро, в принципе, ничего нового. Моргаю, сама заставляя себя хорошенько прокашляться, чтобы голос звучал уверенно и громко. Парень переводит на меня взгляд, еле заметно прикусив сигарету зубами. Подхожу ближе, и ужасаюсь. Не могу. Поднять. Глаза. Смотрю на траву, еле вынуждая себя взглядом коснуться шеи Дилана, который, кажется, не меняется в лице. — Давно здесь? — Обязана говорить первой. Говорить много. Я в порядке. — Минут двадцать, — он пускает дым, после чего с неприязнью щурится, потушив сигарету о свое запястье, и встает, взяв рюкзак, что лежал в ногах. — Извини, что долго, — делаю шаг назад и немного в сторону, когда Дилан спускается вниз, встав напротив. — Где ты была? — Я ожидала этот вопрос и свято верила, что готова к ответу, но, услышав его, поняла. Поняла, что вся ложь остается где-то в глотке, не давая вести себя нормально. — Решила проветриться, — нахожу ответ, хоть и с опозданием. — Одна? — Что за неверие в голосе? Не поднимаю глаза на лицо О’Брайена, поэтому мне сложно сказать, как именно он смотрит на меня. Скорее всего, не верит. — И где ты «проветривалась»? — Допрос. С чего вдруг? Нервно моргаю, сунув руки в карманы, чтобы скрыть внезапно потеющие ладони. Чувствую, что Дилан смотрит. Причем внимательно, будто желая вывести меня на чистую воду. Мне не нравится ощущать этот взгляд на себе. Невольно сравниваю его с Оливером. Знаю, ужасное сравнение. Но мне просто не хочется, чтобы кто-то смотрел на меня. — Харпер, — Дилан обращается ко мне спокойно, а в моем горле встает ком. Мне не нравится быть такой эмоциональной. И меня злит, что сейчас причин для слез нет, но глаза предательски горят от соленой жидкости, от которой пытаюсь избавиться, моргая. Но глотать воздух уже сложнее. — Что произошло в больнице? — О’Брайен. Тебя не должно это заботить. — Кто-то приставал к тебе? — Господи, нет, — я слышу его тон, поэтому сразу же отрицаю, касаясь лба ладонью. Надеюсь, что его вопросы иссякнут, но нет. — Я что-то не так сделал или сказал? — Знаю. Он хмур. По голосу слышно. — Нет же, — мне хочется прикрыть глаза, но я просто отворачиваю голову, борясь с эмоциями, и тяжело вздыхаю через нос, чтобы хоть как-то перевести дух. Меня выматывает общение. Морально. — Тогда почему ты не смотришь на меня? Молчу. Моргаю. Не поднимаю глаз. — Харпер, — требовательно. Не реагирую, боясь, что лишнее телодвижение станет моим концом. Не хочу рыдать перед кем-то. — Мэй, посмотри на меня, — удар в подых. Дилан не шевелится, но я получаю пощечину. Он просит. Не приказывает, как поступает обычно. Просит. Посмотреть. На него. И мне становится еще хуже, ведь не могу. Сдерживать слезы трудно. Но справляюсь. Глубокий вдох. Выдох. Поворачиваю голову, взглянув на парня, но взгляд не устанавливает зрительный контакт. Смотрю куда-то сквозь него. И, думаю, О’Брайен видит это, поэтому немного раздраженно отводит взгляд, ладонью проводя по волосам. Протягивает мне рюкзак. Беру его. Молча. Опускаю глаза. — Ты уверена, что готова находиться одна? — Необычный вопрос, ответ на который не обдумывала, но головой киваю. Дилан продолжает сверлить меня взглядом. Кивает: — Окей, — вынимает ключи из кармана и, кажется, хочет что-то добавить, но закрывает рот, зашагав в сторону своего автомобиля. Почему ты уходишь? Недолго топчусь на месте. Впитываю звук шагов. Иду к двери, поднимаясь по ступенькам крыльца, и роюсь в рюкзаке дрожащей рукой, находя ключи. Я не уверена, что готова к одиночеству, которого так желаю. Слышу шум мотора за спиной. Не уходи. Вставляю ключ в замочную скважину. Пара поворотов — и дверь открыта, а мои глаза начинают болеть от слез. Оглядываюсь, но автомобиль уже уезжает, поэтому провожаю его взглядом, не борясь с чувством страха внутри. Встречает