* * *
Эрик шёл домой, не особенно понимая, куда идёт и зачем. Он был окрылён тем самым волшебным чувством, которое мы называем влюблённостью, тем более – взаимной. Эйфория, ранее ему малознакомая, накрывала с головой, кузнец готов был полюбить весь мир за один лишь поцелуй, который был ему подарен. На губах всё ещё чувствовался его привкус – ежевичного джема, который они попробовали позже и под пристальным взглядом дворецкого Чарльза, но именно с ежевикой теперь будет ассоциироваться у Эрика юный граф, потому что он смотрел так ласково, когда они пили чай, что Леншерр едва не проносил чашку мимо губ, заглядевшись на юношу. Он не знал раньше, что подобное можно испытывать, что его сердце вообще способно на такое, но – он чувствовал, он ощущал всем своим существом, что любит. Что готов идти за Чарльзом на край света, что готов выковать для него ещё тысячу шпаг – и сразиться с кем угодно любой из них. Эрик понимал, что ему не страшен любой враг, если наградой будет возможность прижать юного графа к себе, такого нежного и трепетного, словно цветок. О, Леншерр теперь совершенно по-особенному думал о кувшинках, которые плавали на его любимом озере. Он улыбался, вспоминая о них, как будто снова возвращаясь в тот день, когда замер в кустах, уловив движение на берегу, когда пристально наблюдал за тогда ещё незнакомым юношей, когда бросился за ним же в воду, едва поняв, что тот тонет. «Вы спасли мне жизнь!» - звучал в ушах кузнеца голос Чарльза, смотрящего своими огромными голубыми глазами снизу вверх. Впрочем, он всегда смотрит снизу вверх, учитывая разницу в росте, и Эрик чуть усмехнулся, подумав об этом. Но, стоило ему оказаться дома, как счастье вольной птицей упорхнуло из Леншерра, и он, вдохнув уличный воздух, у себя выдохнул уже совсем иначе. Эрик стоял на пороге, оглядывая своё небольшое убежище, небедное, но скромное, ведь лучший кузнец графства и всех ближайших земель никогда не брал за свою работу больше того, что она стоила, а иногда и меньше, словно не веря, что он действительно талантлив. За закрывшейся за спиной дверью словно разом остались все его надежды и мечты, всё, что секунду назад делало его самым счастливым человеком в мире. Эрик тяжело прислонился к ней спиной, опуская плечи, бездумно смотря прямо перед собой и не понимая, как он вообще мог поверить во что-то подобное. Нет, в любовь он даже верил, но – не в счастливую. Эрик повзрослел давно и безвозвратно, так что был знаком с жизнью так близко, как это было возможно. Знал об обманах, о предательствах, о лишениях, о боли. Ему приходилось ковать и крохотные ножки-лодочки, чтобы поставить на них колыбельную, и ограду, чтобы украсить небольшую могилку. Тонкие инструменты для врачей, оружие – для воинов. Изящные спинки для кроватей в дома аристократов и латы для их стражи. Да, лучший кузнец в этих землях видел многое и с многим сталкивался, стараясь всегда сохранять человеческое лицо, и теперь отлично понимал, что ему ничего не светит. Сняв свой выходной камзол, который вытаскивал из шкафа только по большим праздникам, Эрик осторожно его свернул и убрал на место. Следом отправилась рубашка и такие же, как и камзол, нарядные брюки. Эрик переодевался в свою обычную одежду привычно, не контролируя свои действия, мысленно находясь совершенно не здесь. Он думал о том, что, возможно, видел Чарльза так близко последний раз. Что это был самый счастливый и самый грустный день в его жизни, потому что в него он и обрёл любовь, и потерял её. Никто не позволит графскому сыну связать свою судьбу с простым кузнецом. И, если то, что Эрик был мужчиной, ещё как-то можно было принять – в силу раскрепощения нравов и всё более