Взгляни на меня

Когда я была маленькой, я часто спрашивала у няни о родителях. Я их почти не видела. Няня мне всегда говорила, что они меня очень любят, но из-за работы не могут со мной играть. Каково же было мое удивление, когда я увидела маму в окружении фрейлин. Они гуляли по саду и о чем-то мило беседовали и хихикали. Я подбежала к маме и обняла ее. На ее лице читалось удивление и… отвращение? Ее фрейлины начали охать и прикрываться веерами, а я крепко обнимала маму и хлопала глазками, не понимая, чем вызвала такую реакцию. Потом подбежала няня. Она стала извиняться и кланяться в ноги маме, потому что не уследила за мной, а мама лишь отцепила меня от себя и грубо толкнула к няне. Когда я спросила у мамы, не поиграет ли она со мной, то та лишь рассмеялась и сказала, что ей некогда, есть дела и поважнее меня. А потом она легко махнула веером, с отвращением глянула на нас с няней, и ушла с фрейлинами, снова смеясь и что-то обсуждая. Няня взяла меня за руку и повела в мою комнату, по пути отчитывая за то, что я убежала. Мне исполнилось восемь. В тот день отец сказал мне, что я уже достаточно взрослая для того, чтобы самой справляться со своими трудностями. В честь меня устроили прием, но уже тогда я понимала, что что-то не так. Потому что няня не отходила от меня ни на шаг, а отец приставил ко всем входам охрану. Мама же сидела за столом в окружении фрейлин и с бокалом вина в руках. Отец не далеко от нее ушел, потому что постоянно разговаривал с какими-то мужчинами и тоже пил. Все гости улыбались мне, все ребята хотели со мной играть. Меня пугало такое количество внимания, поэтому я постоянно ходила с няней, крепко держа за ее руку, не желая отпускать ее ни на шаг. Когда кавалеры начали приглашать дам на медленный танец, ко мне подошел какой-то мальчик. Я отказала ему. Я отказывала всем, кто пытался пригласить меня на танец. Отец, увидев, как я отказываю очередному кавалеру, бросил мне очень грозный взгляд. Он подошел ко мне вместе с каким-то мужчиной, который выглядел намного младше папы, я бы дала ему лет двадцать. Отец представил мне этого человека, тот улыбнулся и поклонился. Он пригласил меня на танец. Я собиралась снова отказаться, но этого мне не дал сделать отец, напомнив мне то, о чем говорил утром: я должна сама справляться со своими трудностями и страхами. Под грозным взглядом отца я дрожащим голосом промямлила что-то, означающее согласие. Молодой человек взял мои ладони в свои и мы закружились по залу в танце. Это длилось совсем недолго, но тогда эти несколько минут казались мне вечностью, потому что он смотрел на меня с абсолютным безразличием. Конечно, иногда он улыбался, но это было очень натянуто и фальшиво. От него так и веяло холодом. Когда танец, наконец, закончился, я выдернула свои руки из его лап и побежала к няне. Я уткнулась лицом ей в передник и крепко обняла. А она стояла и не понимала моей реакции, лишь немного приобняла и стала гладить по голове. Я не знаю, что тогда подумали обо мне отец и этот человек, но больше ни того, ни другого в тот вечер я не увидела. Мама лишь фыркнула и снова стала пить свое вино вместе с фрейлинами. Няня отвела меня в комнату. Я быстро уснула. Посреди ночи меня разбудил отец. Он сказал, что я ужасная дочь и наследница, что мое дело – продолжение рода, что я должна забыть все свои страхи и стать безвольной куклой, слепо подчиняющейся его приказам. Сказал, что мать такого же мнения обо мне, и если бы не тот факт, что я могу родить наследника, они бы утопили меня. Сказал, что если я буду хорошей девочкой, то они будут довольны мной, что мне следует быть благоразумнее и вести себя хорошо, потому что я уже большая девочка и должна все понимать. Закончив свою речь, погладив меня по голове, он пожелал спокойной ночи и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. В ту ночь у меня была моя первая истерика в жизни. Я не могла нормально соображать, пытаясь осмыслить все сказанное, но тогда поняла, почему у каждого выхода была охрана, осознала, что родители меня не любят, я для них — только девочка, способная продолжить род. Я в истерике то металась по комнате, то зарывалась в подушку, била о нее кулаками, но все без толку. Легче мне не становилось. Наоборот, с каждой минутой все хуже и хуже. Мысли путались, из глаз безостановочно лились слезы, меня то и дело пробивала крупная дрожь. Мои крики наконец услышала няня, но скорее всего ей рассказал кто-то еще из прислуги, потому что ее