темная прихожая. Нервно и быстро запираю дверь на все замки. От резких движений пальцев давление повышается и голова начинает кружиться, поэтому прижимаюсь лбом к железной поверхности, громко выдыхая. Комод, на который аккуратно кладу ключи, покрыт легким слоем пыли. Мне стоит перевести дух, но времени нет. Бросаю рюкзак на пол, быстро зашагав на кухню, чтобы найти домашний телефон. Светлые предметы кухни не наводят на положительное. Немного мнусь, хмуро уставившись на значок автоответчика. Не горит. Он мигает даже в случае пропущенных вызовов. А здесь ничего. Медлю. Вовсе останавливаюсь возле стола. Ничего. Начинаю активно дышать. Если моя мать не могла дозвониться до меня, то стала бы трезвонить на домашний и оставлять сообщения. Но этого нет. Выходит, она не звонила. Она не поняла, что я пропала. За эти недели. Она… Опускаю руки, вскинув голову, и выдыхаю в потолок. Что-то в груди съеживается. Обида. Она вызывает тошноту, сводит мышцы рук. Вытираю слезы, уже не контролируя их поток. Всхлипываю. Тяжело стоять на ногах. Неприятное столкновение жара и холода в одном теле. Ладонью накрываю горячее от усталости и изнеможения лицо. Второй рукой опираюсь на край стола, чтобы осторожно сесть, но не на стул. Мне нужен холод. Холодный паркет. На него опускаюсь медленно, ведь не могу полностью проконтролировать свои движения. Жалко хнычу в ладонь. Наконец могу полностью отдаться своим чувствам и не быть осужденной за них. Рыдаю. Да, открыто. Не боясь. Страшась только самой себя, своей слабости, тому, как сложно будет оправиться, прийти в себя. Мне казалось, я переживу. Казалось, не составит труда вернуться к обыденной жизни, но кошмары сводят меня с ума. И это ощущение. Даже сейчас мне с ужасом кажется, что кто-то смотрит на меня. Из темноты коридора. И мне страшно открывать глаза, страшно всматриваться, ведь какая-то безумная часть меня правда верит, что он там. Оливер. Он наслаждается моим отчаянием. И вот-вот выйдет из темноты, чтобы вырезать мои глаза и закопать меня в земле. Я… Я не могу. *** Не уехал далеко. Не смог. Откуда в нем эта злость? Дилан припарковал автомобиль за углом. Парень немного раздраженно смотрит на руль, начав мять его пальцами, громко выдыхает, немного запрокинув голову, чтобы взглянуть на серое небо. Бред. Что на него нашло? С какого хера привязался к ней со своими вопросами? Он должен понимать, в каком она состоянии, так, в чем дело? Просто ему не хочется, чтобы Харпер молчала. Молчание — самое страшное, самое невыносимое, самое сильное оружие против О’Брайена. Он скрывает свои страхи, скрывает свое прошлое от других людей, чтобы не быть в их глазах слабым. Никогда не скажет ни матери, ни Харпер о том, что с ним сделал Донтекю, иначе тут же потеряет свой статус. Станет слабым. Поэтому будет молчать. А Мэй Харпер нельзя молчать. Она должна говорить. С ним. Черт, плевать, что собственные мысли сводят его с ума, заставляя нервно усмехаться и тереть лоб. Дерьмо, Дилан. Дейв прав. Пути назад нет. Ты пропал, если даже не можешь находиться рядом с этой… Как там он раньше называл Харпер? Сукой? Стервой? Шлюхой? О’Брайену уже не вспомнить. Сейчас в приоритете его спутанность. Парень не идиот. Он просто отрицает. Но понимает. У него есть чувства к ней. У Дилана О’Брайена есть что-то к Мэй Харпер. Никогда не признается. И не потому, что нельзя. Потому что это, как минимум, странно. Это не для него. Правильно Донтекю начал смеяться над ним. Дилан не может быть таким, как все эти смазливые влюбленные уродцы. Он не знает, чего от парней ждут девушки. Он ни черта не знает. И не хочет. Наверное. Быть может, это пустые попытки оправдаться перед собой. О’Брайен опирается локтем на дверцу, продолжая нервно теребить волосы