странных развлечений аристократии, то его происхождение – никогда. Леншерр стукнул кулаком по столу, упираясь в него ладонями, склонившись низко, как будто пытался что-то разглядеть на деревянной поверхности. Он всегда гордился своим отцом и своим ремеслом, всегда считал, что занят достойным делом, что не зря ест свой хлеб и привносит что-то хорошее и полезное в этот мир. Эрик не помнил ни одного случая, чтобы он тяготился тем, что в его венах течёт простая кровь, не голубая, а самая что ни на есть обыкновенная. И никогда ещё он так не желал быть хотя б на какую-то четверть аристократом, иметь собственное поместье и возможность свободно приехать в дом Ксавье с предложением, от которого отец Чарльза не сможет отказаться. Он бы сделал всё, чтобы юный граф был с ним счастлив. Буквально – всё. И пошёл бы на любые условия, выставленные его отцом. Они бы усыновили или удочерили какого-нибудь малыша или малышку, воспитали бы вместе, возможно, дали бы двойную фамилию ребёнку… Или, если графу так важен вопрос кровного родства, пусть у Чарльза бы родился родной сын от какой-нибудь замечательной девушки, Эрик бы воспитал его, как своего, не стал бы настаивать на фамилии – боги, да он ни на чём не стал бы настаивать!.. И Леншерр понимал, что всё это так хорошо звучит сейчас, что на деле вряд ли бы он был таким мягким и уступчивым, потому что знал себя и свой характер. Он понимал и то, что проблем было бы бесконечное множество, что преодолевать их тоже было бы непростой задачей, но Эрик был уверен, что они бы справились. И как отчаянно больно было не иметь никакой возможности осуществить свою мечту, возникшую так спонтанно и захватившую за пару мгновений всё существо кузнеца. Ему сложно было дышать, даже простая свободная рубашка как будто невыносимо стесняла грудь, не давая вдохнуть. Эрик хватался за ткань, сжимая её в кулаке, чувствуя ужасающее головокружение, стены собственного дома давили на него – и он выбежал на улицу. Быстрым шагом, вдоль таких знакомых домов, надеясь никого не встретить, не останавливаясь и не оглядываясь – Леншерр бежал из городка, бежал к своему озеру, потому что ему было тесно, тесно в этом месте, в этом мире, тесно в собственном теле, которое вдруг стало таким ненавистным. Эрик шёл наугад, надеясь, что ноги не подведут его и сами доставят туда, где он сможет вдохнуть, где он почувствует себя свободным, где он встретил Чарльза – и полюбил в тот же миг… Эрик очнулся на берегу озера, не зная, как сюда добрался и сколько так просидел – на коленях, у самой кромки воды. Ткань брюк намокла, потому что всё здесь жило своей жизнью, и мелкие волны, гонимые ветром, мягко касались ног Леншерра, словно само озеро хотело обнять его и утешить. Кто бы мог подумать… Кто бы только мог подумать, что Эрик Леншерр, образец спокойствия и уверенности, вдруг так надломится – до срыва. Он сам себя не узнавал, сам себе не верил и сам себя боялся. Эрик чувствовал, что нашёл себе нового спутника, который останется с ним надолго. Отчаяние захватило его и явно нескоро покинет.* * *
- Сын кузнеца! Нет, вы только подумайте: сын кузнеца! Голос графа гремел, казалось, на весь дом, но на самом деле слышно было его только в кабинете старшего Ксавье. Он тяжело дышал, раздувая ноздри, и Чарльз, кажется, никогда не видел отца в таком гневе. Впрочем, откровенно говоря, отца он вообще видел мало, так что это почти что логично и понятно. А вот его поведение было для юного графа откровением. На секунду Чарльз даже заподозрил Хэнка, но одного взгляда на дворецкого хватило, чтобы понять: он тут ни при чём. МакКой стоял за креслом своего господина и мужественно снёс уже целую лавину упрёков от графа – в основном за то, что не уследил и не доглядел. И не уберёг, разумеется, его неразумного сына от таких опрометчивых поступков, как поцелуй с кузнецом, пусть и лучшим, но – кузнецом! Должно быть, доложил кто-то из прислуги, подглядевший вовремя в окно, что же происходит в саду, Чарльз никак не ожидал такого предательства, не зная, что отец всё увидел сам. Он узнает об этом потом, пока же нужно было пережить бурю. - Вышвырнуть эту шпагу в ближайшую реку! – продолжал греметь граф. - Нет! – Чарльз неожиданно повысил голос, так что отец на секунду онемел от такого. – Я утоплюсь в той же реке, если вы это сделаете! Старший Ксавье дышал шумно, стараясь успокоиться, он буравил сына взглядом, недовольно поджимая губы и не зная, когда, где и что упустил. Возможно, не стоило надеяться на пансион и нужно было воспитывать Чарльза самостоятельно? Но откуда же у него было на это время? Маркиз выдохнул и опустился в кресло за своим столом, потирая переносицу. Кажется, у него впереди очень непростые времена. - Я запрещаю вам видеться, - постарался он произнести как можно спокойнее. – Никаких возражений, Чарльз. Он кузнец. Ты граф. Всё. Чарльз не знал, поступал ли он так раньше, но сейчас он буквально пулей вылетел из кабинета отца, ничего ему не отвечая и удостоив только коротким взглядом, полным непонимания и боли. Граф только вздохнул, кивком отпуская дворецкого – и тот бросился вслед за своим юным господином, находя его довольно быстро всё в том же саду – у фонтана. Ксавье присел на край, опуская ладонь в воду, бесцельно водя ей из стороны в сторону и с отрешённой улыбкой наблюдая за тем, как плавают кувшинки по поверхности, гонимые весёлыми брызгами, разлетающимися во все стороны. - Это не просто каприз, Хэнк, - дворецкий замер за спиной молодого графа, поражённый тем, как бесцветно звучал его голос – и безмерно этим напуганный. – Я знаю, что он моя судьба. Чарльз знал, что говорит. Верил в это – точно. Этот молодой мужчина, вытащивший его из озера, взявшийся непонятно откуда, словно само провидение послало его… Их что-то связывало. Ксавье знал, что обладает хорошо развитой интуицией, которую нельзя было объяснить как-то рационально, они с Хэнком это давно заметили, и вот сейчас он понимал совершенно чётко: Эрик повстречался ему неслучайно. Их поцелуй тоже не был удачным стечением обстоятельств, он должен был случиться. И Чарльз знал, что этот миг будет сниться ему всё время, каждую минуту его сна, потому что это было что-то особенное, волшебное, невероятное. Это был его первый поцелуй и их первый поцелуй, это было их первое неловкое объяснение, которое сказало обоим больше, чем они могли бы выразить словами. И вот теперь отец хочет запретить им видеться… - Сэр, ваш отец просто переживает за вас, - Хэнк обошёл своего подопечного и присел рядом на корточки, чтобы заглянуть в глаза. – И хочет для вас лучшего. - Он – моё лучшее. Чарльз посмотрел на дворецкого и тут же снова отвернулся, закусывая губу. Он вновь зацепился взглядом за кувшинки – и вновь чуть улыбнулся, вспоминая об озере. Да, это судьба. А если это судьба, то вряд ли что-то или кто-то сможет им помешать. - Если это судьба, сэр, - Хэнк выпрямился и осторожно сжал плечо юного графа. – То вы будете вместе. Чарльз улыбнулся чуть шире, думая мимолётно о том, как ему повезло с дворецким. Он слегка кивнул и накрыл руку Хэнка на плече своей, на секунду сжимая его пальцы. Ксавье любил и уважал отца, но… Но знал, что тот может и не понимать всего, к сожалению. Так что, как там говорится? Чарльз невольно рассмеялся своей мысли, резко проводя пальцами по воде, окатывая кувшинки весёлыми брызгами. «Каждый сам кузнец своего счастья».