комната была довольно далеко. Она прибежала совсем растерянная и испуганная. Когда я ее увидела, внутри меня что-то переклинило. Мне стало еще хуже. А когда она меня обняла, я совсем потеряла голову. Я начала кричать на нее, бить кулаками в ее плечи, кусаться — делала все, чтобы она меня отпустила и ушла. Пока я проклинала все на свете, она лишь молча терпела всю ту боль, что я причиняла ей, и продолжала поглаживать меня по спине, крепко обнимая. Спустя какое-то время я успокоилась, слезы уже не бежали, но я часто всхлипывала. Мне стало легче, но на душе все же остался осадок: от слов отца, от недавней беседы с ним, пусть это и нельзя назвать беседой, от того холодного мужчины, от того танца. Меня все еще била мелкая дрожь, но в комнату влетела стража. Последнее, что я помню, это как няню увели. После этого в глазах начало мутнеть, и я провалилась в глубокий сон. После моего шестнадцатилетия отец стал показывать меня своим друзьям и даже просто знакомым. Он говорил, что кто-то из них вскоре должен будет стать моим женихом. Каждый раз он оставлял меня с ними наедине. Они говорили со мной на разные темы, в том числе и о торговых отношениях. А после тащили в постель. Я чувствовала себя самой настоящей потаскухой. Мне было до боли противно и обидно. Отец видел во мне лишь вещь, а мое тело было валютой, которой он расплачивался с другими мужчинами. Я ненавидела его, как и ненавидела мать, который было на меня абсолютно плевать. Ненавидела этих мужчин, каждый второй из которых был похож на шкаф, морда кирпичом и нос картошкой. Но больше всего я ненавидела себя. Ненавидела за то, что была не в силах этому противостоять. Не в силах прекратить все это. Я была жалкой. По-другому меня назвать нельзя. Всякий раз, когда я жаловалась няне, она лишь гладила меня по голове, пытаясь утешить. Я прекрасно понимала, что ничего не изменится. Когда-нибудь меня отдадут одному из этих кабанов в жены. Отцу плевать на то, каким будет мой муж, ведь для него главное во всем и всегда — выгода. Если ее нет, то он не станет ничего делать. Я стану подстилкой для человека, который будет называться моим мужем, его игрушкой, с которой он позабавится и бросит, найдет себе другую, а я буду лишь молча наблюдать за всем этим со стороны, неспособная что-либо сделать. Какая же я жалкая… В качестве подарка на семнадцатилетие я получила пощечину от матери. Я пролила на ее платье вино. Я несла поднос с несколькими бокалами за соседний столик мужчинам. Меня толкнули, я с грохотом упала. А потом все как в тумане. Охи, ахи, метания фрейлин матери, их веера. Ее разгневанный, полный злости и отвращения взгляд. Резкая пощечина, за которую потом почему-то еще и пришлось очень долго извиняться. Целый вечер я не отходила от матери, которая то и дело глотала вино и подзывала к себе разных мужчин. Отцу было плевать, он развлекался с наложницей у себя в покоях, а в зале мать развлекалась со мной. Она унизила меня при всех: поставила на колени и велела вымаливать прощение. А потом меня увели в комнату, куда позже пришла пожаловала и она. Мне было плевать на то, что будет дальше. Высекут — пускай. Боли я уже давно не боюсь. Но мать придумала пытку гораздо хуже. В комнату зашли несколько мужчин. Они разорвали на мне платье, а потом и сами расстались со своей одежды. В ту ночь мне не удалось даже вздремнуть. Одни мужчины сменялись другими, третьими, четвертыми… Это длилось всю ночь. Единственное, чего не позволила им мать, наблюдавшая за тем, как меня насиловали, так это кончить в меня, чтобы я не забеременела раньше времени. Спасибо ей и на том. После той ночи я еще несколько дней провела в постели, не в состоянии даже встать и поесть. Все тело ужасно ныло, кости ломило, а голова раскалывалась. Несколько раз ко мне заходила няня. Она переодевала меня в чистую сорочку, а после заставляла поесть. Няня знала обо всем, что происходило в моей жизни. Ей я доверяла больше, чем кому-либо. Она была единственным человеком, с которым я делилась своими переживаниями. Ее я по-настоящему любила… Мне было разрешено выходить в сад. Обычно я убегала как можно дальше вглубь и сидела где-то на траве, пока кто-то из слуг не найдет меня и не скажет возвращаться в замок. Очень часто я плакала в саду, потому что в замке мне этого делать не позволяли. После той беседы, когда мне исполнилось восемь, мне запретили показывать свои слезы и свою слабость. Очень часто в саду я встречала служанок, который беседовали со мной. Они