пальцами. Он хотел остаться у неё, посидеть, хотя бы пару часов, чтобы понять, как она чувствует себя в одиночестве. У Дилана был опыт в этом. После того, как он вытащил Дейва, то оставил его дома одного, чтобы сходить за сигаретами, а когда вернулся, то обнаружил этого придурка, глотающего таблетки. Фардж не протянул и десяти минут в тишине. Мысли свели его с ума. И Дилан боится, что Мэй так же сломается. Но Харпер вела себя слишком отрешенно. О’Брайен не привык делать что-то для кого-то, поэтому ему было тяжело побороть себя. Нет отдачи — нет и желания. Блять, да кого ты обманываешь?! Чертово желание было. Но Мэй… Что, блин, Мэй? Она не виновата. Это всё ты, О’Брайен. — Да пошел ты… — он посылает себя шепотом, после чего трет губы пальцами, закатив глаза. Черт. В палате царит иная атмосфера. Кажется, настроение этих двоих не подвластно серой погоде. Она не испортит улыбку Лили Роуз, не заставит Дейва Фарджа прекратить смотреть на неё так, будто она — чертово чудо света. Дейв, не забывай дышать, ладно? Девушка сидит на кровати, её тонкие ноги накрыты одеялом. Она не хочет видеть гипс, поэтому скрывает их, совсем не думая о том, что парня заботит её худоба в целом. Правда, о чем он может думать в данный момент? Только о том, как приятно наблюдать за тем, что она кушает. Лили выпивает йогурт со злаками. Пока ей нельзя твердую пищу. Дейв сидит на краю кровати, нервно проверяя телефон. Нет звонков от Дилана, сообщений об Оливере. Ничего. Это хорошо? — Вы привезете Мэй завтра? Не хочу, чтобы она долго находилась одна, — Роуз закрывает крышкой йогурт, немного задержав на нем свой задумчивый взгляд. — Ей вообще не стоило выписываться так рано, — Дейв тянет руку, забирая у девушки бутылочку, и Лили переводит на него сверкающие глаза, улыбаясь, правда обеспокоено: — Я пыталась отговорить её, но она слишком упряма, — начинает поправлять одеяло, чтобы натянуть его на живот. Фардж усмехается, понимая, что в который раз сравнивает Дилана с Мэй. Два упрямых, но одновременно с этим не самых морально стойких людей. По крайней мере, в некоторых ситуациях они спокойно ломаются. А в иных выдают себя за рыцарей. Дейв немного мнется, продолжая вертеть в руках питьевой йогурт, и откашливается, задав волнующий вопрос: — Твоя мать всё ещё злится? — Она больше рада, что я нашлась, но… Всё равно это дерьмо из неё не убрать, — Лили улыбается, вскинув голову, и двигается ближе к Фарджу, заметив его перемену в лице. Ей не хочется, чтобы он забивал свою голову тем, что думает ее мать. Роуз плевать. Сейчас она видит только человека, который спас её. Большего для уважения и не нужно. — Вы в порядке? — девушка задает вопрос, и от него Дейв хмурит брови, немного озадаченно: — Мы? — Все эти дни вы только и делаете, что вертитесь здесь, но никто не спрашивал о вашем состоянии, — Лили наклоняет голову набок, внимательно изучая старые шрамы на запястье парня, который слишком часто забывает о них, поэтому спокойно снимает куртку. Роуз понимает, что не должна спрашивать об этом. Не сейчас. — Так… — вновь смотрит ему в глаза, улыбаясь. — Как ты? Фардж смотрит в ответ, немного щурясь, ведь правда думает над ответом, полагая, что нельзя говорить первое, что приходит на ум. Он чувствует себя… Хорошо. Ведь все закончилось. Кажется, Дейв надолго уходит в себя, так как даже его взгляд немного опускается. Роуз моргает, с тревогой сглатывая, и двигается еще ближе, пытаясь перехватить пустой взгляд парня. Может, он и заявляет, что, наконец, высыпается, но его лицо говорит обратное. Лили знает. Фардж часто сидит в машине через дорогу от больницы, будто боится, что Оливер вновь объявится. С ним же не спит и Дилан. Девушка терпит молчание. Но глаз не отводит. Правда, время идет, а реакции со стороны Фарджа никакой. Он слишком часто так «уходит» в себя, и один Бог знает, что творится в этот момент в его голове. Мать Роуз заявляет, что такие, как Дейв, не способны мыслить серьезно, но женщина ошибается. Ей не доводилось видеть такое выражение лица. Лили не понимает, почему улыбается. Она хочет удобнее сесть, поэтому ставит руку на кровать, случайно задевая пальцы парня, который резко приходит в себя от прикосновения. Он дергает лицом, взглянув на Лили, и тут же растягивает губы в улыбку, ожидая, что девушка смущенно уберет ладонь. Но нет. Роуз продолжает пальцами гладить разбитые костяшки Фарджа. Уголки губ того опускаются, улыбка пропадает, ведь Лили хмуро рассматривает его раны, которые покрылись тонкой корочкой, что можно подковырнуть и спокойно выпустить кровь наружу. Роуз боится допустить это. Она не любит кровь. Поэтому гладит. Спокойно, осторожно, не надавливая. Мельком смотрит на Дейва, тут же смущенно опустив взгляд, скрывшись под легкой улыбкой. Фардж сам начинает растягивать губы, постоянно отворачивая голову, чтобы прекратить смотреть на девушку, но в итоге сдается, решая не противостоять своему желанию. Он поддается вперед, не просит её поднять лицо выше, ведь желает оставить поцелуй вовсе не на губах. Этот жест интимнее. Дейв касается губами её лба, невольно глотнув аромат кожи. Лили прикрывает веки, сама немного поднимает голову, будто дает понять, что хочет немного иначе, поэтому носом скользит по его щеке, замирая, когда выдохом обжигает его губы. Положение рук меняется. Теперь Фардж накрывает её ладонь, сжимая, а сам стискивает зубы, когда понимает, что с желанием поцеловать Лили появляется тяжесть в груди. Парень остается в напряженном отстранении, пока Роуз мягко чмокает его в губы, мило улыбнувшись, ведь не отстраняется. Дейв не может игнорировать. Он улыбается в ответ, накрывая её губы своими. Целует. Осторожно. Чувствует, как девушка цепляется за его футболку, слабо сжимая пальцами темную ткань. Вторую руку продолжает сдерживать парень. Он сжимает её плечо, слегка углубляя поцелуй, ведь постепенно желание возрастает. Нельзя, так? Поздно для здравомыслия.

***

Стрелка часов перевалила за противную восьмерку. Продолжаю сидеть на кухне, но уже на стуле, так как пол оказывается слишком холодным. Надо найти себе телефон. Надо принять душ. Надо сделать себе поесть. Надо. Много надо. И никакого движения. Мне не хочется шевелиться. Поэтому продолжаю сидеть на кухне, без остановки сминая и разминая салфетку. Рвется по краям. Белая или серая? Понятия не имею. Мне нужно включить свет, иначе от сгущающейся темноты станет хуже. Что со мной не так? Давай, Харпер, бери себя в руки и выходи в люди. Хватит убиваться. Бросаю салфетку на стол, подняв холодные ладони к лицу, чтобы немного остудить его. Прижимаю к румяным щекам и качаю головой, прикрыв веки. Нет, так не может продолжаться. Единственный, кто сможет помочь мне — я сама, так? Я ведь помню эту истину, но почему не могу заставить себя побороть слабость? Эмоции, прочь из меня. Еле встаю на ноги, опираясь руками на стол, и шагаю к выключателю, ускоряясь, ведь понимаю, что вокруг царит густой мрак. Он пугает, гоняет мурашки по коже, поэтому быстрее хлопаю по кнопке. Свет бьет по глазам, заставляя щуриться. Тру веки, обнимая себя руками, и оглядываю пыльную кухню. Тишина. Как давно меня мучает одиночество? Раньше подобное не заботило, что не так сейчас? Почему у меня поперек глотки стоит ком? Вдох-выдох. Приходи в себя. В носу тут же закололо. Черт. Вдох-выдох. Прикрываю опухшие от слез веки. Вдох-выдох. Харпер, пожалуйста… Звонок в дверь. Резко распахиваю красные глаза, оглядываясь в темноту коридора. Стук в дверь. Невольно прижимаюсь плечом к