искренне улыбались и были очень добры. Они говорили со мной открыто, никого не боясь и не стесняясь, потому что в радиусе километра не было никого, кто мог бы помешать. Я очень подружилась с ними. Мы часто болтали о всякой ерунде, могли долго смотреть на облака в поисках чего-то интересного. А еще я помогала им с их работой. Стригла кусты, к примеру, и многое другое делала. А однажды на наш громкий смех пришел отец. Он прогуливался по саду, а когда увидел меня и еще одну девушку служанку, очень разозлился. Он схватил меня за руку и, не проронив ни слова, потащил в замок. Больше всего меня пугало его молчание. Лучше бы он кричал, бил меня, чем просто шел и молчал. Он швырнул меня в мою комнату и приказал не выходить из нее, пока не позовет. Чтобы я не сбежала, он приставил охрану к двери и запретил кому-либо говорить со мной. Я просидела в комнате до самой темноты. Уже собиралась лечь спать, как зашел отец и все еще без слов, один лишь жестом приказал идти за ним. Он повел меня в подвал. Мне ничего не оставалось, кроме как покорно шагать следом. Он открыл большую железную дверь. В нос сразу ударил запах гнилой плоти и испражнений, отвратительный запах. Но то, что я увидела потом, было куда хуже этого. Та девушка, с которой мы болтали в саду, полностью голая сидела на деревянном бревне конусовидной формы, закрепленном на ножках. Ее руки были связаны за спиной, а сама она сидела сверху, прямо на остром углу таким образом, что он врезался ей в промежность. Чтобы пытка была более невыносимой, на ноги ей привязали грузы. На ее лице застыла гримаса ужаса и боли. Позади нее стоял человек, хлеставший ее по спине розгами. Отец держал меня за плечо, чтобы я не упала, и время от времени потрясывал, чтобы я не потеряла сознание. Я стояла, зажав рот рукой, чтобы не закричать. Когда я попыталась вырваться из рук отца, чтобы прекратить эту ужасную пытку, он лишь приказал страже схватить меня и держать, чтоб не рыпалась. Он говорил, что это из-за меня она так страдает. Говорил, что предупреждал меня о том, что мне нельзя общаться со слугами, потому что они не более чем мусор. Девушка кричала каждый раз, когда по ее оголенной спине молнией проносилась розга. Я кричала, молила отца, чтоб он прекратил это. Но он делал вид, что не слышит. Он лишь смотрел на ее страдания и слегка улыбался. Потом девушку сняли с бревна и переместили на другое орудие пыток. Она уже не могла плакать. Все, что она делала, это лишь смотрела на меня пустым взглядом. Я молила отца на коленях. Он был непреклонен. Я умоляла девушку простить меня. Кричала о том, что я не хотела этого. Что не знала, что это случится. Она на отрывала от меня взгляд. Он был пустой. После очередного удара розгой по животу, ее глаза стали мертвыми. Когда ее тело обмякло, а сама она перестала двигаться, палач снял ее тело с этой адской машины и потащил за волосы в нашу сторону. А когда он бросил ее изуродованное тело передо мной, то отец заставил меня закрыть ей глаза, опустив веки. Я кричала. Умоляла, чтоб она простила меня. Мне было плевать, что она уже мертва и не слышит меня. Мне было плевать. Я лишь хотела, чтоб она не держала на меня зла. Как глупо было на это надеяться… А потом отец заставил меня подняться на ноги и повел меня к выходу. Последнее, что я видела перед тем, как захлопнулась железная дверь, это как ее тело бросили в кучу к остальным в конце комнаты. Отец сказал, что это должно послужить мне уроком. После этого дня, я ненавидела отца еще больше, чем раньше. Со временем я стала замечать, что мать стала относиться ко мне по-другому. Она стала со мной разговаривать. Перестала бить. А один раз даже помогла выбрать платье для ужина. Я не понимала ее. До этого, сколько себя помню, она еще никогда не относилась ко мне с такой заботой. Но что-то было не так. Я чувствовала подвох. Когда ко мне в комнату зашел отец в парадном костюме, я была очень удивлена. Он надевал его только по особым случаям. Наверняка сегодня что-то должно случиться. Когда мать закончила с моим приготовлением, то она улыбнулась. Ее улыбка была очень жеманной. Меня передернуло. А когда отец взял меня под руку и повел в главный зал, мне стало дурно. Я понимала, что сейчас должно что-то произойти. Что-то очень нехорошее. Что-то ужасное. Потому что ни отец, ни мать еще ни разу себя так не вели. Мне было страшно. Я сама не понимала, чего боялась больше: сделать что-то неправильно, поведения родителей или того, что ждало меня за