стене, будто желаю слиться с объектами дома. Хмуро смотрю перед собой, прислушиваясь. Стук. Стук. Стук. Боже… Моргаю, понимая, что слезы вновь наворачиваются на глаза. Сжимаю пальцы в кулак, прижимая белыми костяшками к искусанным губам, и шмыгаю носом, прикрывая веки. Хватит. Хватит так трястись. Меня буквально сражает судорога. От холода. От страха. Мои нервы давно не те. Сжимаю себя руками, шагая по коридору к двери. Молюсь, чтобы все мои страхи испарились, чтобы это был лишь бред ненормальной. Но стук повторяется. Медленно, насколько медленно я перебираю ногами, но как быстро скачет сердце. Расчесываю пальцами кожу грудной клетки, пока подхожу к двери, протянув к замкам руку. Один поворот, второй. Щелчок за щелчком. Я ничего не боюсь. Мой страх — это навязчивая иллюзия. Я — Мэй Харпер. Я… Я открываю дверь, опустив взгляд в пол. Пусть это будет Дилан. Пожалуйста. Я никогда ничего так сильно не желала, как его. Сейчас. Неважно, как неправильно это звучит в моей голове. Мне нужен О’Брайен здесь. Поднимаю взгляд, замерев. Не от шока. Нет, не испуг. Скорее легкое недоумение. Причард. Пенрисс. Смотрит. На меня. В темноте мне не сложно подметить его синяки и разбитый висок. А ещё он быстро дышит, будто мчался от кого-то. Его преследовали? Как удобно так переключать мысли с себя на кого-то другого. Не думать о своих проблемах. Слишком просто. И мне это нравится. Точнее, моему подсознанию нравится лгать себе же. Скрывать правду за мыслями о другом. — Ты в порядке? — не ожидаю вопроса с его стороны. Причард правда смотрит с беспокойством, хотя я не верю этому, так что да, черт возьми, да, я поднимаю голову выше, гордо вскинув подбородок, и выдавливаю из себя хриплое «конечно», после чего ощущаю процент гордости в своем взгляде: — У тебя проблемы? Опять родители? — да, молодец, больше говори. Голос ещё дрожит, но ты справишься с этим. Умница, Харпер. — Нет, это… — Причард скованно оглядывается, но, кого он собирается обмануть? Я вздыхаю, делая шаг в сторону, чтобы освободить проход, и молча жду, пока парень сообразит, что можно войти внутрь. Мне спокойнее, когда дверь заперта. Пенрисс наклоняет голову, словно виновато, и переступает порог, прихрамывая. Закрываю дверь на все замки, включаю свет в коридоре, чтобы лучше ориентироваться, и поворачиваюсь лицом к парню, чтобы жестом пригласить его на кухню, но замечаю, что он хмуро рассматривает мою рану на лице. Правда, не задает вопросов. Он не посмеет. Не имеет права. Дышать рядом. Стоять рядом. Смотреть на меня. Поскольку парень не двигается, я делаю вид, что игнорирую его заинтересованность. Направляюсь на кухню, чтобы сразу достать аптечку. Ничего не меняется. Опять та же ситуация. С полки беру всё необходимое, после чего кладу на стол, невольно останавливая взгляд на успокоительном. Мне это сегодня понадобится, если хочу поспать. Причард, наконец, заходит на кухню. Он специально отводит взгляд, чтобы не смотреть на мой порез. Не смотреть на меня. Правильно. Подходит к столу, останавливается сбоку. Будь уверенной, Харпер. Ты делаешь успехи. — Что болит? — поворачиваю голову, быстро изучая его раны, чтобы понять, что ему потребуется для наружного применения. — По голове били? Можно принять от боли в голове. Или живот? Что? — черт, начинаю тараторить, трогая свой лоб пальцами. Нервы. Не сейчас. Причард молча указывает на голову рукой, морщась от простого движения. Понимаю его. Первые дни у меня тоже раскалывалась голова. Оливер слишком часто бил меня. В висках до сих пор пульсирует давление. Прикусываю язык во рту, начиная отбирать то, что можно принять внутрь. Кладу перед Пенриссом упаковки таблеток, а сама беру вату, промачивая перекисью. Причард сам наливает себе воды в стакан, после чего так же молча глотает таблетки. По большей части обезболивающие. Мне надоедает держать в руках ватку и наблюдать за тем, как капля крови стекает по щеке парня, поэтому выдыхаю от усталости, касаясь ватой его раны над бровью. Причард вздрагивает. Так сильно, будто я прижимаю к его шее раскаленный провод. Не придаю этому значения. Мне спокойно от того, что сейчас я не одна. Даже, если моя компания — это Причард. Плевать. Я ещё не готова к одиночеству. Может, пока Пенрисс здесь, смогу привыкнуть к темноте вечера. Надавливаю на рану, взяв со стола пластырь. Надо остановить кровь. Откуда во мне столько жалости и понимания к этому человеку? Один черт знает. Опускаю руки, никак не справляясь с упаковкой пластырей. Когда всё валится из рук, кажется, что ни с чем справиться не способен. Это угнетает. Совершенно отвлекаюсь на свое дело, поэтому чувствую в последнюю минуту. Чувствую, как парень пальцами аккуратно касается моей шишки на лбу. Осторожно, но реагирую резко. Поворачиваю голову, дернувшись в сторону от него. Смотрю широко распахнутыми глазами на Причарда, который уже готовится просить извинения, но волна паники от полученного хоть и короткого, но прикосновения уже накрывает мое сознание, поэтому хмурюсь, рвано дыша: — Какого. — готовлюсь взорваться, но слышу очередной звонок в дверь. Закрываю рот, отвлекаясь, как и Пенрисс, который оборачивается, смотря в сторону коридора. Какого черта он прикасается ко мне?! Моргаю, бросив ватку и пластыри на стол, обхожу парня, который странно дергается за мной, но останавливается, примерзая ногами к полу, ведь оглядываюсь, молча приказывая ему не двигаться, иначе будет только хуже. Урод. Мысленно поглощена в свое возмущение, поэтому не думаю о том, кто может заявиться в такой час. Подхожу к двери, начав резко и грубо открывать замки. Один за другим, смотрю назад, на арку двери, ведущей на кухню, и сжимаю губы, не зная, каким образом сделать Причарду больно, чтобы тот ещё раз осознал — ко мне прикасаться нельзя. Особенно ему. Распахиваю дверь, поворачиваясь к пришедшему лицом, и замираю. Во второй раз. Только сейчас хорошо ощущаю, как сердце замирает вместе со мной. Дилан смотрит на меня. Черт. И в его руке бутылка пива. Черт. Черт. От него пахнет алкоголем. Чертчертчертчертчерт Только не это. Только не сейчас. Только не… — Т-ты выпил… — от безысходности начинаю констатировать факт, часто моргая, чтобы скрыть взволнованность. Дилан переступает с ноги на ногу, раздраженно закатывая глаза, после чего сжимает веки, пальцами надавливая на них, и качается из стороны в сторону, видимо, теряя равновесие в темноте своих мыслей. Реагирую на автомате. Делаю шаг за порог, схватив пальцами его за плечо, тяну на себя, чтобы парень вернул себе уверенность в ногах, но он лишь выплевывает: — Есть такое, — опирается рукой на дверную арку. Смотрит на меня. Долго. Не моргая. Будто чего-то ждет, но не от меня. От себя самого. Я нервно прикусываю губу, постоянно стреляя взглядом назад. Причард. О’Брайен не должен видеть его. Не знаю, откуда такая тревога. Просто не должен. Особенно сейчас, когда он не трезвый. — Зачем ты приехал? — язык еле поворачивается, выговаривая это. Я безумно рада видеть тебя. Дилан нервно скользит языком по нижней губе, без конца качаясь с пятки на носок, и щурит веки. Сердится. Подносит бутылку к губам, отпивая, но зрительного контакта со мной не разрывает. Продолжаю поддерживать его за локоть, чтобы у него была хоть какая-то опора. О’Брайен трет губы ладонью. Знаю, он делает так, когда нервничает, поэтому мне ещё тяжелее от той ситуации, что теперь давит сильнее. Нельзя отпускать его за руль в таком состоянии. Черт, его никуда не стоит отпускать. Особенно ночью. Но и Причарда выгнать