дверью. Отец понял мое волнение и сказал, что я должна вести себя должным образом. Что он имел в виду? Мне снова придется ублажать кого-то из его гостей? Но когда дверь открыли, я не увидела там ничего страшного. Кроме какого-то человека в зале никого не было. Он снова будет расплачиваться за свои долги мной? По мере нашего приближения, отец сжимал мой локоть все сильней и сильней. Видимо, чтоб я не подумала сбежать. А у меня сердце в пятки ушло. Я не могла нормально соображать. Потому что знала этого человека. Я не помнила, где и как мы с ним познакомились, но по его взгляду можно было догадаться, что и он знал меня. Мужчина оценивал меня, словно товар. Он стал выше. Плечи стали шире, а сам он казался взрослее. Его взгляд почти ничего не выражал. Он был холодным и пустым. Когда мы подошли вплотную к нему, то он улыбнулся натянутой улыбкой и поцеловал мою руку. По телу прошлась стая мурашек. В глазах начало темнеть. От падения меня удержал отец, еще сильнее сжав мой локоть. Боль отрезвила меня и заставила смотреть на ситуацию более разумно. — Приветствую Вас, лорд Вестер. Очень рад, что вы согласились на эту сделку и проделали столь долгий путь, чтобы встретиться с нами. Отец говорил ровным, спокойным тоном. Сделка? Я начала догадываться о том, что будет дальше. — Благодарю за гостеприимство. Это Ваша дочь, Аллин, верно? — взгляд в мою сторону. Отец взглядом сказал мне, что надо сделать это сейчас. По пути сюда он говорил мне, что подаст знак, когда я должна буду поклониться и улыбнуться. А так же сказать небольшую приветственную речь. Мне ничего не оставалось кроме как подчиниться. Бежать было некуда. Вздохнув, я сделала поклон, а потом подняла голову и улыбнулась настолько светло, насколько смогла. Во взгляде мужчины читалась легкая ухмылка. — Я очень рада, что вы почтили нас своим присутствием, лорд Вестер. Надеюсь, что дела касательно торговли и торговых отношений с моим отцом идут успешно. Он стоял и смотрел на меня. Мне было не по себе от этого взгляда. Холодный, безразличный, но в то же время заинтересованный. — Можете не сомневаться, все идет как надо. Отец строго глянул на меня. Я поняла, что взболтнула лишнего. Теперь мне стало жутко. Я больше чем уверена, что когда эта встреча кончится, отец прикажет высечь меня или придумает какой-нибудь другое наказание. Я молила, чтоб эта встреча кончилась как можно раньше. Он накажет меня, я пойду в свои покои и буду сидеть там, пока не оправлюсь от его пытки. Скорее бы этот мужчина ушел. Мне было неприятно находиться рядом с ним. Я не могла чувствовать себя в безопасности. Мне было неуютно. Я постоянно ждала от него какой-либо колкости или, того хуже, удара за неправильный поступок. — Полагаю, что больше нет причин оставаться тут, Аллин, верно? Я замерла. Что это значит?... — Если вы настаиваете, лорд Вестер, я могу прямо сейчас приказать собрать ее вещи. Вы можете выдвинуться с закатом солнца. Что? Собрать мои вещи? Зачем? Я стояла и хлопала глазами, глядя на лорда. Я не понимаю, что происходит. — Твой отец разве не говорил тебе, Аллин? Видимо, он понял, что я растеряна. Это было еще хуже. Лучше бы он просто стоял и молчал, ничего не говорил. Отец очень грозно смотрел на меня. Я понимала, что выдала себя. Он такого не прощает. Он всегда говорил, что я должна уметь держать все свои эмоции при себе. Я не справилась… — Я хотел сделать сюрприз для дочери, поэтому держал все в тайне до последнего, — он одарил меня жеманной улыбкой, а в его взгляде читалась ненависть, видимо, боялся, что сделка будет сорвана, — Аллин, лорд Вестер станет твоим мужем. Меня будто бы окатили ведром холодной воды. Я стояла, не в силах пошевелиться и сказать что-нибудь. Меня передадут другому тирану? Я понимала, что моя жизнь может стать еще хуже. Меня вполне могут запереть в темнице или в какой-нибудь другой комнате. Я стану его игрушкой. Больше не будет ни одного человека, который был бы на моей стороне. Не будет даже няни, с которой я могла поговорить. А что теперь будет с ней? Ее убьют за ненадобностью как ту девушку из сада? Я не перенесу этого. Она мне слишком дорога. — Но, отец… — Я понимаю, что ты очень рада этому, но постарайся держать свои чувства в узде, хорошо? Ты же не хочешь напугать лорда? — он понимал, что я хотела возразить этому решению, но пресек эту попытку на корню. Лорд Вестер стоял и слегка улыбался. Я понимала, что на этом моя более-менее спокойная жизнь закончена. Что дальше все будет только хуже.