не могу. Правда, между ними выбор очевиден, просто… Вновь оглядываюсь назад. Пенрисс не может вернуться домой. Не могу выставить его. Как мне поступить правильно? — Хотел проверить, как ты, — кажется, О’Брайен будет честен со мной только в состоянии алкогольного опьянения. Молчу, не разрываю зрительный контакт с ним, молясь, чтобы Пенрисс не высовывался с кухни. Дилан немного наклоняет голову в сторону, будто разминает шею: — Ты… Ты смотришь на меня, — хрипло. Откуда-то из груди. И с ноткой успокоения, которая как-то отдается в моей голове, заставив переступить с ноги на ногу. Моргаю, приоткрыв рот, и выдавливаю простое «ага», вновь замолчав. Не прекращаю смотреть на него, как и он на меня. Замечаю. Дилан сглатывает. Замечаю. Я вижу, как он не собран, хоть и пытается казаться таковым. Неловкое телодвижение — и О’Брайен пытается переступить порог, правда спотыкается о него, поэтому хватаю парня за предплечья, придерживая: — Осторожно, — прошу, всего на мгновение опустив голову, чтобы проверить, смог ли он войти в дом. Не успеваю даже проследить за тем, как парень берет меня за руки, разворачивает к стене, больно грубо прижимая к холодной поверхности. Вздох застревает в глотке. Поднимаю большие, слегка взволнованные глаза на Дилана, а губами шепчу: «Что ты делаешь?». О’Брайен всё так же неуклюж. Он хмурит брови, сильнее, взгляд опускает, разрывая зрительный контакт, и мне не хочется следить за тем, куда он смотрит. Сжимаю его плечи так же сильно, как он мои руки. Держу на расстоянии. И он, как ни странно, не подходит ближе. Громко вдыхаю через рот, боясь зрительного контакта, но не избегаю его, когда понимаю, что парень наклоняется. Паника усиливается. Боль под ребрами растет. Нет, подожди. Дилан не может слышать моих мыслей. Он скачет туманным взглядом с моих глаз на мои губы. Ниже. Чувствую, как жар проникает в тело. Вместе с его вздохом. Нет, не сейчас. О’Брайен скользит по моим рукам выше, к плечам, чтобы крепче сжать, не давать сдвинуться. Слишком близко. Дилан. Пожалуйста. — Дилан?.. — шепчу, заморгав, чтобы справиться со странным тянущим чувством внизу живота. — Ты в порядке? — давлю на его плечи, желая освободиться из клетки, но он — скала. Не отходит. Но вновь смотрит на меня. И я вижу легкий шок. Опомнился? О’Брайен напряженно глотает воздух, приоткрыв рот, и не может выдавить извинение, поэтому просто отпускает мои руки, делая шаг назад. Спотыкается о бутылку, которую выронил до этого. Остаюсь прижатой к стене. Смотрю на него с усталостью: — Эй? — надеюсь на ответ, но теряю с ним зрительный контакт, ведь парень вытирает ладони о кофту, отворачиваясь, и шагает обратно к порогу, чтобы покинуть дом. Моргаю. Опять. Часто. Сильно сжимая веки. Глаза болят от постоянного желания плакать. — Дилан, — не верю, что мне удается выговорить его имя. Язык слишком немеет. Я просто не была готова к такому. Я не хочу, чтобы он уходил. Причард должен уйти. О’Брайен оглядывается, и меня одаривает облегчение. Не сбегает. Значит, можно вывести на диалог. Значит, он вовсе не хочет уходить. Пытаюсь выдавить подобие улыбки, но не успеваю даже растянуть губу, когда дверь кухни скрипит. И мое сердце. Его вырывают. В груди дыра. Ведь Дилан отворачивается от меня, взглянув на Причарда, который застывает на пороге, большими глазами смотря в ответ. Самое ужасное — это молчание. О’Брайен. Я вижу, как его губы дергаются, но он их даже не сжимает. Его взгляд становится острее, каким-то… Думающим. А через секунду наступает равнодушие. Дилан стреляет холодным, будто трезвым взглядом в мою сторону, заставив меня глотнуть воздуха. Задохнуться. Разворачивается. Выходит. Хлопает дверью. И наступает тишина. В моем сознании. Сердце не возвращается. Оно пропадает.